Андрей Константинов - Тульский – Токарев

– У Вагнера – мифология, – прошептал Ваня.

– Что?! – заорал Токарев. – Материал доработать идеально!!! Выяснить, что можно и что нельзя, у родственников потерпевшего!!! Месть это какая-то… А вы Брынзу мордуете…

Василий Павлович подскочил к двери и резко распахнул ее – в коридоре стоял подслушивавший Боцман.

– Ну, какие думки, гвардия?

Боцман, словно и не было никакой размолвки между ними, пожал плечами:

– Насчет мести – сомневаюсь я что-то… У блатных и не такое еще бывает между собой, но Треугольников-то не блатной… Мастер с производства, активист… Я такого не видал еще.

– И я не понимаю, – сознался Токарев. – Странная какая-то история… А может, Треугольников совершил что-то непорядочное в отношении блатного – тот ему и отомстил, а?

Боцман скептически засопел. Василий Павлович обернулся и подозвал к себе Тульского, вытащил его в коридор и шепнул на ухо:

– Звякни Варшаве – мне с ним потрендеть нужно… И – живо к родственникам Треугольникова!

Артур осторожно кивнул (он не знал о системе возврата документов через Есаула, его в такие интимные детали еще не посвящали):

– Ага… Сказать, чтобы он вам сюда перезвонил?

– Сюда, сюда… Я тут еще побуду.

Токарев в задумчивости зашел в туалет и обнаружил там еще один плакат – возле унитазного бочка. На куске картона шаржированно был изображен профиль Ткачевского, некогда служившего в погранвойсках, в обрамлении надписи: «А мы не ссым с Трезором на границе. Трезор не ссыт, и я не ссу!» Василий Павлович сорвал «шедевр» и метнулся было в кабинет «художников», но Тульского и Кружилина уже и след простыл – они как ошпаренные бросились к родным Треугольникова…

…Родственники умершего поначалу встретили оперов достаточно холодно, поскольку полагали, что милиция ни черта не хочет делать, – но постепенно разговор сложился, и ребят даже напоили чаем с бутербродами.

Однако разговор, хоть и состоялся, но зацепок никаких не дал. Характер Треугольникова, его образ жизни, окружение – все везде было по нулям. Ну, выпивал иногда. Ну, бывало, таскался по бабам – но все это, как говорится, в рамках… Кто и зачем мог вырезать ему, еще живому, треугольники на ступнях? Родные не могли помочь найти ответ на этот вопрос… Брат потерпевшего лишь сказал то, что, в принципе, ни на что свет не проливало:

– Он над нашей фамилией часто сам иронизировал. Говорил: «Вот Чехов бы обязательно написал про такую фамилию рассказ». А еще он, когда подшофе бывал, всегда в трамваях требовал грозно: «Прокомпостируйте талон! Моя фамилия – товарищ Треугольников!!!»

Так что в отделение опера возвращались практически ни с чем. По дороге Ваня вдруг выдал:

– У меня знакомая виолончелистка есть – на чертовщине ебнутая… Шишиги, ведьмаки, тайные символы… Все деньги на эту дурь спускает. Может, звякнуть ей?

Артур в ответ выразительно постучал себя пальцем по лбу:

– Ага, и к делу приложим несколько рецептов от средневековых алхимиков…

– Ну, хоть что-то… – вздохнул тоскливо Ваня, потому что официально-то материал числился за ним.

Тульский хлопнул коллегу по плечу:

– Слушай, мы с тобой работаем не среди выпускников Академии художеств. У нашего контингента все тайные знаки на груди выколоты – все больше в виде профилей Ленина и Сталина. В уголовке мистики нет, как в жопе триппера. Все непонятное должно иметь простое объяснение.

– Ну да, – не вполне согласился Ваня. – Просто-то оно просто, а мы с тобой по-простому чуть Брынзу не оглоушили…

– Ничего! – засмеялся Тульский. – Ему иногда полезно напоминать, как все зыбко в этом мире. Да и он что – рулон обоев вынес через проходную, чтобы жену-лимитчицу порадовать? Ты за него не переживай…

– Получается, что у нас – тупик? – высказал то, о чем думали оба, Кружилин. Артур цыкнул зубом:

– Как говаривал один мой знакомый, отсидев четырнадцать лет: «Есть свет в конце туннеля, есть, но вот туннель, сука, никогда не кончается!»

Внезапно Тульский перестал улыбаться, словно вспомнил о чем-то очень неприятном, – а ему, действительно, вдруг подумалось о Невидимке, хотя оснований вроде бы и не было никаких – за исключением общей странности и какой-то нетипичности преступления…

– Мистика, говоришь… – сказал Артур задумчиво. – Может, и мистика… Только у нее все равно должно быть простое и логичное объяснение…

Делиться с Ваней своими мыслями Тульский, разумеется, не стал.

…Василий Павлович выслушал доклад оперов спокойно – он и не рассчитывал на что-то особенное.

– Значит, любил покойник в общественном транспорте своей фамилией козырять? М-да… За это, конечно, не убивают… если убийца – обычный, нормальный уголовник… А если…

Токарев посмотрел в глаза Артуру, и тому почудилось, что он заметил во взгляде начальника нечто созвучное своим давешним мыслям…

На следующий день с утречка Токарев-старший и Варшава встретились, по сложившейся уже традиции, у памятника Крузенштерну. Долго разжевывать тему не пришлось – вор понимал все с лету:

– Начальник, мне нечего сказать. Даже потереть нечего. Никто из тех, кого знаю, – таких ошибок, как с этим профсоюзным билетом, – не сделает. А по поводу, как ты говоришь, – мести, так зарезали бы его, как кролика, – и вся недолга. А тут – треугольники на стопах… прям как в колчаковской контрразведке – звезды вырезали на груди красноармейцев… Нет, это явно не блатной. Скорее, больной какой-то.

Токарев кивнул, однако сказал с напором:

– Согласен, есть резон во всем, что говоришь. Однако – билетик-то Треугольникова в вашей норке оказался. Значит – его либо кто-то из ваших скинул, либо – кто-то, кто хотел вам же подлянку сделать. Сам тугаментик в тайничок прилететь не мог, я в телепортацию не верю.

Варшава неохотно наклонил седую голову:

– Нечем крыть. Разберусь, хотя… Предполагаю реакцию.

Василий Павлович вздохнул:

– Старая песня… Мне-то тоже надо разобраться. Так что давай-ка во множественном числе не «разберусь», а «разберемся».

Вор, не отвечая, спустился по гранитным ступенькам к Неве, присел на корточки, поболтал пальцами в волнах ртутного цвета и обтер лицо.

Сзади подошел Токарев, сказал задумчиво:

– Как мы с тобой встречаемся, Варшава, так – вроде все правильно, а все – мимо. С хатой, где шахматишки прихватили, – непонятки… С Проблемой – темень-тьмущая! С операми моими Колчиным и Гороховским и твоим пропавшим Ганей – вообще, хрен знает что… Убой на Макарова – весь блатной мир не в курсах, говорят – спецназовец какой-то работал… Теперь вот очередной акт «мерлезонского балета» – гражданин Треугольников с непонятно откуда выплывшей ксивой… и опять просвета не видно…

Варшава, не отвечая, закурил сам, а потом и Василию Павловичу протянул коробку дорогих папирос «Богатыри». Тот взял. Помолчали, покурили. Потом вор спросил осторожно:

– Ты что же – на Шахматиста нашего неуловимого грешишь?

Токарев отмахнулся с непередаваемой гримасой:

– Да ничего я не грешу… Я скоро от теней на лестнице шарахаться начну. Мне этот Невидимка уже сниться начал – а все ухватиться не за что. Скоро все, что нераскрытое, – на него косячить буду. А потом – в клинику!

Желая переменить неприятную тему, Токарев взглянул на окурок папиросы в своей руке:

– Со столицы?

– Ага, – кивнул Варшава и добавил с блатной интонацией: – Брат из армии пришел – с гостинцами.

Василий Павлович усмехнулся:

– Старуха приехал жалом поводить? – Старухой звали известного иркутского вора, в миру – Старчева Геннадия Фоимовича, обитавшего в последние годы в Москве. Погоняло он такое получил за то, что никому не верил, весь был какой-то скукоженный и с малолетки смотрел на мир по-стариковски, с бурчанием.

Сов. секретно

Экз. единственный

Я, Старчев Геннадий Фоимович, даю настоящую подписку в том, что добровольно обязуюсь сотрудничать с органами внутренних дел. Сообщать о всех мне ставших известными замышляемых и совершенных преступлениях.

С правилами конспирации и способом экстренной связи ознакомлен.

Свои сообщения буду подписывать псевдонимом Дитя.

Написано собственноручно.

12 августа 1968 года Старчев.

Подписку отобрал ст. оперуполномоченный УЧ-287/14

Вор с интересом глянул на начальника розыска:

– И все-то ты знаешь, Токарев! Только при чем тут это?

– Да так… Показываю, что владею оперативной обстановкой на вверенной мне государем территории.

– А никто и не сомневался!

– Ладно… Если конкретные мысли появятся – дай знать…