Мартин Уэйтс - Худшее из зол
Жесть, подумал он. Что за придурки!
Но от увиденного здесь пробирало до костей.
Совершенно темная галерея с огромными экранами перед глазами и за спиной, на которых разворачиваются приключения Панча и Джуди, только не в обычном стиле уличного представления на теплом приморском курорте. Зернистое экранное изображение в замедленной съемке. Панч бьет Джуди по голове, в налитых кровью глазах куклы из папье-маше — звериная злоба. Жуткий смех рвет барабанные перепонки.
Удар, еще и еще.
Истерзанное тело Джуди, как из документальной военной хроники.
Реальнее самой жизни.
Джамал не мог оторвать глаз от происходящего на экране. Картины завораживали.
Бередили душу.
Зачем, думал он, люди такое смотрят? Зачем?
«Убей ребенка… убей! Убей!»
Панч с диким воплем ломает череп запеленатого младенца.
И бьет. Удар, еще и еще.
Бедный, бедный младенец.
Страшное зрелище завораживало, не отпускало.
Сколько он так простоял? Час? Минуту? Время остановилось, а может, и вовсе повернуло вспять.
Фильм заканчивался и повторялся вновь и вновь, а с ним все его переживания.
Привидением возле виселицы стоит Палач.
Вершится суд над Панчем.
В галерею входили люди, смотрели, уходили. Ему никто не мешал. Его никто не трогал.
Но вдруг он ощутил какое-то беспокойство, потом почувствовал, что сзади кто-то стоит.
Он медленно обернулся.
Панча ведут на эшафот.
Его пронзил страх.
Сзади не привидение, а его палач.
Оскал — в темноте блеснул синий сапфировый зуб.
Секунда — и Джамал обрел способность соображать.
И рванул в коридор.
Донован открыл кейс, вытащил ноутбук, положил перед собой на стол, включил.
— Дайте мне номер вашего счета в зарубежном банке, — бросил он как можно более небрежно, но вполне по-деловому, ожидая, когда загорится экран, — для проведения операции по переводу денег.
— Я бы вообще-то предпочел наличными, — сказал Кинисайд, залезая в карман.
— Скажите еще — чеком. Нет, мы так дела не делаем. — Донован старался говорить тоном, не допускающим возражений.
— И следов не оставляем, — помог Шарки.
Кинисайд развернул листок бумаги, передал через стол. Донован пробежал его глазами, набрал цифры на клавиатуре. Нажал на «Enter».
Откинулся на спинку стула.
— Что теперь? — спросил Кинисайд, отодвигая ворот рубашки от потной липкой шеи.
— Ждем подтверждения, — авторитетно объявил Донован, а про себя подумал: скорее бы, черт возьми.
— Роб, что там у тебя? — спросила Нэтрасс.
— Есть! — На сидевшем справа от нее компьютерном гении была футболка с изображением персонажа «Симпсонов» и с надписью: «У меня проблемы». Он сосредоточенно смотрел перед собой, пальцы бойко стучали по клавиатуре, в стеклах очков мелькали цифры, появлявшиеся на экране.
Высветилась надпись: «Код принят».
Роб удовлетворенно крякнул. Кивнул.
— Отлично, — сказала она. — А на то, где он хранит выручку от наркоторговли, мы посмотрим чуть позже. — Потом в микрофон: — Готово.
На экране у Донована появилось подтверждение операции. Он улыбнулся, скрывая облегчение.
— Деньги поступили на ваш счет, — сказал он и развернул ноутбук экраном к Кинисайду.
Тот смотрел зачарованно, сраженный количеством нулей перед глазами.
Шарки наклонился, превозмогая боль, и взял в руки алюминиевый чемоданчик.
Нэтрасс оглядела присутствующих — все на изготовку стояли у двери.
— Всем приготовиться. Ждем сигнала…
Донован повернул к себе и отключил ноутбук, захлопнул крышку.
— Итак, господа, — торжественно произнес он, опуская ноутбук в портфель, — вот и все. Наша сделка успешно завершена.
Он приготовился встать и открыл рот, чтобы назвать пароль.
Кинисайд продолжал смотреть на него, откинувшись на спинку стула.
— Осталось решить последний вопрос, — сказал он медленно.
Джамал бежал, держась подальше от центрального входа, чтобы не сорвать операцию. Он искал другой путь к спасению, искал глазами Пету и Амара.
Не дожидаясь лифта, ринулся по лестнице вверх, перепрыгивая через ступеньки, не замечая людей, которых расталкивал, не обращая внимания на летевшую вслед брань.
Добрался до следующего этажа, огляделся.
Бежать некуда.
Снова вверх по лестнице. Силы его покидали, но он продолжал подъем, все тяжелее преодолевая каждую следующую ступеньку.
Площадка наверху. Огляделся.
Прямо перед глазами мужской туалет, он заскочил внутрь.
Охватил быстрым взглядом бело-серый кафель. Отсюда нет другого выхода. Из распахнувшейся двери кабинки вышел мужчина. Джамал прыгнул в освободившийся загончик, закрыл задвижку, встал на унитаз ногами, присел на корточки.
Попробовал справиться с дыханием.
Трясущимися руками вытащил мобильный, нашел номер Амара, нажал кнопку автонабора.
Послышались длинные гудки.
«Возьми же трубку…»
Дверь в туалетную комнату громко стукнулась о стену.
До Джамала донеслись гневные возгласы мывших руки посетителей, потрясенных столь вопиющей наглостью.
«Ну где же ты, блин…»
Он услышал, как распахнулась дверь кабинки неподалеку и сорванная задвижка упала на пол. Злой голос завопил: «Какого черта…» и тут же осекся.
«Ответь же… пожалуйста…»
В трубке раздался легкий щелчок и голос Амара:
— Слушаю.
Еще одна сорванная дверь кабинки, но уже ближе, еще один протестующий вопль.
— Старик, это я, Джамал.
— Джамал, где ты?
— Это он. Молот! — истерично шептал Джамал. — Он здесь.
Очередная дверь… Совсем рядом… Кабинка, в которой прятался Джамал, заходила ходуном. Его дверь — следующая.
— Он здесь! — почти кричал Джамал. — Здесь! Мужской туалет на четвертом этаже! Скорее…
Дверь кабинки распахнулась.
На него смотрел Молот.
И улыбался.
Майки Блэкмор стоял перед «Балтикой», задрав голову.
Там наверху картинная галерея. Что может быть приятнее, чем пройтись по ней в субботний день под руку со спутницей, посмотреть картины, обменяться впечатлениями. Не бравируя осведомленностью, поделиться собственными знаниями. Своим пониманием искусства. Спутница под впечатлением.
Потом они поднимаются на самый верхний этаж, в ресторан. Заказывают дорогое вино, а чуть позже, возможно, еще и кофе с коньяком.
Потом вместе — домой.
Майки горестно вздохнул. Перевел взгляд на огромную стеклянную стену прямо перед собой.
В кафе-баре на первом этаже сидят люди, пьют кофе и вино. А еще иностранное пиво в красивых бутылках. Едят бутерброды с каким-то особенным хлебом. С начинкой из продуктов, которые он даже не сумеет назвать.
Образованные люди. Процветающие.
Уверенные в завтрашнем дне. Довольные собой.
Они читают книги, о которых он никогда в жизни не слыхивал, газеты, которые не удержать в руках, толстые путеводители по галереям. Строят планы на вечер, на выходные.
Планируют свою жизнь.
А Майки отделяет от них толстая стеклянная стена, которая отнимает у него то, что есть у них, — обернутую в тепло и уют жизнь.
Она не пускает внутрь, и ему приходится мерзнуть на холодном ветру.
А ему раньше так хотелось туда, к этим людям!
Но он хорошо знал, что этого никогда не произойдет. Это просто не может произойти. Оборвалась последняя ниточка, на которой держалась надежда.
Боль в сердце усиливалась.
Джанин мертва. И он, Майки, тоже мертв.
Жизнь насмарку.
И эта стеклянная стена. Она будет возвышаться всегда.
Всегда.
По щекам покатились крупные слезы.
У него больше ничего не осталось.
А человек, из-за которого он все потерял, сидит вон там за столиком и пьет кофе. И ведет разговоры с друзьями. И улыбается.
Он почувствовал, что сердце вот-вот разорвется.
Майки вытащил из кармана пистолет.
Продолжая плакать, прицелился.
— Я вспомнил, — воскликнул Кинисайд с выражением злого торжества на лице.
— Вы о чем? — Донован надеялся, что у него не дрожит голос.
— Вы Джо Донован. Журналист.
Донован застыл на месте.
Нэтрасс с силой стукнула ладонью по столу:
— Черт!
Повернулась к Тернбуллу:
— Почему нам неизвестно, что он его знает?! Почему мы не в курсе?!
Тернбулл потрясенно пожал плечами. Она глянула на экран…
— Черт подери нас всех…
Донован хотел что-то сказать. Кинисайд встал из-за стола:
— Давайте перестанем ломать комедию. Это подстава, да?
— Конечно нет. — Шарки тоже поднялся.
Кинисайд окинул его тяжелым взглядом:
