Джейн Кейси - Пропавшие

— Вы можете быть очень настойчивой, когда захотите. Но мне не нужно никаких сцен. Не воспринимайте это как возможность мести.

— У меня и в мыслях не было. Просто я… мне бы хотелось поехать. Быть там ради Чарли.

Он вздохнул.

— В таких случаях мы действительно стараемся уважать желания родственников. Поэтому вопреки моим принципам завтра утром я пришлю за вами Блейка. Будьте готовы к шести тридцати.

Я широко улыбнулась.

— Спасибо.

— Не благодарите меня. И наденьте резиновые сапоги, если они у вас есть. Вы слышали прогноз? Нам понадобится ковчег, если будет все так же лить.

Покачав головой, Викерс захлопнул дверцу. Я смотрела, как они уезжают, странно довольная, что именно он сообщил нам о Чарли. Я не знала, как поведет себя мама, когда новость дойдет до ее сознания, но она хотя бы выслушала ее сдержанно и поверила.

Дождь принимал все более организованный характер, набирая силу. И все равно, прежде чем уйти в дом, я заставила себя посмотреть через улицу на дом номер семь. Окна были темные, шторы задернуты. Строение имело заброшенный вид, и все мелкие дефекты, на которые я обратила внимание раньше, стали выглядеть еще хуже, словно дом начинал гнить и разлагаться у меня на глазах.

— Чтоб ты рухнул, — сказала я вслух, ненавидя его, ненавидя то, что он собой воплощал. Все эти годы ожидания. Всю эту боль.

Я по-прежнему воспринимала Дэнни Кина как чудовище, а не как жертву. Он сознательно пошел по стопам отца, хотя лучше кого бы то ни было знал, какой может нанести ущерб. Трудно оказалось смириться с тем, что через дорогу, менее чем в пятидесяти ярдах от моей двери, происходило такое катастрофическое искажение воображения, самосознания, простой человечности. Знание о произошедшем не приносило облегчения.

Когда я вернулась в гостиную, мама сидела там со стаканом, что меня не удивило. Но отмеченное мной изменение в ее облике не исчезло. Она подняла глаза, когда я вошла.

— Они уехали?

Я кивнула.

— Ты удивилась тому, что он рассказал?

Я действительно не знала, как ей ответить. Имела она в виду Дэнни? Или смерть Чарли?

— Я не знала, что Дерек Кин был таким злом, — в конце концов с запинкой проговорила я.

— Он мне никогда не нравился, — сказала мама и сделала долгий глоток из стакана. Виски, судя по виду. — Мне никогда не нравилось, что Чарли играл с Дэнни. Твой отец… — Я напряглась, готовая броситься на его защиту. — …всегда считал меня снобом, поскольку Кины были небогаты, а Дэнни всегда выглядел… грязным. Но мне не нравился Дерек. Он пришел сюда, сразу как только мы переехали, спросил, не нужно ли выполнить какую-нибудь работу по дому… ну, ты знаешь, мастер на все руки. Вообще-то много чего нужно было сделать… дом был довольно обветшалый. Примерно в таком же плохом состоянии, как сейчас, — сказала она со смешком, озираясь вокруг с некоторым изумлением, как будто толком не видела его лет десять или больше. — Но было в нем что-то такое. Его глаза. Они были… алчные. А я оставалась в доме совсем одна, только с тобой. Ты была младенцем. Я сказала, что нам ничего не нужно, и сразу же захлопнула дверь, даже не попрощалась. Это выглядело очень грубо. В обычных обстоятельствах я бы так не поступила. Но чем-то он меня напугал. — Она вздохнула. — Это хорошо, что ты знаешь. О Чарли.

— Лучше знать.

Впервые за многие годы мы пришли к общему мнению.

Она допила до дна и поставила стакан.

— Я иду спать.

— Утром, когда ты встанешь, меня может не быть. Я уеду… рано.

— Туда, где будут копать?

Я прокрутила в голове дюжину лживых ответов, потом сдалась.

— Да.

— На твоем месте я поступила бы так же.

Я разинула рот. Я приготовилась выложить все аргументы, почему мне следует поехать, все доводы, которые убедили бы ее, что я поступаю правильно. Ненужность этого казалась чрезвычайно странной.

Она встала и подошла ко мне. Секунду поколебавшись, обняла меня и сжала.

— Ты хорошая дочь, Сара, — прошептала она, а потом прошла мимо меня и стала подниматься по лестнице, прежде чем я успела найти ответ.

И хорошая дочь села на диван и дольше, чем согласилась бы сознаться, горько оплакивала свою мать, отца, Чарли, Дженни и всех их.

Комната маленькая, в ней душно и полно незнакомых мне людей, и я сижу на полу, прижав колени к груди. Из стереоустановки выплескиваются низкие частоты танцевальной записи. Громкость такая, что ритм ударных отдается у меня в груди. В углу без удержу целуются две девушки, а группа парней, сидящих на кровати, бросает в их адрес реплики, им и занятно и страшновато. В руках у меня кофейная чашка с черносмородиновой водкой, липкой, как сироп от кашля, и столь же заманчивой.

В комнате полумрак, горит только настольная лампа, абажур которой повернули так, чтобы она светила в стену. Я не знаю, чья это комната и как они ухитрились за два дня превратить ее в жилое пространство с подушками, постерами и ковриком на полу, в помещение, не имеющее ничего общего с безликим, казенным аскетизмом моей комнаты, расположенной дальше по коридору. Люди танцуют, громко переговариваются, заводят знакомства. Я пытаюсь решить, что делать с моим лицом, на котором застыла полуулыбка. Я ошеломлена. Я никогда не стану здесь своей. Я совершила ошибку, выбрав этот университет, этот курс, это общежитие.

Высокий, спортивного вида парень пробирается сквозь толпу и видит меня. Он студент второго курса, с которым я познакомилась ранее в этот день на вводном собрании.

— Идем со мной! — орет он мне в ухо.

— Куда? — спрашиваю я, но он не слышит.

Он вытаскивает меня из комнаты и ведет по коридору к лестнице, где сидит небольшая компания. Я почти никого из них не знаю, но пара человек здесь с моего курса. На лестнице прохладно и тихо. Девушка с пирсингом в носу открыла окно и курит, нарушая все правила. Рукой она нехотя пытается выгнать дым в окно, но большая его часть возвращается назад, окутывая нас. Неплохо бы покурить, думаю я. Мне хотелось бы чем-то себя занять.

Чашку с водкой я просовываю сквозь прутья перил на свободную ступеньку и сажусь на освобожденное для меня место. Второкурсник садится рядом и обнимает меня за плечи. Я не могу вспомнить его имя. И спросить, конечно, не могу. Он знакомит меня со всеми остальными. Они разговаривают о людях, которых я не знаю, о вечеринках, на которых были в прошлом году, и о заданиях, которые нужно выполнить к следующей неделе, а первокурсники делятся впечатлениями и задают вопросы. Некоторые кажутся такими умными, такими интересными. Периодически мне задают какие-то вопросы, и я коротко отвечаю, улыбаясь так, что сводит скулы. Кое-кто из них очень пьян. Иные пьяны просто в стельку. Я единственная трезвая и чувствую себя скучающей и скучной.

Не знаю, кто это начал, но внезапно разговор заходит о семьях.

Один из ребят, с которым я раньше не встречалась, поворачивается и смотрит на меня.

— А у тебя? Есть младшие сестры, о которых мне следует знать?

Все смеются; видимо, у него заслуженная репутация парня, который спит с приезжающими в гости младшими сестрами.

— Ни младших сестер, ни старших. Сожалею.

Девушка у окна закуривает снова.

— А как насчет братьев?

Абсолютно нейтральный вопрос. Она ничего не имеет в виду. Не успев даже подумать, я слышу свой голос:

— Нет. И братьев нет.

Вот оно. Вот и все, что я должна была сказать. Никто не задает дальнейших вопросов. Никто ни о чем не подозревает. Так легко солгать, так легко быть единственным ребенком, без прошлого, человеком, которого оценивают самого по себе, человеком, который может нравиться. Вот так просто я оставила позади последние десять лет. Я чувствую, как что-то щелкает у меня в голове, и принимаю это за освобождение. Только позже, много позже я осознаю, что это потеря.

Глава 17

Я была готова к поездке задолго до того, как автомобиль Блейка остановился у нашего дома. Я провела еще одну беспокойную ночь, проснувшись наконец в половине пятого под тихий, непрекращающийся стук по крыше. Отдернув штору, чтобы посмотреть на дождь, я застыла, завороженная немыслимым количеством воды, которая, закручиваясь водоворотами, неслась в канавах и по дороге. Земля уже пропиталась, лужайки соседей казались набухшими и похожими на болота. Несколько секунд я смотрела, а потом с ужасом поняла: если погода не изменится, поиски могут не состояться. Спустя столько лет кто, кроме нас с мамой, был заинтересован в срочности? Я закусила губу; еще ждать мы просто не могли.

С явным облегчением я увидела подъехавшую машину Блейка. Он появился даже раньше, на пять минут. Я тихо, не тревожа маму, приняла душ и оделась, натянув старые джинсы, которые, как оказалось, стали мне велики и сползали на бедра. Я посмотрела на себя в зеркало: живот ввалился, ребра, как у скелета, торчат под безжизненной кожей. Когда я в последний раз нормально ела? Я не смогла вспомнить. В это утро у меня точно не было возможности сесть и позавтракать: при мысли о еде в горле вставал комок. Вместо этого я нашла ремень и прикрыла пояс длинной футболкой и анораком с капюшоном. На высокую моду не тянет, но сойдет.