Матвей Ройзман - Дело № 306. Волк. Вор-невидимка
— Ну что ж, отвечу. Если нижнюю деку и таблички отдали бы нашему крупному мастеру, то он отказался бы делать инструмент. Зачем ему чужая дека? Нет, настоящий мастер не пойдет на такое. Кроме того, поступок сей весьма опасен.
— А если среднему мастеру?
— Он вообще за такое дело не возьмется. Они больше занимаются починкой. Потом риск: запорешь, скандалу не оберешься! А потом станут интересоваться, доискиваться..
— А если бы эта дека и таблички попали за границу?
— Даже в голову не приходило! — воскликнул Савватеев. — Конечно, там дело другое: все это отдадут наилучшему мастеру. Он, не боясь, доделает белую деку по табличкам, одновременно изучит характер дерева. И подберет для остальных частей скрипки идеальные клен и ель. Ведь тот, кто закажет скрипку, денег жалеть не будет: даст за нее, готовую, такую цену!.. Хорошая скрипка — то же золото!
Михаил вынул из кармана газету, развернул ее и дал отцу. Тот водрузил на нос очки в золотой оправе и стал читать. Он покачивал головой, что-то бормотал.
— Здорово вы, уважаемый, про нас написали! — обратился он ко мне и смахнул пальцем слезу с уголка глаза. — Что же вы помалкивали?
Объяснив, что еще не видел сегодняшней газеты, я взглянул на полосу, где был мой очерк с портретом мастера и с серьезной укоризной в адрес дирекции театра.
— Ну уж, если такое дело не спрыснуть!.. — воскликнул старик.
— Вот вам Лев Натанович спрыснет! — перебил его Георгий Георгиевич.
— Ну ладно, доктору я обязан, — согласился старик. — Что ж, теперь до конца жизни ему в рот смотреть? — Он пожевал губами и выпалил: — Хотите не хотите, а закачу праздничный обед с шампанским!
— Да что вы, Андрей Яковлевич, развоевались? — пожурил я его. — Сами себе враг?
Но разве его проймешь!
— Человек один раз живет на свете! — разглагольствовал мастер. — По-нашему: ешь, пей, да свое дело разумей! На этом жили, на этом и помрем!
— Вот вы это и скажите Льву Натановичу! — съязвил архитектор. — Под мужичка-простачка играете, и присловья эти обветшали, поистерлись… — закончил он. — Ого, скоро час! Одевайтесь, Андрей Яковлевич!
— Иду, иду! — заторопился старик и напомнил сыну: — Завтра с утра начнем отделывать «Родину». Материалы сам будешь хранить. А грунт попробуем твой, с пчелиным воском! И на этикете тебя упомянем!
Глаза скрипача блеснули, он порывисто обнял отца.
Проводив Савватеева и Андрея Яковлевича до такси, я решил предупредить Галкина о разгульном настроении старика. По телефону-автомату я позвонил в клинику и попросил доктора повлиять на ершистого пациента.
МИСТЕР СПАЙС, БЕЛКИН И К
В пятницу двадцать шестого января утром мне позвонил Кудеяров и попросил быть у него в двенадцать часов дня.
Солнце, ах, какое веселое солнце! На московских крышах пригреваются шапки снега, над ними поднимается жемчужная дымка, а с сосульки, висящей на карнизе, уже летит вниз первая трепещущая капля и, падая, звенит, как еле тронутая пальцем скрипичная струна.
На Петровском бульваре — шумливом детском островке — все еще стоит снежная баба в настоящих очках, с наполовину выкуренной сигарой во рту. Вокруг нее толпятся ребята с мамами и нянями, в их числе Вова с бабушкой. Машу им рукой, они мне отвечают тем же.
Александр Корнеевич Кудеяров сообщил, что три дня назад заранее предупрежденные таможенники произвели тщательный досмотр багажа у отправляющегося за границу мистера Вильяма Д. Спайса. Они обнаружили у него не только украденную старинную икону, но и другие запрещенные к вывозу вещи. После этого Белкина арестовали.
— Вот протокол его допроса, показания родных и соседей, — сказал Кудеяров, протягивая мне папку. — Прочти, а потом, потолкуем.
В деле было восемьдесят одна страница, но я кратко расскажу о главном.
Отец Роберта Белкина, счетовод на конном заводе, пристрастился к тотализатору — игре на бегах и скачках, дневал и ночевал на ипподроме. Мать — вечно занятая медсестра, измученная ночными дежурствами, домашней работой, непутевым мужем.
Учился Роберт средне. В пятом классе он сидел за партой с филателистом Димкой, сам стал собирать марки, увлекся этим. Однажды Дима показал ему в своем альбоме такие марки, что у Роберта захватило дыхание.
Он начал допытываться, где Дима достал эти филателистические редкости. Взяв «за секрет» перочинный ножик, приятель повел Роберта в гостиницу «Метрополь». В вестибюле подростки уже окружали иностранных туристов и меняли советские марки на зарубежные. Заокеанский гость бросил несколько мелких монет на пол. Ребята бросились их поднимать: многие собирали коллекции монет. И между юными нумизматами произошла потасовка. Воспользовавшись этим, Роберт подхватил две монеты, потом обменял их у ребят с соседнего двора на французскую марку с портретом Наполеона и в придачу еще получил жевательную резинку.
С этого дня Белкин начал осаждать иностранцев в гостиницах, ресторанах, даже на улицах. У одного туриста он приобрел толстый, в красных и синих узорах свитер и отдал за него материнскую медаль «800 лет Москвы». В школе об этом узнали. Комсомольцы решили поставить вопрос о Роберте на собрании, однако директор возразил: «Не стоит раздувать, да и родители поклялись, что отныне будут строго следить за сыном».
Роберт продолжал свои делишки уже с большей осторожностью. Он научился выбирать умеющих молчать и хорошо платить клиентов. Среди них оказались дочери старого кинооператора Горохова. Скоро под влиянием Горохова Роберт поступил в Институт кинематографии. Но уже на втором курсе был исключен за прогулы, спекуляцию кинопленкой. После этого нанимался осветителем, помощником оператора, ассистентом, но больше трех-четырех месяцев нигде не задерживался. «Легкая жизнь» засасывала. Жил он махинациями с контрабандой и окончательно превратился в заправского лодыря.
Вот с милицией было трудно: за последние годы его не раз предупреждали, чтобы он немедленно устраивался куда-нибудь на работу, иначе, по решению народного суда, его выселят из Москвы лет на пять с обязательным привлечением к труду.
В прошлом году Роберт встретил в гостинице «Националы» отлично говорящего по-русски мистера Вильяма Д. Спайса. Тот сразу надоумил Роберта: «Лучше один крупный бизнес, чем сто мелких». Он посоветовал Белкину достать подлинную икону пятнадцатого-шестнадцатого веков. За это будет заплачено хорошей пачкой долларов, японскими магнитофонами.
Таможенники при досмотре багажа мистера Спайса изъяли древнюю икону, которая так и лежала в деревянной коробке из-под печенья, закрытая сверху слоями бисквита и пергаментной бумагой. При домашнем обыске у Белкина вначале никаких ценностей не нашли, но, применив металлоискатель, нашли под плинтусом золотые монеты царской чеканки. Потом с помощью рентгена обнаружили в стене ювелирные изделия, а пустив в ход свинцовый контейнер гаммаграфической установки, заряженный радиоактивным изотопом, из кирпичной кладки небольшого камина извлекли иностранную валюту и сберегательные книжки на предъявителя.
Среди фотографий в ящике письменного стола оказались отличные снимки нижней деки «Родины» третьего варианта и табличек толщинок для нее. В краже иконы Роберт был вынужден сознаться, а похищение красного портфеля отрицал, уверяя, что фотографии деки и табличек он нашел в ящике стола кинооператора Горохова.
К делу была приложена официальная справка о том, что по окончании школы по сей день (то есть за девять с лишним лет) Белкин фактически работал всего двадцать месяцев и восемь дней.
— Ничего себе типчик! — сказал я, закрыв папку.
Кудеяров встал, вытащил из шкафа прикрытое салфеткой блюдо с бутербродами, термос и два стакана. Поставив все это на стол, он пригласил меня позавтракать и, наливая в стаканы горячее кофе, сказал:
— Белкин прежде всего человек со слабым, ничтожным характером. К сожалению, ни школа, ни родители своевременно не повлияли на его характер, пустили на самотек. Можно родиться поэтом, художником, а фарцовщиком становятся. Смотри-ка! Такое хорошее увлечение, как филателия или коллекционирование значков, при неблагоприятных условиях привело к преступлению. Нож полезная, нужная вещь. Но иногда становится орудием убийства.
— Но все же у Белкина была цель: он учился на оператора!
— На короткое время увлекся, глядя на работу добряка Горохова, который не смог воспитать даже своих дочерей!
— А как же поступили с мистером Спайсом?
— Отобрали все, что он приобрел незаконно.
— Его надо судить строже, чем Белкина!
— Это особая статья… — заметил Александр Корнеевич.
В понедельник, в двенадцать дня, я тихо приоткрыл дверь, на которой еще виднелись следы сургучных печатей, и протиснулся в мастерскую. Никто не оглянулся на меня — все были заняты: за передним столом спиной ко мне склонились над белой скрипкой отец и сын Золотницкие; за ними, каждый на своем рабочем месте, трудились ученики. Я тихо опустился на стоящий в углу стул.
