Украденный роман - Джиллиан Кантор
От этой мысли меня пробирает дрожь, и тут я замечаю, что машина пропала. Я бросаю взгляд на телефон и вижу сообщение от кузины, отправленное полчаса назад: «Отправилась закупиться к обеду, скоро вернусь».
Вот всегда она так – берет мои вещи без спроса: одежду, машину, мужа. Наверное, втайне она была бы ужасно довольна, если бы он меня отравил. Возможно, даже оплакивала бы меня, а потом – даю ей ровно два месяца – стала бы его следующей женой. И забыла бы меня напрочь. И всю себя отдала бы ему.
Пока я размышляю обо всех этих ужасных вещах, внутри закипает гнев, парализуя настолько, что я так и стою на дорожке минута за минутой, пока в доме не раздается вопль экономки о том, что произошел несчастный случай. Я слышу, как мой муж бежит по тропе от озера, и прячусь за деревом. Он прыгает в машину и срывается с места, взвизгнув тормозами.
И каким-то образом я интуитивно понимаю, что они считают, что за рулем сидела я.
Снова оставшись одна, я иду к озеру. Мир вокруг непривычно тих и спокоен. Муж не зовет меня, не хочет меня, не удерживает меня – он несется сквозь каньон, гадая, жива ли я.
Тихий голосок в голове в итоге оказался прав – он все-таки что-то сделал с моей машиной и полагает, что ему это сойдет с рук. А почему нет? До сих пор все сходило.
Я останавливаюсь и всматриваюсь в озеро. Воду, сначала спокойную, рябит легкий ветерок, и у меня по коже пробегает дрожь – я здесь, и одновременно меня здесь нет. И тут меня как по голове ударяет: я не могу вернуться в Малибу. Мне необязательно вообще возвращаться. Ведь если он считает, что я погибла, если весь мир сочтет, что я погибла – разве это не означает, что я наконец обрела свободу?
Бросив это место, бросив мужа, смогу ли я стать просто женщиной, просто писательницей? Дафной дю Морье, или Шарлоттой Бронте или даже Сильвией Плат? Как она писала в «Леди-Лазаре»? «Умирать – это искусство. Я в нем преуспела».
И я могу преуспеть не меньше.
Я поворачиваюсь и иду прочь от озера, навстречу неизвестному будущему.
Я теперь призрак – но я еще вернусь и скажу свое слово.
Глава 45
Год спустя
Когда я прочитала гранки «Жены», которые прислала Чарли, сначала решила, что это конец. Если я полагала, что, бросив проект Эша, я загубила свою литературную карьеру, то увидев, как Бари Элизабет Ксавье обвиняет меня в плагиате, я уверилась в этом стократно. В книге присутствовал пассаж, где главная героиня наклеивает на фото автора на обложке книги листок для записей и выводит на нем «я не дам тебе покоя». Эти строки разбили меня вдребезги, и я два дня просто провалялась в постели, пока меня оттуда наконец не вытащил Ной со словами:
– Ну серьезно, Ливви, представь, как это круто – собственный призрак?
Я застонала и кинула в него подушкой, но потом ухватилась за его руку, встала и оделась. А какой еще у меня был выбор? У меня не было столько денег, чтобы привлечь автора к ответственности официальным путем, да и все равно – если верить Чарли – мои усилия оказались бы напрасны.
Сначала я провалилась как писательница, потом – как литературный раб, а теперь скатилась до персонажа-плагиатора.
– Я не хочу никаких призраков. Я хочу, чтобы меня оставили в покое.
– Да брось, Ливви, – Ной не оставлял попыток подбодрить меня, – мы оба знаем, что большинство книг, даже будучи опубликованными, прозябают в безвестности. Я уверен, что и эту никто читать не станет.
Но он ошибся.
Как только «Жена» увидела свет, она мгновенно превратилась в бестселлер по версии «Нью-Йорк таймс» (ну еще бы). Ее покупали, чтобы насладиться скандальными «вымышленными» подробностями жизни Эша и семейства Эшервуд, а потом любопытство приводило их ко мне и «Бекки», так что через месяц после публикации «Жены» продажи «Бекки» пошли в гору. К лету понадобилось делать уже пятое переиздание, «Бекки» провела шесть недель в списке бестселлеров по версии «USA Today», и «Нетфликс» уже интересовался правами на сериал.
Чарли снова начала писать мне на почту и уже несколько раз спрашивала, над чем я работаю теперь. Я решила, что если Анджелика и Эш не хотят оставить меня в покое, то я отвечу им чем-то похлеще. Так что в итоге я сообщила Чарли, что пишу роман, на который меня вдохновила проведенная в Малибу неделя с Эшем – точнее, я отправила следующий будоражащий синопсис: «Закрутив роман с неотразимым миллиардером, молодая писательница узнает его самую мрачную тайну: возможно, его жена, которую считали погибшей, все еще жива».
Прошла едва ли минута, как у меня зазвонил телефон, и я даже не успела сказать «привет», как Чарли на том конце заявила в диком восторге:
– Оливия, никому не смей отдавать этот проект! Я выжму из него столько денег, что можно будет жопой есть!
Прошел почти год с того дня, как Ной признался мне в чувствах. Мы сидели и праздновали получение моих первых авторских отчислений за «Бекки» и грядущий через несколько недель выход книги самого Ноя.
– Сколько же мороки с публикацией книги, – сказал он, чокаясь со мной бокалами.
– Ненавижу это дело, – подтвердила я, но отпила глоток шампанского и взглянула на лежащий передо мной чек. Я так долго считала «Бекки» своей неудачей, что все еще не могла поверить глазам. Я надеялась, что Эш поможет возродить мою карьеру – но не таким образом.
– Естественно. Но со временем ты войдешь во вкус. Тем более что ты не можешь быть счастлива, если не будешь писать.
– А мы не свихнемся, если нам до конца жизни предстоит такая морока? – заметила я, потягивая шампанское.
– Не исключено, – откликнулся Ной. – Но одно радует – мы свихнемся вместе.
После выхода в свет «Жены» Эш оказался под перекрестным огнем сгорающей от любопытства публики. Все хотели знать, что в романе правда, а что вымысел: изменял
