Андрей Троицкий - Суд Линча
– Так что ты все-таки ответил?
– Сказал примерно так: скорее «да», чем «нет», но мне надо все обдумать, – Крючковский кашлянул. – Это ведь действительно большие и легкие деньги. Я подумал, милиции будет нелегко доказать мое участие в этой афере. Я ошибся.
– Это верно, ты ошибся, – кивнул Мельников. – Как договорились поддерживать связь? Он будет тебе звонить?
– Тут лучше без звонков, – Крючковский потер лоб. – Мы должны встретиться, обговорить все детали, обкашлять все дело. В общем, мы договорились о встрече. Ярцев сказал, если он не явится, будем считать, что разговора между нами не было, предложение отменяется.
Мельников почувствовал странный зуд в ладонях. Он волновался. Он ожидал чего угодно, но только не такой удачи, не такой крупной удачи. Мельников закурил новую сигарету, изо всех сил стараясь не выдать своего волнения.
– Ярцев сказал, что будет ждать меня ровно пять минут, потом уйдет. Можно сигарету? Я не курю, но иногда позволяю себе, – Крючковский вынул из пачки Мельникова сигарету, прикурил и закашлялся. – Вот черт, с непривычки.
– Говорите, Всеволод Алексеевич, не тяните из меня душу, – вкрадчивым голосом попросил Мельников. – Когда и в каком месте Ярцев назначил встречу?
– Сегодня у нас что, среда? – Крючковский поморщился от табачного дыма, бросил сигарету в банку с остатками чая. – Так вот, мы встречаемся во вторник на следующей неделе. Ровно в шесть вечера. Странное местечко он выбрал. Камышинская улица в сквере возле входа в туберкулезный диспансер, возле бюста Сеченову. Это учреждение сейчас закрыто то ли на капитальный ремонт, то ли навсегда. Не знаю.
– Почему именно там?
– Нет поблизости лишних людей. Если кто и будет меня пасти, Ярцев сразу просечет. Старый район, там много проходных дворов, в одном из них он наверняка оставит машину.
– Ярцев нервничает, чего-то опасается?
– Он уверен в себе, держится очень независимо. А уединенное место для нашей встречи, что ж, это простая предосторожность. Не лишняя в его положении. Вы хотите его встретить там? Уже понимаю вашу возможную просьбу. Если Ярцев все-таки позвонит, я скажу, что приеду в назначенное время к бюсту Сеченова.
– Вы оказываете огромную помощь следствию, – Мельников прижал руку к сердцу. – Милиция будет вам очень признательна. Это поступок гражданина. Примите мои извинения, я был не корректен.
– Простите, но мне не нужны никакие извинения и благодарность, тем более от милиции, – Крючковский склонил голову набок. – Если это выполнимо, прошу только об одном: оставьте меня в покое. Раз и навсегда. Пожалуйста.
– Это я могу пообещать твердо, – Мельников поднялся и, надев пиджак, вырвал из записной книжки листок. – Вот несколько телефонов. По какому-то из них меня всегда можно найти. Звоните, если будут изменения в программе. А можете просто так позвонить, поболтаем.
* * *Уже стемнело, когда Мельников проводил банкиршу Горшкову до дверей её квартиры. Зоя Леонидовна, с трудом выдержавшая ещё один сеанс у художника, была не в духе, всю дорогу молчала. Почти готовый портрет «Дама в черном с алой розой» банкирше не понравился. «Вы состарили меня на десять лет, спасибо, – сказала она художнику. – Если вы все не исправите до завтра, картину я не беру». И только переступив порог квартиры, она, всю дорогу злившаяся на бездарного тупого маляра, обратилась к Мельникову.
– Егор, может, зайдете на чашку кофе или чая? – спросила она. Впереди маячил пустой длинный вечер, более интересной компании не предвиделось. – Зайдите, а то вы целый день за баранкой, – она вошла в прихожую и включила свет, Мельников остался стоять по другую сторону порога.
– Спасибо, с вашего разрешения пойду, – он покачал головой. – У меня сегодня вечером важная встреча.
– Надеюсь, встреча с дамой? – Горшкова была слишком воспитана, чтобы дважды не просить о чем-то своего телохранителя. – Тогда всего хорошего. Жду вас завтра в десять утра.
Спустившись вниз, он отогнал «Мерседес» Горшковой в гараж, а сам пересел в свои «Жигули». К дому Леднева он подъехал с опозданием в полчаса, уже запер дверцу, но тут вспомнил о лежавшей на заднем сиденье картине. Пришлось снова открывать машину. Оберточная бумага порвалась, блеснула золоченая рама.
– Черт, сегодня день живописи, – сказал вслух Мельников и захлопнул ногой заднюю дверцу.
Поправив на ходу оберточную бумагу, он понес картину впереди себя, как носят во время крестного хода иконы. Мельников вошел в ярко освещенный подъезд. Две старушки, беседовавшие на ведущей к лифту лестнице, посторонились к перилам, давая ему дорогу, проводили золотую раму любопытными взглядами и перекрестились. Поставив картину на пол, Мельников вызвал лифт. Старухи молча смотрели на него скорбными глазами.
Двери раскрылись перед Мельниковым, он вошел в кабину, нажал кнопку этажа Леднева. «Может, эти бабки и вправду подумали, что это икона?» – спросил себя Мельников. Глухим вечером двум старухам попадается на лестнице мужик с огромным иконостасом. Не иначе как из храма унес? Что ещё они могли подумать? Надо бы эту «Избушку сторожа» Горшковой подарить. Нет, не взяла бы. Пусть уж Леднев сам мучается с избушкой, если имел неосторожность его купить».
Лифт остановился. Подняв картину двумя руками, Мельников шагнул вперед, развернулся к нужной двери и, сделав ещё пару шагов, остановился и замер на месте.
Посередине лестничной клетки впереди Мельникова стоял его бывший сосед по подъезду, по слухам трагически погибший, Сергей Денисов. Под глазами Денисова обозначились темные круги. Он выглядел уставшим, а может, так только показалось Мельникову из-за яркого света люминесцентных ламп под потолком и черной куртки, старившей Денисова. Мельников, не успев даже удивиться, стоял и смотрел на соседа, пока не увидел в его правой опущенной руке длинный ствол пистолета.
– Ты думал, я уже сдох? – спросил Денисов безразличным голосом.
Так спрашивают о самочувствии или о погоде постороннего человека. Ствол пистолета начал медленно подниматься от пола вверх. Мельников остолбенело смотрел на ТТ, стараясь понять, не шутка ли все происходящее. Его рот сам собой приоткрылся, Мельников хотел что-то спросить, но продолжал тупо смотреть на пистолет в руке Денисова.
– А я, как видишь, жив, – сказал Денисов. Он повернулся вполоборота к Мельникову, локоть полусогнутой руки уперся в бок. – В отличие от тебя… Я жив…
– За что? – спросил Мельников.
Выйдя из столбняка, он решил выиграть хотя бы пару-тройку секунд.
– А просто так, – сказал Денисов.
Он хотел сказать нечто другое, злое и веселое. Он не ожидал никаких вопросов от своей жертвы. Денисов подумал, что из пистолета можно сделать четыре, максимум пять выстрелов. Потом ствол из незакаленной стали, скорее всего, просто разорвет на части. Но хватит и одной пули.
– Теперь тебе легче?
Выстрел, оглушительный в небольшом замкнутом пространстве, прокатился эхом по всему парадному, по лестничным маршам и этажам. Пуля раздробила золоченую раму картины, Мельников чуть не выронил полотно, но все же удержал его, защищаясь картиной, как щитом.
– Легче тебе? – заорал Денисов. – Так легче?
Мельников бросил картину вперед от себя, к Денисову. Вторая пуля, пробив полотно в середине, разбив двойные стекла, вылетела на улицу через окно парадного. Денисов увернулся, картина грохнулась к его ногам. Мельников, ничем не защищенный, сделал два шага назад и закрыл лицо руками.
– Мать твою, – сказал Денисов, поднял пистолет и нажал на спусковой крючок.
Пуля, попав в правое предплечье Мельникова, застряла между локтевой и лучевой костями. Удар пули заставил Мельникова снова отступить назад, ноги подогнулись, он опустился на колени. Мельников разогнул руку, посмотрел на рану, на капли крови, падающие на бетонный пол. Он сказал:
– Ах, черт, вот черт.
Следующая пуля, содрав кожу и волосы с головы, задела по касательной теменную кость и застряла в коробке чьей-то двери. Мельников с залитым кровью лицом сел на пол, он поднял глаза кверху, но ничего различить не мог, только режущий свет люминесцентной лампы. Красный-красный свет. Подняв пистолет, Денисов сделал пару шагов вперед, к сидящему на полу Мельникову. Сейчас он опасался, что пистолет разорвет. Лучше не рисковать, добить Мельникова из спрятанного под курткой обреза.
– Хрен с ним, – сказал Денисов. – Рискнем.
Он спустил курок. Пистолет остался цел. Пуля, разорвав Мельникову грудь, прошла навылет. Денисов распахнул куртку, сунул пистолет под ремень и, собрав с пола четыре стреляные гильзы, опустил их в карман. Он отстегнул ремешок с левого плеча и вытащил из-под куртки обрез.
– Твою мать, – выругался Денисов: он не смог найти пятую гильзу.
Нужно уходить, немедленно. Он и так слишком долго копается. Денисов оглянулся на шорох. В дверях ближней к нему квартиры стоял голый по пояс мужик со щегольскими усиками, и круглыми глазами ошалело смотрел куда-то в пространство. Ветеринар Голубцов, разбуженный грохотом на лестнице, решил посмотреть, что же там происходит.
