Лариса Соболева - Белая кошка в светлой комнате
– Почему я должна рассказывать каким-то типам? – выпустила она иголки.
– Потому что Никита Георгиевич Огарев должен услышать правду о нем, а правду знаете только вы.
Архип Лукич встал, направился к двери, но остановился, взявшись за ручку, оглянулся. Регина Аркадьевна беспокойно переводила непонимающие глаза со Щукина на незнакомых мужчин, затем опять на Щукина.
– Да, он здесь, – сказал Архип Лукич.
Кажется, Регина Аркадьевна догадалась, в чем дело. Она нервозно зашарила в сумке, достала пачку сигарет, однако не закурила, а вопросительно уставилась на Бубу и Трофима Карповича. Щукин напомнил ей:
– В тридцать девятом все было не так просто. Я бы хотел, чтоб Никита Георгиевич знал об этом. Оставляю вас на некоторое время… Ребята, идемте.
За дверьми Вадик сказал:
– Я постою, покараулю, а то вдруг сбегут…
– Вряд ли, – произнес Щукин. – Ну, если так жаждешь, карауль. А мы с Геной покурим в отведенном для этого месте. Честно скажу, второй раз слушать эту историю у меня нет желания.
Щукин и Гена выкурили по три сигареты, а говорили на отвлеченные темы. Дело-то, считай, завершено, остались незначительные детали. Настроение у обоих было приподнятое, Гена даже шутил, что для него нетипично, и шутил остроумно. Вернулись они в кабинет, когда Регина Аркадьевна рассказывала последний эпизод – как Фрол расправился с Яковом Евсеевичем. Дождавшись последней фразы, Архип Лукич сказал:
– Первая точка поставлена, поэтому Регина Аркадьевна и Станислав могут быть свободны. – Оба не шевельнулись. – Регина Аркадьевна, я обещаю заехать к вам и рассказать все, что вас интересует.
Она доковыляла до двери, обернулась:
– Надеюсь, Валентину ничего не угрожает?
– Нет, – заверил ее Щукин. Она попрощалась и вышла. – А вы, Стас?
– Я побуду тут, – буркнул тот. – Мне до сих пор непонятно, о чем сейчас велась речь, а вы задерживаете здесь двух близких мне людей. Я беспокоюсь за них, поэтому остаюсь.
– Ну, как хотите, – не стал выгонять его Щукин. – Но предупреждаю: вам, Станислав, будет неприятно. У меня есть несколько вопросов к вам, Никита Георгиевич.
– Как вы догадались? – спросил Тригуб-старший.
– Это произошло вчера, – сказал Щукин, взяв папку. – Вот дело Хижняка. В пятьдесят пятом в тот же день, когда был убит Хижняк, погиб еще один человек, упав в выработанную шахту. Его с трудом опознали, так как родственников он не имел, а тело было изуродовано. Тем не менее опознали. И никто бы о нем сегодня не вспомнил, если б наш эксперт не законсервировал его печень и не подписал бы: Тригуб Т. К. А в деле лежит подробная расшифровка инициалов: Тригуб Трофим Карпович. Наш эксперт вместе с актом вскрытия Хижняка положил в эту папку акт вскрытия Тригуба. Я сначала и читать не стал, оказалось, зря… но, наверное, всему свое время.
– Папа, о чем он говорит? – потрясенно выговорил Стас.
– О том, что настоящее имя вашего отца Огарев Никита Георгиевич, – пояснил Щукин. – А жил он под псевдонимом. Вы убили Тригуба? – Огарев молчал. – Вы напоили его до бесчувствия, затем столкнули в шахту, так?
– Если бы вы знали, какая это была скотина! – выкрикнул Буба. – Стукач, первый стукач Хижняка. Из-за него нормы увеличивали, когда мы работали вместо заболевшего товарища. В шахту Хижняк заставлял спускаться и больных. А сколько людей загубил? Мы с ним рассчитались за всех. Стукачей всегда мочили безжалостно, чтоб вы знали.
– Означает ли это, что вы, Софрон Леонидович, принимали участие в преступлении? – спросил Щукин.
– Означает, означает, – закивал тот.
– Вы гордитесь? – обалдел Щукин.
– Горжусь, да! – выпалил тот. – Кто-то должен очищать мир от мрази.
– У меня другая точка зрения на этот счет, – вздохнул Щукин. – Значит, вы, Никита Георгиевич, готовясь убить Хижняка, заодно прикончили пьяницу Тригуба, чтобы скрыться под его именем. В те времена паспорт подделать не составляло труда, вы боялись, что следственные органы выйдут на вас, поэтому уехали под своим именем, а на Север приехали уже под чужим. Но на вас не вышли. Именно фамилия Тригуб дала возможность вам, Никита Георгиевич, остаться в тени после убийства Фрола. Даже если б Василиса выдала вас, стали бы искать Огарева? А его уже как бы не существовало несколько лет, пусть ей вы и представились именно Огаревым. Скажите, в пистолете «вальтер» помещается восемь патронов, почему вы стреляли во всех случаях по семь раз?
– Одну пулю я оставлял для себя. На тот случай, если меня схватят.
– Понятно, – проговорил Щукин, изучая подавленного Огарева. – Вернемся к Валентину. Вы не сразу узнали в нем внука Фрола?
– Недавно узнал, – тяжело выговорил Огарев. – Когда Муза решила выйти замуж… меня сначала кольнула фамилия. Буба убеждал, что таких совпадений не бывает, открыл телефонную книгу, а там Самойловых… не пересчитать. Я успокоился. И в Дарье Ильиничне я не признал ту самую Дашу, которая была мне и Денису нянькой. Она меня тоже не узнала.
– Кстати, ваше ухо положило вчера конец моим сомнениям. Оно у вас изуродовано, а Дарья Ильинична рассказывала, как это произошло. И все-таки вы узнали, что Валентин внук Фрола…
– После женитьбы Валентина на моей дочери прошло несколько лет, появилась внучка Ирочка… Все шло нормально, я не подозревал, что моя дочь замужем за человеком, дед которого расстрелял моего отца. Это случилось под Новый год, мы с женой заехали поздравить Дарью, она ведь редко выходит, да и мы ее навещали раз в год. Пили чай. Дарья стала показывать альбомы с фотографиями.
– Ясно. И когда вы убедились, что Валентин внук Фрола…
– Я потерял покой, – ответил Огарев. – Я ненавидел его за то, что он влез в мой дом, забрал дочь… Почему так случилось? Почему именно моя дочь вышла замуж за него? С тех пор мне снились отец, мать и Денис каждую ночь. Снились, какими запомнил их – молодыми, красивыми. А я уже старше отца почти вдвое… Они напоминали мне о клятве… Я должен был в него выстрелить.
– Ну а почему не убили?
– Не смог, – с вызовом ответил Огарев. – Просто не смог. Он муж моей дочери, отец Ирочки. Они любят его. Я стрелял мимо, и с каждым выстрелом ненависть отпускала меня. Думал, никто не догадается… на этом дело и закончится.
– Но почему вы дальше преследовали Валентина?
– Хотел, чтоб он уехал. Бросил Музу и уехал. Мне тяжело было его видеть, знать, что в человеке, который спит с моей дочерью, течет кровь Фрола. Вам не понять…
Щукин задумался. Он действительно не понимал этого человека, вернее, понимал частично. Но, глядя на сломленного Огарева, проникся незнакомым чувством. Перед ним сидит убийца, на счету которого четыре жизни. Возможно, он, очищая мир от мрази, и еще кого-то отправил к праотцам. Почему же нет внутри Архипа Лукича обычного отвращения, которое появляется у него всегда, когда перед ним сидит разоблаченный преступник? И нет торжества в связи с этим? И задавал себе вопрос Архип Лукич: что же испытал Огарев, слушая Регину Аркадьевну? Разочарование? Раскаяние? Ужас, что явился продолжателем дела Якова Евсеевича? Наверняка нечто подобное испытал, и ему сейчас не позавидуешь.
– Папа, что ты скажешь маме? – послышался в гробовой тишине тихий голос Стаса. – А Музе? Ты убьешь их. И Валентин теперь бросит Музу, как ты хотел. Я бы так и сделал. Ну, что ты молчишь? Уж лучше мне сесть в тюрьму, за покушение много не дадут…
Щукин опустил голову, ибо заметил в глазах разом постаревшего Огарева слезы. Это не то зрелище, на которое следует смотреть. М-да, ошибки… Будет искалечено еще три судьбы как минимум – Музы, Валентина и их дочери. Как им жить вместе после всего? Возможно, они попробуют забыть… но не забудут и в результате все равно расстанутся. Архип Лукич ставил себя на место Валентина – простил бы он? Вряд ли. А как воспримет жена Тригуба, когда все узнает?
– Ничего не скажет, – вырвался у Щукина ответ на собственный мысленный вопрос.
Собственно, это и есть оптимальное решение. Неправильное, потому что за преступлением должно следовать наказание. Но кому от этого будет хорошо? Обществу? Смешно. Вон сколько гуляет бандитов по призванию, в том числе и высокопоставленных бандитов, их не торопятся посадить. Так кому будет легче?
Архип Лукич подписывал пропуска, не поднимая глаз на компанию, а чувствуя их вопросительные взгляды. Отдавая бланки, сказал:
– Завтра кто-нибудь привезите мне пистолет. До свидания.
– Я привезу, – твердо пообещал Стас.
В полнейшем смятении Огарев, Буба и Стас ушли. Наступила очередная пауза, уже не имеющая значения. И длилась долго. Щукин не смотрел на ребят, своих помощников, собирал со стола папки, бумаги…
– Архип Лукич, – робко вымолвил Вадик, – вы, простите, не сошли с ума?
– Кажется, я в здравом рассудке, – ответил Щукин.
– Зачем вы его отпустили? Представляете, что будет, если узнают?
– Вы же не расскажете? Да и что будет? Выгонят? Пойду в вагоновожатые, а по выходным по-прежнему буду удить рыбу.
