Вся твоя ложь - Гарриет Тайс
Я больше не могу бежать. Вообще-то я практически никогда не бегаю. В правом боку нарастает острая боль, которая становится все более настойчивой и невыносимой. Я пытаюсь не обращать на нее внимания, но не могу. Я должна остановиться.
Я прислоняюсь к заборчику какого-то палисадника, пытаясь восстановить дыхание, боль потихоньку отступает. Мой телефон издает сигнал, и я с удивлением смотрю на экран. Похоже, что он, как Лазарь, снова ожил, хотя до этого был абсолютно мертвым. Экран покрыт паутинкой трещин, но я все же могу разобрать текст сообщения от Зоры: «Они уже приехали? Она дома?»
Я не могу ей ответить. Это слишком тяжело для меня. Я снова начинаю бежать, но мне приходится остановиться, потому что боль в боку снова усиливается. Я прислоняюсь спиной к стене. Из моей груди вырываются стенания:
– НЕТ, НЕТ, НЕТ, НЕТ… ОНИ НЕ ПРИЕХАЛИ…
Я чувствую, что кто-то трогает меня за плечо. От нервного напряжения я подпрыгиваю, отпрянув назад, и вижу, что это офицер местной полиции, его специальная униформа с ярко-желтыми светоотражающими полосами раздражающе бьет по глазам.
– У вас все в порядке, мэм? – спрашивает он. – Вы хорошо себя чувствуете?
У меня нет сейчас на это времени. Я не могу сбивать дыхание и тратить драгоценные минуты, объясняя ему, что со мной все в порядке, когда все совсем не в порядке. Я качаю головой.
– Ее нет, – говорю я. – Ее нет. Я должна найти ее.
Я делаю глубокий вдох, боль в боку отступает.
Я пожимаю плечами:
– Все хорошо, я в порядке.
И затем я снова бросаюсь бежать, в конце улицы свернув за угол прежде, чем он успевает как-то среагировать.
29
Наконец-то слушание начинается. Все в зале занимают свои места: Джереми на скамье подсудимых, адвокаты обвинения и защиты слева и справа от него, Барбара впереди, я посередине, Зора сзади и ближе всех к Джереми на тот случай, если ему понадобится проконсультироваться с ней во время процесса.
На другой стороне – прокурор Эдвард Кайод. Он один, со стороны обвинения нет ни младшего адвоката, ни представителя комитета по защите прав юношества и детства. Но я знаю, что отсутствие подобной поддержки не будет проблемой для Эдварда Кайода. У него высокая квалификация в юриспруденции и почти двадцатилетний опыт работы за плечами. Он состоит в списке «Лучших 500 юристов Великобритании», который характеризует его как «очень харизматичного, не имеющего себе равных адвоката с глубоким знанием своего дела».
Входит судья, и все встают. Мы кланяемся в ее сторону. Судья кланяется нам в ответ, и все снова занимают свои места. Слушание по делу начинается, шум и гомон в публичной галерее суда усиливаются. Я оглядываюсь на подростков, которые столпились, как столбики, в центре публичной части судебного зала.
Александра сидит на другом конце первого ряда галереи, на ее лице застыла суровая маска неодобрения. Пока что я не вижу никого, кто предположительно являлся бы отцом Джереми. Сам Джереми выглядит рассеянным, его внимание, которое должно быть сосредоточено исключительно на судье, вместо этого блуждает по рядам с сидящей там публикой. Должно быть, он ищет глазами своего отца. Секретарь суда дважды окликает его по имени, прежде чем он реагирует, вскакивая, чтобы подтвердить свое имя и адрес. Зора открывает свой блокнот, что-то там пишет и, вырывая страницу, протягивает ее мне.
«Его отец – просто невозможный человек, – говорится в записке. – Он постоянно пишет мне на электронную почту, поучая, что и как я должна делать. Тогда как сам даже не в состоянии прийти вовремя на суд, чтобы поддержать собственного сына».
Я читаю, поворачиваюсь и ловлю взгляд Зоры. Мы удивленно поднимаем брови друг на друга. Я знаю, что команде защиты будет намного легче, если отец Джереми и вовсе не появится. Но я опасаюсь, что его отсутствие может негативно сказаться на самом Джереми. Я бросаю на него еще один взгляд. Теперь он смотрит прямо перед собой – вид у него очень бледный и изможденный.
Ни с того ни с сего мне в голову приходит мысль, что он симпатичный. Он весьма привлекательно выглядит в этом респектабельном костюме. И он молод. Очень молод. Когда я смотрю на него, у меня возникает странное чувство, что я где-то
