Мария Жукова-Гладкова - Тайны старого Петербурга
– Здравствуйте, – ответила бабка, настороженно на нас поглядывая.
Она явно ждала какого-то продолжения.
– Нам бы где тут разместиться на постой, – выдал Иван Петрович. – На недельку или поболе. Пустит кто из ваших?
У бабки на лице промелькнуло удивление. Она поинтересовалась:
– Пожить тут, что ль, желаете?
– Желаем, – продолжал переговоры Иван Петрович. – Отдохнуть решили маленько. Ягод пособирать, грибков, пожить на природе. Продукты мы с собой привезли, с вами поделиться можем. Мешки спальные тоже есть.
Бабка сообщила, что все дома, кроме ее собственного и Пелагеи Ильиничны, пустуют. Пелагеюшка слегла, видимо, недолго ей осталось по земле ходить. Зимой умерла Никитишна. В общем, на ногах сейчас одна Марфа Ивановна, как представилась старушка. Может, к зиме тут больше никого не останется. Одна Марфа Ивановна жить в деревне не хочет; если Господь и Пелагеюшку приберет, придется перебираться к родственникам.
– Выбирайте – или у меня, или просто идите в любой из домов. Хозяев нет, никто не обидится.
– Хозяин-то должен быть, – хитро посмотрел на Марфу Ивановну дядя Ваня. – И у него мы разрешения обязательно спросим.
– Деревенский сам, что ль? – прищурилась Марфа Ивановна. – Ладно, размещайтесь у меня. Все мне, старухе, повеселее будет.
Сережка тут же дернул Ивана Петровича за рукав, чтобы тот ему объяснил, о чем речь. Дядя Ваня сказал, что если Сережка когда-либо окажется перед пустующим деревенским домом или лесной избушкой, то вначале нужно поклониться, очень вежливо попроситься на ночлег и только потом заходить. Никогда не знаешь, кого там можешь встретить…
Роман Алексеевич остался с нами попить чаю из самовара. Мы с Сережкой чай из настоящего самовара пили впервые. Я предложила нашему водителю сто рублей, он очень удивился, сказав, что больше чем на полтинник не рассчитывал. Потом спросил, как мы думаем выбираться обратно.
– А вы можете нас забрать?
– Чего ж не забрать-то? Я хоть каждый день приезжать буду. Отсюда до моего дома километров восемь, если прямо по проселочной.
Мы договорились, что он в первый раз заедет дня через три, а если нам потребуется прикупить продуктов, свозит меня в какой-нибудь сельмаг.
– А у вас телефон есть? – спросила я.
Роман Алексеевич покачал головой, подумал и заметил:
– Да и зачем он вам? Вам же мне все равно не позвонить.
– Ну почему же? – улыбнулась я, телефонизированная папой Сулейманом. К моему большому удивлению, трубка работала и в этой глуши.
Роман Алексеевич записал мой номер, качая головой и восхищаясь благами цивилизации, еще не дошедшей до этих мест. Бабкам, одиноко живущим в подобных деревнях, сотовая связь была бы очень кстати, но откуда же им взять средства на ее оплату?
Дом у Марфы Ивановны оказался довольно большим, только проживала она сама в двух комнатах, остальные стояли пустые. Мы с Ольгой Николаевной быстро убрались в большой горнице, чтобы кинуть там на пол наши спальные мешки. Сережка с Иваном Петровичем отправились на речку искупаться.
К тому времени, когда мы сварили на всех суп из прихваченной с собой тушенки, добавив в него разной травы, предложенной Марфой Ивановной, вернулись наши мужики.
– Рыбы… – сообщил Иван Петрович. – С голоду не умрем.
– Какое с голоду! – воскликнула Марфа Ивановна. – Эх, молодежи бы сюда, мужиков с руками, девок работящих… Земля богатая, рыба, зверье в лесу, грибы, ягоды, а урожаи какие тут раньше сымали… Все было, а теперь все заброшено. Никому не нужно.
Марфа Ивановна быстро нашла общий язык с Иваном Петровичем и Ольгой Николаевной. Они дружно ругали нынешнее правительство, молодежь, новых богатеев, вспоминали с тоской старые времена, в общем и целом вели разговоры «за жизнь», на которую смотрели примерно одинаково. К вечеру мы уже знали о всех родственниках Марфы Ивановны (каждому из которых досталось за глаза), а Марфа Ивановна была осведомлена о том, где, как и на что мы живем.
– Вот Мариночку бы замуж выдать за хорошего парня, – снова завела свою любимую песню Ольга Николаевна. – Но такие сейчас мужики пошли…
Иван Петрович опять подал голос за Сулеймана Расимовича.
– Нет, восточного не надо, – поддержала Ольгу Николаевну Марфа Ивановна. (Ольга Николаевна что, опять против Рашидова? Ведь вроде бы только что была «за» и тут же принялась вспоминать о том, что случилось с ее внучатой племянницей, связавшейся с каким-то нехристем.)
От нехристей перешли к разрушению церквей. Марфа Ивановна поведала, что раньше в этих местах стояла белокаменная церквушка, которую видно было на несколько километров вокруг. Стояла на пригорке, завтра сходить можно, посмотреть. Идти до нее от деревни минут тридцать, хозяйка покажет дорогу. Только теперь остались одни стены. Войну простояла, немцы потом в ней засели, наши из орудий прямой наводкой били – и стояли стены, только чуть-чуть где камушек открошится. А после войны взорвать решили. Купола упали, стены остались. Крышу потом положили новую, чтоб без куполов, клуб сделали; а затем, когда молодежь из этих мест подалась, все в разруху пришло. Новая крыша обвалилась, только и стоят теперь старые стены, которые строили на века.
– Обязательно сходим, – кивнула Ольга Николаевна и поинтересовалась, нет ли тут поблизости старого кладбища.
– А то как же! Как раз по пути к тому пригорочку. Никитишну там последнюю хоронили. Она сама так хотела. И я своим сказала, что хочу тут лежать… И Пелагеюшка просит, чтоб к матушке ее положили. Ой, да ведь к Пелагеюшке зайти надобно, проведать. Посидите туточки, ладушки? Может, завтрева вместе проведаем, но ее предупредить надо, а то испугается: что за люди незнакомые пришли?
– Возьмите ей гостинца, – предложила я и достала несколько конфет, прихваченных мною для Сережки – большого любителя сладкого.
– Ой, рада-то она будет! – воскликнула Марфа Ивановна. – Знаешь что, Мариночка, пойдем со мной. Всем не надо ходить, а с тобой мы вместе и сходим, ладушки? Ты сама ее и угостишь.
Я от предложения не отказалась. Может, эта самая Пелагея Ильинична скажет что интересное? Как поведала Марфа Ивановна, Пелагея – самая старшая в округе, ей восемьдесят второй год идет. Но очень она сдала за последнее время.
Пелагея Ильинична жила через два дома от Марфы Ивановны. Пелагея, в противоположность Марфе, оказалась женщиной крупной, ширококостной, с сильными большими руками и тяжелой поступью. Когда мы вошли, она не лежала, как я предполагала, а хотя и с трудом, но передвигалась по комнате. Старуха чем-то напоминала медведицу.
– Гости у тебя? – посмотрела Пелагея на Марфу Ивановну.
– Да вот пустила постояльцев на недельку.
– Видела я… видела.
Пелагея снова внимательно посмотрела на меня и прямо спросила:
– Ты Лукичева родственница?
Я открыла рот, потом закрыла. Вякнула что-то типа «э… м…». Потом ответила:
– Не я. Ольга Николаевна.
Пелагея кивнула, словно знала, кто такая Ольга Николаевна. Марфа же Ивановна с удивлением взглянула на меня, потом на свою соседку, хотела что-то сказать, но промолчала. А Пелагея попросила ее оставить нас одних. Марфа молча кивнула и тут же удалилась. Мне стало по-настоящему страшно, хотелось бежать из этого дома, от этой огромной старухи с пронзительным взглядом черных глаз, но ноги словно приросли к полу. Я не могла пошевелиться.
– Садись, – сказала Пелагея и кивнула на стул.
Ноги каким-то образом сами двинулись вперед, и я плюхнулась на предложенное место. Взгляд я так и не могла отвести. Наверное, так себя чувствует кролик, оказавшийся перед удавом. Старуха очень внимательно меня разглядывала, потом усмехнулась и заявила:
– Да не бойся ты меня. Меня тебе не надо бояться. Другую бабу тебе надо бояться. Молодую.
Передо мной тут же всплыл Райкин образ.
– Вижу, что поняла кого, – кивнула Пелагея. – Рядом она. Где-то рядом. Идет за тобой.
– Сюда?! – воскликнула я.
– За тобой, – сказала Пелагея.
Я спросила у хозяйки дома, не колдунья ли она. Бабка усмехнулась и призналась, что и мать, и бабка ее этим делом промышляли, а у нее самой той силы нет. Но что-то и она может…
– Должен был кто-то приехать к деду, – медленно проговорила Пелагея, словно произносила заклинание. – Много лет я ждала. Я должна была передать то, что знаю. Так велела мать. Так матери велела бабка. Думала, что уж помру, не выполнив того, что поклялась сделать. Ан нет, сбываются предсказания. Приехали вы. Передам вот тебе, что поклялась, и умру. Так и должно было случиться. Так и происходит. Так и должно быть.
Голос старухи звучал монотонно и убаюкивал. Страх мой прошел, у меня закрывались глаза, но я бодрствовала. Словно бодрствовала и спала одновременно. А бабка говорила и говорила.
Потом оцепенение прошло, я смогла двигать и руками, и ногами, помотала головой и посмотрела на сидевшую напротив старуху. Та усмехнулась.
