Фридрих Незнанский - Сегодня ты, а завтра…
Последнюю пачку пластиковой взрывчатки я забросил в гараж – не пропадать же добру, а заодно у очнувшихся головорезов не возникнет искушения погрузиться в машины и броситься выручать шефа.
Уже выезжая с гостеприимной Парк-лейн, мы услышали вой приближающихся полицейских сирен, добропорядочные соседи Беляка все-таки добились внимания к бардаку, творящемуся у них под окнами. Машина с мигалками проскочила мимо нашего скромного фургончика, не обратив на него никакого внимания. То-то они удивятся, когда увидят погром, нами учиненный, а еще больше удивит их нехитрый рассказ охраны о широкомасштабной операции ФБР против «русской мафии».
Уже в двух кварталах от места событий мы почувствовали себя в относительной безопасности, Кэт достала из бардачка бутылку «Джонни Уокера», близняшку той, которую мы распивали буквально пару дней назад с покойным Сытиным.
– Мы-таки надрали им задницы, – предложила Кэт незамысловатый, но очень уместный тост, и мы сделали по большому глотку прямо из горла. Нервное напряжение отпустило, но как-то разом накатила усталость, хотелось залечь в теплую берлогу и проспать сутки, двое, а может, и больше. Но первым делом я закурил, памятуя, что этого мне хотелось раньше.
– И куда теперь? – задала совершенно закономерный вопрос Кэт. – В аэропорт Кеннеди?
Это было бы здорово. Только кто меня выпустит, разыскиваемого за шпионаж, да еще без документов, да еще с незаконно арестованными головорезами.
– Нет! В нью-йоркский порт! – заявил я, поскольку в моих взбодренных виски мозгах окончательно оформился давно уже зревший гениальный план.
Черный «джип-чероки» двигался по Тверской улице. Женщина за рулем была чем-то огорчена, даже рассержена. То и дело она произносила беззвучные ругательства в адрес какого-нибудь попавшегося на пути чайника за рулем. На заднем сиденье лежал небольшой чемодан, к ручке которого был пришпилен длинный и узкий багажный талон со знакомой до боли аэрофлотовской эмблемой. Любопытствующий человек, которого, впрочем, не было и не могло быть в салоне «джипа», смог бы прочитать – «Ny-mow. Udovenko». Женщина, которой, судя по всему, и принадлежал чемодан, миновав Пушкинскую площадь, затем метро «Охотный ряд», свернула на Моховую. Проезжая мимо гостиницы «Москва», она мельком взглянула на серую громаду. Ни один мускул не дрогнул на ее лице…
Лина Удовенко росла бойкой девчонкой. В родном городе Дедовске, что под Москвой, соседская детвора даже прозвала ее Майклом Джексоном за пластичность, умение быстро бегать, красиво и стремительно двигаться. Родители мало времени уделяли Лине, поэтому росла она фактически на узких и грязных улицах Дедовска. На многих такой способ воспитания оказывает губительное воздействие – дети вырастают гадкой шпаной, затем превращаются в уголовников и вообще в деклассированный элемент. С Линой такого не произошло. Дешевый портвейн в подворотне не довел ее до скотского состояния, как многих друзей и подруг, сигареты не вызывали утреннего кашля, а мальчиков она до себя не допускала. Лидер местных пацанов, высоченный парнюга по кличке Волдырь, которую он заслужил за перманентно покрывающие все лицо мерзкие прыщи, как-то раз подвалил к Лине по пьяни. Дворовые ребята наблюдали эту сцену и потом передавали ее друг другу как легенду. Было уже почти совсем темно. Лина спокойно сидела на скамейке и слушала любимую группу «Ласковый май». Ее затасканный магнитофончик «Сатурн» лежал тут же, на скамейке. Волдырь бухнулся рядом, произнес несколько слов с сальной улыбкой, потом пододвинулся ближе. Лина не реагировала, внимая голосу из хрипящего динамика.
Белые розы, белые розы,Беззащитны цветы.Что с вами сделали снег и морозы…
– неслось на весь двор. Волдырь между тем протянул свою нечистую лапу с черной каймой вокруг обгрызенных ногтей к Лининой груди. Та не пошевелилась. Она слушала песню. И только когда «Ласковый май» допел последний припев, то есть после слов: «И оставляют вас умирать на белом, холодном окне», – музыка внезапно оборвалась. Послышался какой-то треск, мычание Волдыря, который совершенно не понимал, что с ним, собственно, происходит. В конце концов Лина стряхнула с юбки остатки изломанного в щепы магнитофона и гордо проследовала домой. Лицо Волдыря представляло собой жалкое зрелище. На нем еще долго нельзя было разобрать, где прыщ, а где нос.
После этого случая Лину зауважали все. Это был поступок – не пожалеть магнитофона, чтобы иметь счастье расквасить рожу Волдырю. Ребята стали ее побаиваться, а вместо Майкла Джексона ее стали называть Брюсом Ли.
Был у Лины еще один замечательный талант. Как-то раз, еще в школе, весь класс повели на стрельбище (начальную военную подготовку тогда еще не отменили), где рядом с автоматом Калашникова положили рожок с пятью боевыми патронами.
– Пять патронов, – сказал взволнованный препод, в подмогу которому ради такого случая был приставлен физрук и учитель физики, – два – одиночными, три – очередью. Как целиться, я вам говорил.
После каждой серии он собирал автоматы, а физрук бежал к мишеням, чтобы заменить их на новые.
Для мальчишек это, конечно, было большим развлечением. Еще бы – настоящий автомат, а не мелкашка в досаафовском тире! Некоторые шутили вполголоса, что стоило бы застрелить преподов. Те, слыша эти разговоры, покрывались гусиной кожей, чувствуя, как по позвоночнику стекают струйки пота. Единственное, что радовало, – ученики стреляли из рук вон плохо. Чаще всего рваные дырки оказывались на белом поле вокруг черных кружков с цифрами. Тот, кто ухитрялся попасть в черное, получал пятерку.
Пришла очередь Лины. Она легла на мат, клацнула замком магазина, установила ствол на упор. Два одиночными, три очередью – дело нехитрое. Но когда физрук прибежал с очередной порцией отстрелянных мишеней, удивлению всех окружающих не было предела. Дырки от пуль в Линином листке вырезали аккуратный кружок в самой середке мишени.
– Удивительно, – резюмировал энвэпэшник, – поразительная кучность. Добиться такого на «акаэме» очень сложно. Ты что, Удовенко, стрельбой занимаешься?
Лина скромно кивнула:
– Да, немного. Полгода назад в секцию записалась.
– Интересно, – буркнул препод, – странное хобби для девочки.
Но для Лины тут не было ничего странного. Первый раз, просто ради интереса придя в стрелковую секцию, она поняла, что запах ружейного масла, вороненая сталь стволов и казенников, клацанье затворов и холодок металла, прижатого к щеке, – это ее стихия. И однажды взяв в руки винтовку, она ее уже не выпускала…
Районные соревнования, городские, республиканские… Лина неизменно брала одно из призовых мест. Вскоре ее пригласили в ЦСКА, в команду биатлонисток. Лина неплохо стояла на лыжах и сразу согласилась. Она делала успехи. Ей прочили олимпийское будущее. Лину практически без экзаменов зачислили в Московский институт физкультуры, что послужило предлогом для ее переезда в столицу и, соответственно, в центральную команду ЦСКА, куда отбирали самых лучших. Имя Ангелины Удовенко появилось на слуху у спортивного руководства как молодое дарование с большим будущим.
И вдруг все кончилось, не успев толком и начаться. Во время тренировки она поскользнулась на крутом снежном склоне и кубарем покатилась вниз. Некстати подвернувшееся бревно решило все дело. Лина повредила позвоночник, сломала два ребра и ногу. Врачи, осматривая Лину, с сомнением качали головами. О спортивной карьере можно было забыть…
Единственное, что выиграла Лина от всей этой истории, – маленькая комнатка в общежитии физкультурного института и временная московская прописка. Это позволяло хотя бы на несколько лет позабыть надоевший Дедовск. Лине предстояло начинать новую жизнь.
…Он появился совершенно неожиданно. Подошел в институтской столовой и предложил выпить вместе кофе. Лина, конечно, имела большой опыт по части отшивания ухажеров, но тут почему-то ей не хотелось посылать Максима куда подальше. А хотелось, наоборот, взять его большую и такую надежную ладонь, прижаться к его плечу и пойти… куда-нибудь на край света. Может быть, это и называется любовь? Может, и так. Лина не слишком-то думала об этом.
Максим учился на пятом курсе. Атлетического сложения, высокий, красивый, умный. Через некоторое время он переселился в комнату Лины – такой привилегией, как отсутствие соседей, обладали только молодые дарования, олимпийские надежды страны, ну и, по старой памяти, Лина. Они жили практически как муж и жена. Прошло немного времени, и Лина стала замечать у Максима некоторые странности. Время от времени он вел туманные речи о превосходстве славянской расы, о всемирном еврейском заговоре, о пантеоне древних языческих богов. На книжную полку он водрузил грубо вырезанную из куска дерева статуэтку Велеса. У него появились листовки странного содержания, самиздатовские книги, отпечатанный на ксероксе «Майн кампф». Максим часто отлучался по вечерам, возвращался поздно, возбужденный и взволнованный. От него пахло до боли знакомым Лине ружейным маслом.
