Джеймс Чейз - Том 26.Это - серьезно. Сувенир из клуба мушкетеров. Вплоть до убийства президента.

В отеле я переоделся в кожаные куртку и брюки. В этом был некоторый оттенок сентиментальности: в то время, когда в Париже хозяйничали боши, я одевался подобным образом. Меня даже называли тогда Кожаная Смерть. Несколько претенциозно, но отмечу без ложной скромности, это прозвище соответствовало тогдашнему положению вещей.

Было шесть вечера, когда я отыскал кабачок и по сбитым ступенькам спустился вниз. Заведение было почти пустым, и среди немногочисленных посетителей я не заметил знакомых.

Оглядевшись еще раз, я направился к стойке. Бармен, сверкая лысиной и подкручивая время от времени маленькие усики, протирал стаканы. У меня уже в который раз возникло ощущение, что протирка стаканов — излюбленное занятие этого племени.

— Привет! — широко улыбнулся я.

Бармен угрюмо посмотрел с высоты своего роста.

— Мне нужен Жак Дюкло, — продолжал я, демонстративно не замечая неважного настроения бармена.

— Я его давно не видел, — с нескрываемым интересом тот посмотрел на меня и даже на какое-то время оставил в покое очередной стакан.

— Тогда Франсуа Беттен.

— Его тоже давненько сюда не заносило.

Несмотря на угрюмость, у бармена с чувством юмора тоже было все в порядке.

Я перечислил всех своих товарищей по Сопротивлению, но каждый раз он отрицательно качал головой.

— Они перестали ходить сюда что-то около двух недель назад. Может быть, нашли другое заведение, но вряд ли, — он вновь вернулся к своему занятию.

— А виски у вас есть? — спросил я с надеждой.

— Сто франков, — он оценивающе посмотрел на меня и вытащил из-под стойки бутылку.

— Отлично! — я кивнул и положил на стойку несколько смятых банкнот.

Усевшись за дальний столик, чтобы видеть всех посетителей, я опустошил стакан и затянулся сигаретой.

Впервые я очутился во Франции перед самой войной Мы с женой совершали свадебное путешествие и были так поглощены друг другом, что не заметили, как немцы оккупировали эту благословенную страну.

Война застала нас в Париже. Мы пытались пробраться через границу, но нам сопутствовала неудача. Пятеро грязных немецких солдат связали меня и бросили прямо на дорогу так, чтобы мне было видно, как эти скоты изнасиловали, а потом застрелили мою жену.

Потом насильники решили поиздеваться надо мной и для чего-то развязали мне руки. Они были совсем пьяны и утратили чувство опасности. Дальше все было очень просто: я выхватил из кобуры ближайшего солдата пистолет и перестрелял всех. Но выстрелы привлекли других бошей. Меня снова схватили и, приняв за английского шпиона, не прикончили на месте, а повезли в Париж. Полагаю, в контрразведку. По дороге мне удалось убить охранника и бежать.

Три месяца я упражнялся в стрельбе по немцам и делал это довольно успешно: до войны я слыл в Чикаго первоклассным стрелком из пистолета. В конце концов я добился того, что за мою голову назначили приличную награду. Естественно, в оккупационных марках. Но не это повергло меня в отчаянье: из-за того, что я не сдался немцам добровольно, расстреляли полторы сотни заложников. И тогда я сколотил группу из восьми таких же отчаянных парней. Анни примкнула к нам позже и стала десятой. Двоих моих ребят потом убили, сам я несколько раз побывал в лапах гестапо, но каждый раз мне удавалось бежать. Мы не были связаны ни с одной организацией, а просто убивали бошей, взрывали мосты, пускали под откос поезда. Мы были настоящими убийцами и не стыдились своего занятия. На каждом убитом враге мы оставляли свой знак. Но именно нам Франция была обязана тем, что не лишилась многих произведений искусства: мы похитили прямо из-под носа у немцев целый состав, который они собирались отправить в Германию.

Я отомстил за смерть жены даже с лихвой, но все же это не вернуло мне Линду.

После войны я вернулся в Штаты. Друзья писали мне редко, а вот от Анни почти каждую неделю приходило по письму. Еще в Париже я понял, что она любит меня, но между нами стояла мертвая Линда. Я не верил, что смогу когда-нибудь полюбить снова. Но сейчас я примчался в Париж по первому зову и не хотел лгать себе: чувство, отправившее меня в дорогу, не было лишь беспокойством за судьбу товарища. Что же хотела сообщить мне Анни? Что за странное письмо?

Кто-то тронул меня за рукав.

— Бармен говорит, что вы спрашивали Жака Дюкло?

Я оглянулся: передо мной стоял невысокий блондин в потрепанном костюме. Говорил он с явным швейцарским акцентом.

— Да, именно так.

В руках блондин держал бутылку бордо и стакан. Не дожидаясь приглашения, он уселся за мой столик, наполнил стакан, залпом выпил и посмотрел на меня. Его лисьи глазки пронизывали меня насквозь. Я в свою очередь принялся разглядывать незнакомца: ему можно было дать что-то около сорока пяти лет, но шустрые проницательные глазки удивительно молодили его.

— Карл, — представился швейцарец.

— Берт, — кивнул я.

— Я частный детектив, разыскиваю Жака Дюкло.

— Вот как? — я поерзал, удобней устраиваясь на стуле, и предложил ему виски.

— Нет, благодарю. Не понимаю, как вы, американцы, можете пить подобную гадость. Хотите бордо?

— Я пью только виски. Хоть это и гадость, зато крепкая гадость.

Карл усмехнулся.

— Так это вы заходили к Анни Дейль, — поинтересовался я утвердительно.

— А вы, похоже, не теряете времени даром. Поделитесь секретом, как вам это удается. Думаю, что объединившись, мы скорей добьемся успеха.

— Резонно, — согласился я. — Только меня больше интересует Анни Дейль, чем Жак Дюкло.

— Уверен, что исчезновения обоих связаны между собой.

— Ну, если так… — и вкратце я изложил ему все, что успел узнать.

Во время моего довольно сбивчивого монолога — здешнее виски и в самом деле было совершеннейшей гадостью — Карл невозмутимо потягивал бордо, но его лисьи глазки, казалось, пытались просверлить во мне дырки.

— Все, что вы рассказали, не так интересно, как вы думаете, — заметил он после того, как я умолк. — Меня больше интересует ваша деятельность во время войны. Вы пока единственный член группы, с которым можно сейчас поговорить. Остальные неизвестно где.

— Хорошо, я расскажу вам. Но прежде мне хотелось бы узнать кое-что и о вас.

Швейцарец ухмыльнулся.

— Я — Карл Шнайер. Как уже говорил, моя профессия — частный детектив. В основном тружусь на «Интернейшнл банк», который расположен в Берне. Должен вам заметить, что швейцарские банки имеют обыкновение заботиться о своей репутации, и мне иногда приходится разыскивать клиентов, в том или ином смысле интересующих совет директоров. Вышеупомянутый Жак Дюкло получил наследство в пять миллионов долларов, и моя задача найти счастливчика или, убедившись в его смерти, представить совету директоров соответствующие документы. Я прибыл в Париж неделю назад, — продолжал детектив. — И за это время узнал, что Жак Дюкло и еще шесть его товарищей исчезли. Полиция знает лишь о трех исчезновениях: об остальных никто не сообщил, но все равно, похоже, ажаны[1] не собираются слишком энергично заниматься поисками. Люди исчезли, не оставив никаких следов. Свидетелей нет. Я побывал всюду, где они могли появиться, и провел самое тщательное расследование. И всюду результат один — ноль! Я не был только в клубе «Фламинго», где работала Анни Дейль. Это настолько закрытое заведение, что никакие деньги не помогут проникнуть в него. Там собираются известные политиканы и новоявленные нувориши, чей счет в банке перевалил за семизначную цифру. Пока я не вижу возможности попасть туда.

Я смотрел на Карла Шнайера, и этот парень нравился мне все больше и больше. Похоже, у него была хватка, и он не даром ел свой хлеб. Отныне мы были союзниками, а вдвоем можно сделать гораздо больше, чем в одиночку.

Я допил свой стакан и встал.

— Подождите здесь, — попросил я. — Мне нужно позвонить.

Он кивнул:

— Конечно, нам есть о чем поговорить.

Я взглянул на часы и направился к бару. Было пятнадцать минут седьмого.

Теперь заведение наполнилось посетителями, и я, протолкавшись сквозь эту живую изгородь, спросил бармена:

— Эй, парень, где у вас телефон?

— В углу за стойкой.

Я не без труда разыскал старенький аппарат, притаившийся между двух кадок с пальмами. Мне нужно было позвонить Анри Лесажу, который стал сейчас крупной фигурой в парижской администрации. Во время войны он возглавлял французскую разведку, и моя группа здорово помогла ему, захватив поезд с картинами. Он был очень обязан нам: именно с этой операции его дела пошли в гору. Мы сделали всю грязную работу, а он получил повышение.

Анри сам поднял трубку.

— Алло, Анри, — позвал я.

— Кто у телефона? — раздался его удивленный голос: видно, уже давно никто не называл Лесажа просто по имени.