Лилия Беляева - Убийца-юморист
— Ишь, какие появились бесстрашные! Пакостить на могиле самого Михайлова! Будете писать — так и напишите: небось, в прежнее время, когда Владимир Сергеевич был в силе, при славе и почете, называл даже секретарей ЦК на «ты», — никто не посмел унижать его достоинство! По щелям сидели! Прятались, бездельники поганые! И кого, кого тронули! Двадцать два романа, тридцать одна пьеса и несчитано стихотворений! И они ещё смеют… Надо бы расследовать, кто сообразил клеить эту идиотскую бумажку!..
Я выдержала долгую речь возмущенной вдовы до конца. И ещё раз похвалила пирожки. Отпивая из чашки чай, спросила, как бы между прочим:
— У вас сохранились какие-либо черновики Владимира Сергеевича?
— Разумеется! «Последняя пуля» в первом варианте.
— Можно взглянуть? Если не сложно…
— Можно. Она у меня лежит тут, в шкафу. Я её положила туда года два назад.
Не верилось мне, что я увижу рукопись Михайлова, не верилось, потому что…
Однако Клавдия Ивановна положила на диван толстую, тяжелую папку, развязала тесемочки, пригласила:
— Смотрите.
Михайлов писал фиолетовыми чернилами, очень плотно. Клавдия Ивановна пояснила:
— Он не умел печатать. Только от руки. В доме поэтому всегда было тихо. Запрется и работает…
Вот те на… Выходит, сорвалась с поводка одна моя недобрая, очень недобрая догадка… и исчезла в тумане забвения?
— Клавдия Ивановна, — сказала я, потупясь над чашкой и словно бы совершенно без интереса, а так, — но вы говорили, что потом Владимир Сергеевич купил машинку и стал печатать… И уже не писал свои книги, пьесы от руки… Или я что-то не так поняла?
— Не так, не так, Танечка, — раздельно произнесла нечестная женщина с честным лицом. — Я сказала только, что он никогда не мешал нам. Что мы не слышали, как он работает.
— Машинки не слышали?
— Ну… в каком-то смысле. Немного слышали, конечно, но не настолько, чтобы…
— … она вас раздражала? — подсказала я.
— Вот именно! Вот именно! — обрадовалась излишней радостью запутавшаяся в моих сетях лукавая старая дама с камеей в овале под воротом лиловой кофточки, с прелестным профилем этой строгой красавицы под дряблым, желтоватым подбородком.
Однако зря я спешила праздновать победу над ней. Клавдия Ивановна высоко подняла голову и отчеканила, глядя на меня сверху вниз:
— Владимир Сергеевич всегда был очень пунктуален и очень добросовестный в работе. Он тщательно отделывал свои произведения. И не хотел, чтобы кто-то видел его черновики. Он их уничтожал. Именно так поступал и другой известный писатель — Константин Паустовский. Я сохранила этот черновик абсолютно случайно.
Кто сказал, что журналист, расследующий темные дела, должен быть ангелом? Я, увы, не ангел…
Для наивных: даже если у журналиста впереди сияет высокая, красивая цель, он по ходу расследования столько раз вынужден изворачиваться, придуриваться, а то и чуток шантажировать… Элементарно, Ватсон!
Стыдоба, конечно! Но что поделаешь, господа-товарищи…
Как бы то ни было, а с Клавдией Ивановной мы распрощались по-хорошему. Она, сообразившая, все-таки, что утратила бдительность, попробовала наверстать упущенное с помощью полусерьезных, но настойчивых угроз:
— Надеюсь, Таня, вы не позволите себе лишнего? Вы не из тех журналистов, кто из мухи раздувает слона? Кто пишет отсебятину и собственные выдумки предлагает читателям как правду? Иначе смотрите у меня! Я только с виду старенькая и никакая, но в случае чего пойду войной!
— Ну что вы, что вы! — мило улыбнулась я. — Зачем же так? За кого вы меня принимаете?
— И не только я пойду войной, — в голосе старухи зазвенела булатная сталь. — У меня есть дети… внуки… Они всегда встанут стеной за своего отца и деда. Можете не сомневаться!
Мне оставалось только подхватить эту как бы веселенькую нотку:
— И я могу об этом написать? О том, что Михайловы — это могучий клан, где дружба и честь в большой цене?
— О! Это конечно! Это к месту! — поощрила она мое начинание.
И уже совсем на закуску, восторгательно:
— Клавдия Ивановна! Какая прекрасная у вас камея! Просто чудо! Я смотрю, смотрю…
— О да! — она расслабилась, наконец, даже плечи опустила. — Это подарок Владимира Сергеевича… Еще в пятидесятые… Когда его «Последняя пуля» пошла на «ура»… Он знал толк в хороших вещах, не как другие… из бараков… Все-таки дворянство давало себя знать… ничего не скажешь…
— Большое, большое вам спасибо, Клавдия Ивановна, за то, что вы уделили мне столько времени! Я… как только моя статья появится в печати вам её принесу…
Мы улыбались друг другу и в ту минуту, когда наше последнее рукопожатие у порога распалось…
Отнюдь не была я уверена в том, что, закрыв за мной дверь, светская эта дама не плюнула мне вслед, не опечалилась оттого, что успела сказать мне лишнее, очень лишнее и опасное для процветания имени её мужи, отца её детей и внуков…
Не ангел я, совсем-совсем не ангел… Не слезая со своего взмыленного коня, я решила без передышки мчаться по следу дальше. Я тут же, у метро, позвонила третьей жене-вдове В. С. Михайлова, «рыжей-бесстыжей Софочке» и попробовала объяснить ей как нужна мне эта встреча с ней «в связи с приближающимся юбилеем известного писателя Михайлова».
Однако Софочка проявила железное нежелание общаться со мной, отговариваясь тем, что как-то не в настроении, что побаливает голова:
— Вы знаете, что такое полная Луна? Вы не знаете, что такое полная Луна? Милочка, да вы счастливица! Меня лично полная Луна съедает вместе с печенкой! Она меня буквально уничтожает! Она принялась уничтожать меня ещё в Сингапуре. Я буквально сама не своя. Я должна делать дела, но я не могу их делать! Вы меня можете понять?
Я её не могла понять хотя бы потому, что нужна она мне была до смерти!
Хотя понять меня какому-нибудь постороннему человеку было бы трудно, почти невозможно. Ведь с каким таким особым вопросом напрашивалась я в гости к одной из жен-вдов Михайлова? Даже вымолвить неловко, до того он несерьезен:
— Владимир Сергеевич при вас писал свои произведения от руки или печатал на машинке?
Ну что тут такого? Верно? Однако…
— Ладно, приходите, — наконец сдалась она. — Но только на полчаса. Мы уже в дороге. Именно, именно, уезжаем в Америку, у нас последние сборы… Навсегда… я оценила это её нежданное сообщение как удачу для себя. По логике вещей: уезжающий человек, особенно навсегда, непременно перевозбужден, рассеян и способен проговориться. Ему как бы уже нечего терять.
Софья Марковна жила в Крылатском, в кирпичном доме, построенном в свое время для партэлиты. Свидетельством избранности жильцов, населяющих сей комфортабельный улей, оставалось до сих пор то, что контейнеры для мусора имели правильную форму, а не кривились многожды битыми боками… Я… я, чуть-чуть стесняясь, пошла прямо к ним и заглянула в один, второй… Дальше всякий стыд исчез. Я увидела стопки бумаги, перевязанные шпагатом и политые сверху чем-то вроде томатного соуса. Я все их вытащила, ничуть не побрезговав, и отнесла в кусты. Там с помощью ланцета (подарок Алексея, средство защиты на случай нападения грабителей-насильников) обрезала шпагат, туго стянувший стопки, развернула газетные пеленки. Моему взору предстал листок с опечатанными словами: «В. С. Михайлов. Дикая рябина. Рома. 1969 год.» Четыре стопки и четыре романа. Значит, на этот раз судьба просто неслась навстречу моим желаниям. Оставалось сыскать прочный полиэтиленовый пакет или какую-нибудь сумку тут же, в контейнерах.
И опять везение — обнаружила среди всякой прочей дряни пусть скукоженный, но настоящий, с полузакрывающейся молнией, чемодан… А под ним — ещё стопку бумаг, завернутых в старые газеты, туго перетянутых знакомым бумажным шпагатом. На этот раз это были три пьесы В. С. Михайлова. Мой хищный глаз сцапал: романы напечатаны на одной машинке, пьесы — на другой, хотя годы близкие — 1969–1972.
Обладательница всех этих архивных сокровищ, я постояла, подумала, как бы их получше спрятать… Не нашла ничего другого, как затолкать чемодан с рукописями под машину, закрытую тентом… Авось, не пропадет… Но прежде в порядке предусмотрительности, от каждой рукописи отлистнула примерно по десять первых страниц и засунула в свою сумку.
Мне, конечно, не хотелось напороться на негостеприимный, раздраженный взгляд Софьи Марковны. Однако ничего подобного! Хозяйка обширной квартиры приветствовала меня как дорогую гостью:
— О! Как замечательно, что вы пришли! Я чувствую себя птицей в полете! Все вещи собраны! Все дела закончены! Вы же понимаете, как это хорошо, когда все сделано с умом и красиво?
Я кивнула.
— Проходите! Садитесь! Кофе или чаю? Представьте себе, мы очень, очень удачно обошлись с этой квартирой! Мы нашли чудесного человека, способного платить вовремя! Бизнесмен из Америки, бывший одессит, который сумел «раскрутиться». Он снял нашу квартиру на целых пять лет. Удобно ему и нам. У него основательный бизнес… Что-то такое в Сибири… нефть или металлургия… Он приехал к нам на черной роскошной машине с кондиционером! Ося! — позвала она кого-то, кто находился в других комнатах. — Как зовут машину, на которой приехал Давид Леонардович?
