Елена Арсеньева - Последняя женская глупость
– Скажу, скажу. – Вздохнула поглубже. – Это правда, что ты отправил Никите мои фотографии?
– Какому Никите? Какие фотографии? – спросил он с таким естественным недоумением, что у Риммы зашлось сердце от страха, что она ошиблась, что зря поверила Косте. И если Григорий оправдается, то все начнется снова, все муки жизни. А ей больше нечем жить. Нечем!
И тут он не выдержал игры: криво усмехнулся, махнул рукой:
– Откуда ты знаешь?
– Костя сказал.
– Кто-о?!
Ого, как побледнел…
– Костя. Значит, это ты его посылал еще в октябре Никиту убивать? Зачем? Потому что он племянник Резвуна? Но ведь ты уже тогда знал, кто настоящий наследник. Вернее, наследница… Ты ведь уже тогда все знал, верно?
Если бы она могла испытывать какие-то чувства, она, наверное, испытала бы истинное торжество при виде лица Григория. О, какая картина… Эпическое полотно! Но все же самообладание его было огромным, умение держать чувства в узде – невероятным.
– А ты как узнала?
Римма молча подала ему письмо от тети Томы и свидетельство. И пока он читал, внимательно смотрела в это когда-то любимое, когда-то родное лицо. И – странно – не ощущала в себе ни капли ненависти к Григорию. Он когда-то был ее жизнью. Этого не вычеркнешь и не исправишь. Да и зачем? Все равно смертью ее станет другой.
Не Григорий… Другой!
– А потом я позвонила в Хабаровск, – сказала она, когда Григорий поднял глаза от бумаг. – И еще раз уточнила, когда именно тетя Лида отправляла мне письмо. Вышло, что я в то время в Минске была, в командировке. И тебя просила почту брать, помнишь? Ты письмо получил и вскрыл его.
– Да, все так, – спокойно ответил Григорий. – Ну и что? Ну и что?! Какая мне разница, чья ты дочь? То есть, конечно, очень даже неплохо, что так все выходит, однако я же на тебе все равно жениться хотел, мы об этом столько раз мечтали, помнишь?
– Конечно, помню. А еще помню, как ты много раз говорил: моя женщина должна быть только моя. И как я ни люблю тебя, как ты мне ни дорога, если я только узнаю, что ты мне изменила, если я получу конкретные доказательства этого… я расстанусь с тобой в ту же минуту.
Григорий быстро взглянул на нее, но ничего не сказал.
– И вот ты получил конкретные доказательства… – Римма усмехнулась. – Конкретные и весомые. Не знаю, кто тебя ими обеспечил. Не хочется думать, что ты подстроил все это сам…
– Нет! Это не я, – хрипло сказал Григорий.
– Верю, – ответила Римма. Она действительно верила ему. Чувствовала, что не врет. Наверное, изнурение плоти и сердечные муки обостряют духовное чутье. Чем, к примеру, и пользовались всякие там подвижники. Праведники… Но вот и грешница сподобилась прозрения!
– Я сначала хотела встретиться с этим человеком, который там со мной, на фотографиях, и спросить его, кому он меня так гнусно продал, но сил не нашла. Уж очень все это противно. Да и зачем кого-то винить? Он меня насильно в постель не тащил. Я сама хотела. Правда, еще вопрос, ради чего я этого хотела, но этот вопрос так и останется без ответа, ладно?
– Римма… – начал было Бронников, но она протестующе вскинула ладонь:
– Ничего не говори. Что ты можешь сказать? Получив эти фотографии, ты должен был выгнать меня вон, несмотря на всю нашу великую любовь, но вместо этого потащил в загс. А ведь ты знал еще и про Никиту. Но все-таки хотел как можно скорее закрепить меня за собой. Не потому, что боялся потерять меня. Ты боялся потерять… шахматы!
Григорий вскинул голову, словно получил удар в подбородок.
Постоял, не говоря ни слова. Потом перевел дыхание и начал ходить по комнате.
Он всегда ходил туда-сюда, когда хотел побыстрее успокоиться. И Римма просто-таки физически чувствовала, как спокойствие и трезвомыслие вновь возвращаются к нему. Сейчас он заговорит… Но ни слова больше слышать от него она не желала.
Выставила вперед пульт. Засветился экран телевизора, заработал видеомагнитофон.
…Никита Дымов, сияющий, смеющийся, с микрофоном в руках, сидел на высоком табурете, стоявшем посреди сцены, и, оплетя его ножки своими длинными ногами, пел, дергаясь из стороны в сторону:
О луна, моя луна!Я совсем, как ты, одна…Сверху радостна,А в сердце – серый лед!
Повторил, завывая трагически:
Сверху радостна,А в сердце…
Оборвал себя, нахмурился:
– Ну да, я понимаю, сверху ей радостно, а каково тому, кто внизу? Серый лед? Ну-ну…
Все вокруг так и покатились со смеху. Рыжая красавица, стоявшая рядом, правда, осуждающе простонала: «Никитка! Вечно ты что-нибудь этакое…» – но потом начала хохотать громче всех.
Римма просматривала эту запись столько раз, что каждый звук, каждый кадр знала наизусть. Но сейчас смотрела на экран, почти ничего не видя и не слыша. Всем сердцем, всем существом своим молила Григория, чтобы он не выдержал, чтобы разъярился, чтобы возненавидел ее, чтобы помог ей…
Помог уйти…
Ждала этого. А дождалась только стука захлопнувшейся двери.
Григорий ушел. Римма пожала плечами, услышав, что его «БМВ» стремительно отъехал от дома. Ну что ж, придется рассчитывать только на себя.
Встала, бездумно переложила с места на место листочки рукописи, которую взяла с собой из издательства. Встряхнула ручку – чернил в ней осталось уже мало, ведь не для того она была предназначена! – и отчеркнула абзац, который недавно заставил ее расплакаться.
Но сейчас плакать не имело смысла. Надо сделать дело. Это последнее дело…
Александр Бергер
1 декабря 2001 года. Соложенка
Значит, так. Она взяла заранее привезенный из города «вальтер», вышла в сад и, убедившись, что соседка дома и выстрела никто не услышит, прижала дуло к мокрой земле и нажала на спуск. Теперь никто не усомнится, что из этого пистолета стреляли, причем совсем недавно. Дуло она вытерла, а вот о том, что земля попадет в ствол, не подумала. Или сочла неважным. Подобрала гильзу и бросила ее около кресла. Посмотрела на часы и вспомнила, что в семь придет соседка. И ее внук, который так любил разные ручки и карандаши…
После этого… После этого она, наверное, перемотала пленку в видеомагнитофоне на начало. Снова, снова вгляделась в ненаглядное лицо.
Приставила к виску хитрую игрушечку, некогда купленную Григорием Бронниковым у какого-то военного, и с силой надавила на держатель.
Раздался тихий выстрел. Ручка выпала из мертвых пальцев и упала на пол. Ну а потом…
Потом случилось то, что случилось. Следствие зашло именно в тот тупик, в который направила его месть очень умной, коварной и очень несчастной женщины. Однако Александр Васильевич Бергер, молодой и талантливый следователь, вывел дело из этого тупика.
Нет, конечно, не он один. Без эксперта Григорьева ему бы нипочем не распутать этого хитроумного узла, завязанного женщиной, которая умерла от любви. То есть эксперт Григорьев тоже причастен к успеху…
Вдруг вспомнилось… Там, на Покровке, старый, потрепанный певец с надтреснутым голосом, поет-выпевает одно и то же, как заевшая пластинка:
– Что отуманилась, зоренька ясная? Зоренька ясная, зоренька ясная… Что отуманилась?..
Бергер махнул рукой, как бы отгоняя наваждение и этот вопрос, на который нет ответа. Разумеется, он отлично понимал, что еще многого не знает. Может быть, не узнает никогда. Например, кто был тем человеком на фотографиях. И от кого была беременна Римма. И почему она вообще приняла такое решение, что послужило толчком. А главное, почему она все подстроила так, чтобы подозрение пало именно на Бронникова. На Бронникова, который ее любил, а, к примеру, не на Дымова, который ее предал.
Или Римму предал не он один?.. А кто еще?
Самое странное, что молодой и талантливый следователь Александр Васильевич Бергер чувствовал себя сейчас так, словно он тоже совершил предательство. А почему? Ну почему, в самом-то деле?!
Взгляд из ниоткуда
…Меня уже нет. Я смотрю на все с какой-то неизмеримой высоты… а может быть, из столь же неизмеримой глубины. Еще не поняла хорошенько, вознеслась я все-таки или пала в безвозвратную бездну. Слишком недавно все это произошло, слишком неожиданно, даже для меня – неожиданно и внезапно.
…А вообще-то от моего нынешнего существования я ожидала большего. Какого-то особого прозрения, что ли? Умения провидеть будущее? Но мои способности очень относительны. Например, я так и не знаю, чем закончится схватка между Григорием и моим отцом, кто победит в ней. Не знаю, до чего еще додумается аккуратный мальчик с немецкой фамилией, который разрушил весь мой замысел. Не знаю, что ждет Костю, как будет жить Марк, что станется с Никитой, вообще не знаю, как сложатся судьбы близких мне людей – тех, кого я любила, кого ненавидела…
Но кое-что мне все-таки открылось. Я знаю теперь, что была беременна ребенком Никиты, но это не соединило бы нас. Я бы ничего не сказала ему – и умерла бы от родов в июле будущего года.
