Светозар Чернов - Три короба правды, или Дочь уксусника
Фаберовский с директором Департамента полиции мелкой рысью доскакали до ложи, где сидело семейство кухмистера, и Дурново постучал каблуком в дверь. Открыла им Агриппина Ивановна. Тут раздался звонок, Петр Николаевич бросил ноги Артемия Ивановича и устремился прочь из ложи.
— Что это за сановник был, ваше превосходительство? — спросила Агриппина Ивановна, помогая Фаберовскому уложить Артемия Ивановича на диван в аванложе.
— А! Директор Департамента полиции! — отмахнулся поляк, лупя Артемия Ивановича по щекам.
В зале неправильно интерпретировали звуки, доносившиеся из ложи № 7, неуверенно захлопали и закричали «Браво!» От этих криков Артемий Иванович открыл глаза и попытался раскланяться, не вставая с дивана. Фаберовский не заметил этого и продолжал одаривать Артемия Ивановича по обеим ланитам.
— Что, Василиска, съела? — громко зашептала за портьерой Глафира. — Фальшивый, фальшивый! Да где ты такого жениха сыщешь, чтобы его самый главный полицейский генерал с начальником царской охраны пьяного в императорском театре в ложу приносили!
— Зато я девица честная, а не какая-нибудь рижская…
— Цыц, Василиска, выпорю! — рявкнул кухмистер. — Может, Артемию Ивановичу дать соли нюхнуть?
— Дайте мне лучше ведерко из-под шампанского, — велел Фаберовский.
Он принял из рук кухмистера мельхиоровое ведерко с ледяной водой, вынул оттуда самый большой осклизлый кусок льда и запихнул его Артемию Ивановичу за шиворот.
— Требую отдать мне Бухарскую звезду! — сказал тот, поеживаясь с закрытыми глазами.
Фаберовский поставил рядом с кушеткой ведерко и повернул Артемия Ивановича на бок.
— Держите его за плечи, — велел он кухмистеру, а сам взял Артемия Ивановича за волосы, окунул лицом в ледяную воду и держал так, пока тот не стал пускать пузыри.
— Ты что, Степан, совсем сдурел? — Артемий Иванович вырвался из рук поляка и схватил пустую бутылку за горлышко. — Отойди от меня, псих ненормальный, а то я тебя ударю.
— Ну вот, очухался, — Фаберовский устало сел рядом на кушетку.
— Ах, Артемий Иванович, когда вы шли по проходу, я так боялась, так боялась! — запричитала жена кухмистера, входя в аванложу.
— Чего же вы боялись, пани Агриппина? — спросил поляк, вытирая мокрые руки салфеткой.
— Что на него паникадило это огромное упадет. Они так громко кричали, что даже через музыку было слышно.
— Вытри рожу, пан Артемий, — сказал Фаберовский.
Артемий Иванович обтерся салфеткой и, поджав обидчиво губы, вышел в ложу к невесте. В голове у него гудело и стреляло, в глазах двоилось и кружилось. Он скользнул мутным взглядом по балконам и галереям, придерживаясь за стулья, чтобы не качаться, и наискосок в ложе ярусом ниже, прямо под уксусником и его дочерью, заметил капитана Сеньчукова. Сеньчуков тоже заметил Артемия Ивановича, судорожным и лихородочным движением поднял револьвер и направил его в сторону ложи кухмистера. Артемий Иванович инстинктивно качнулся за невесту и спрятался там, встав боком.
— Ах, какой вы проказник! — сказала Глафира кокетливо.
Кухмистер поманил к себе из ложи Василису и закрыл за ней дверь в ложу, подмигнув поляку.
— Дело молодое-с, не будем мешать.
— Они же там на публике! — зарделась Агриппина Ивановна.
Из ложи донеслись какие-то подозрительные скрипы, пыхтение Артемия Ивановича и полный страсти его голос сказал:
— Да стойте же прямо, Глафира Петровна! Делайте вид, что ничего не происходит.
— Да как же я могу делать вид, что ничего не происходит, — отвечала Глафира, — когда вы ко мне так прижались и трясетесь, как в лихорадке.
Кухмистер переглянулся с женой.
— Так-то оно крепче будет, — сказал он жене. — Скоро и внуки, с Божьей помощью, пойдут.
— Да вы белены объелись! — вскочил Фаберовский. — Какие, к черту, внуки!
Он бросился к ложе, распахнул дверь и услышал, как за портьерой Артемий Иванович сказал:
— Фу, ну, вот и все. Экая у вас корпулентность приятная и обширная. Пойдемте к родителям.
Фаберовский отодвинул портьеру и столкнулся с Артемием Ивановичем.
— Что происходит? — спросил он.
— Там в ложе капитан Сеньчуков, — зашептал Артемий Иванович поляку, цепляясь ему за лацканы сюртука. — Хотел меня застрелить. Он и сейчас там в ложе. Но вот тот генерал пришел. Вишь, какая оглобля. На полголовы тебя выше. И говорит так сердито: «Что вы делаете в моей ложе, капитан?».
Поляк отцепил Артемия Ивановича, быстро вышел в ложу и взглянул в указанном направлении. Сеньчуков стоял спиной к залу, держа руку с револьвером за спиной.
— Хотел вам урезать наградные, но теперь совсем не дам, — сказал капитану генерал сердито. — Что у вас с правой рукой? Отсохла? Держать руку за спиной в присутствии командира никакими уставами не предусмотрено.
Капитан положил револьвер на барьер и осторожно вытянул правую руку вдоль туловища.
— Вы решили распространить ваше сотрудничество с охранным отделением и на меня?! Убирайтесь отсюда! Вы меня слышите?!
Капитан неловко оглянулся, чтобы бросить взгляд в ложу кухмистера, револьвер соскользнул с барьера и упал в партер. Капитан опрометью бросился вон.
Фаберовский вернулся в аванложу.
— Ваше дочка — такое сокровище, — говорил Артемий Иванович кухмистеру, сидя на диване. — Только я совсем обессилел после всего этого. Мне бы вздремнуть после всех этих страстей. Вот после таких мгновений и понимаешь, как хороша жизнь, а, Глафира Петровна?
Та засмущалась и пошла красными пятнами.
— Должно быть, я Его Высочество смутил. С моей стороны было, конечно, бестактно. Бестактно напоминать ему при всех о том, что произошло между нами той ночью. Но я ведь только хотел сказать ему, что уже и первый сюжет для нашей мастерской готов. — Артемий Иванович обернулся к Фаберовскому. — Я решил, Степан, с твоей барышни охранительный жизнеутверждающий портрет написать. «Курсистка на виселице во дворе Шлиссельбургской крепости». Слушай, а мне звезду Бухарскую дали? Я что-то не помню.
— Не дали тебе ничего! Сказали, что пьяным мордам не дают, — огрызнулся Фаберовский.
Куда направился капитан Сеньчуков, когда генерал выставил его из ложи? Может быть сюда? И есть ли при нем еще какое-нибудь оружие? Не обращая внимания на семейство кухмистера, поляк достал из кармана штанов револьвер и заткнул его за пояс. Потом приоткрыл дверь в коридор променуара и выглянул наружу. Капитана Сеньчукова среди гуляющей публики не было. Зато его сразу заметила Варенька.
— Я вас не дождалась, решила сама прийти, — объявила она ему, сияя. В руках у нее была початая бутылка шампанского и пустой бокал. Фаберовский закрыл за собой дверь ложи и отнял у нее бутылку.
— Варенька, и давно вы так бродите по театру с бутылкой?
— Как вы ушли. Мне стало скучно. Я сперва с жандармами выпила, а потом вас пошла искать.
— Что, и жандармы пили?!
— Нет, я одна пила. Им на службе не положено. Можно, я вас поцелую?
— Не стоит. Идите в ложу. Только что пытались убить пана Артемия.
— А вы, граф, оказывается, предпочитаете общество пьяных курсисток?
Фаберовский обернулся. Позади него стояла приставша Сеньчукова под руку с отцом.
— Что такое?! — спросил он, закипая.
— Граф, мне нужно сказать вам пару очень важных слов, — сказала Сеньчукова и, взяв поляка за рукав, решительно повела его за собой. Варенька тотчас схватила Фаберовского за другой рукав.
— Сударыня, куда вы его ведете?! Сегодня это мой кавалер!
— Кто это, граф? — презрительно спросила приставша.
— Вы раздерете сейчас мой единственный гарнитур! — вспылил поляк, выдергивая рукава у соперничающих дам. Едва затянувшаяся рана на спине заныла.
— Велите вашей курсистке, чтобы вернулась на свое место на галерку и дожидалась вас там, — сказала приставша.
Вокруг стал собираться народ.
— Я сейчас приду, — сказал Фаберовский, когда Варенька вознамерилась вновь ухватить его за правую руку, которую он уже положил на рукоять револьвера. Он был готов к тому, что как только он войдет в ложу Сеньчуковой, раздастся выстрел, но ничего не произошло.
— Садитесь, — предложила приставша поляку, указав на диван. — Папаша, идите в коридор, принесите графу воды!
Минус развел руками и покорно покинул ложу.
— Граф, спасите меня! Увезите меня, спрячьте где-нибудь, я готова стать вашей содержанкой, любовницей, кем угодно! Вы единственная моя надежда.
— Право, пани, я как-то смущен. — Поляк пересел подальше от разгоряченной приставши. — Сегодня третье число и на вас насели кредиторы? Объяснитесь.
— Как вы могли подумать! Дело не в деньгах! Я ужасно запуталась, и завтра решится моя судьба.
— Вот и ваша вода, профессор, — сказал папаша Минус, входя в аванложу.
