Георгий Миронов - Игуана
- Соблаговолите пояснить нам. Ваше преподобие, слыл ли покойный за человека состоятельного?
- Не думаю... Какие наши богатства... Мне в точности не известно, сколько у отца Иллариона было денег в наличии, но предполагаю, что о больших суммах речи нет. Это если о деньгах. А из вещей, кроме рясы летней лиловой, да зимней, черной, было пальто, крепкое еще, длинное, из прочного сукна Прянишниковской фабрики, сапожки кожаные. Сапожки, я заметил, в келье остались, а вот пальто не видать.
- Это важно. Если вор и убийца пальто взял, по нему сыскать злодея легче.
- Это так, это конечно, да и Бог поможет.
- А знал ли кто, что Вы панагию драгоценную дали на ночь отцу Иллариону, как Вы недавно заметили, для лечения?
- Да кроме нас двоих при том никто не присутствовал. А могли видеть, однако ж, те монахи, кто в келью заходил и видели на груди у отца Иллариона панагию.
- Кто ж в келью заходил?
- Не ведаю.
- Надо будет всех монахов опросить.
- Ваша воля.
- А мог ли кто из монахов таить на отца Иллариона злобу, зависть к нему питать?
- Исключено, добрейшей души был человек.
- А ведь не добрый злого ненавидит, наоборот, злой - доброго.
- Это так. Но - исключаю...
- Ни с кем не было у него неприязненных отношений?
- Ни с кем...
- Внутри монастыря...
- Да...
- А за стенами монастыря? У него могли быть враги?
- Враги есть у каждого мирянина. А у монаха - какие враги?
- Ни на кого подозрения Ваши не падают?
- Заподозрить невинного - большой грех.
- А убить, невинного - не грех? Полноте, пока все версии не переберем, не найдем изверга. А как версии перебирать, коли никого не подозревать
- Это так, и рад бы помочь. Вы хоть, Иван Дмитриевич, какие наводящие вопросы мне бы...
- Не знаю распорядка монастыря... Как говорится, в чужой монастырь со своим уставом не ходи. А каков он, ваш устав? Бывают ли в монастыре посторонние люди? Кто они?
- Как не бывать? Редко, но бывают.
- Так кто же вызывает у Вас подозрение?
- Никто... Грешен, - никто... Не могу душу свою перебороть и напраслину на невинного человека возвести. Вы уж, любезнейший Иван Дмитриевич, мне наводящие вопросы...
- Так уж я и так... Наводящие... Да все не наведу Вас на нужную мысль.
- Да все потому, что ума не приложу, кто из людей истинно верующих мог пойти на такое страшное злодеяние корысти ради...
- А из неверующих?
- Так что неверующим в православном монастыре делать?
- И то ваша правда.
Делать нечего, стал Иван Дмитриевич искать другие подступы.
Вызвал монастырского служителя Якова.
Прокурор и следователь с, интересом прислушивались к первому допросу, свои вопросы не задавали. То ли не знали, что спросить, то ли им хотелось увидеть в деле, как ведет дознание сыщик Путилин. А может, и то, и другое. И третье - вчера оба были в гостях у помещик Славгородского Ивана Тимофеевича, общего старинного знакомца, - Иван Тимофеевич вместе служил в одном полку с судебным следователем и был свояком прокурора, так что засиделись, заигрались в вист, а это хорошее мужское занятие не обходится без доброй вишневой наливки, да и курили много всю ночь, курили, теперь голова-как чугунная, во рту, словно все лошади полка постояли, до вопросов ли...
Но когда Яков вошел в келью настоятеля, оба, и прокурор, и следователь, слегка оживились.
- А ну-тес, братец, покажи - ка нам свои руки! - бросился к нему следователь.
И прокурор встал с кресла, подошел поближе, уставился сквозь пенсне на вытянутые и слегка дрожащие руки Якова.
- А чего дрожит так? - внес свою лепту в дорос прокурор.
Я, конечно, извинясь, ваше-ство, но перебрал вчерась... Мы в трактире на Хомутовской, у Пал Палыча, с кумом четверть хлебного вина выкушали... Так грех ведь.
- Как не грех? Грех... Вот я в монахи-то все и не решаюсь, который год. Грешен. А они - люди святые. А я все при них - в услужителях. Мое дело какое - печки растопить, дровишек заготовить, и все такое.
К ним подошел вплотную и доктор.
Все трое впились глазами в руки Якова.
Только Иван Путилин, как сидел, так и сидел.
- А что у тебя с руками? - спросил доктор.
- А что с руками? - удивился Яков.
Руки его были абсолютно чистые. В том смысле, что не было на них никаких порезов.
- А то, что мыть надо руки, ишь, под ногтями какой чернозем развел. Так неровен час и бактериями разживешься.
- Э, ваш-бродь, нас никакая бактерия не берет. Намедни в погреб за солониной ходил, так одна бактерия высунула рожу свою усатую, ошерилась, глаза красные в темноте горят, чуть за руку не цапнула.
- И что же? - смеясь спросил доктор.
- Увернулся, - признался Яков. - А то вот ещё был случай...
- Хватит, хватит, любезнейший, ты на вопросы отвечай - прервал его воспоминаний Иван Дмитриевич.
- А какие вопросы? Нет никаких вопросов.
- Вот тебе мой вопрос, - не знаешь ли, кто до тебя служил в прислужниках при монахах?
- Никак нет, не могу знать, потому, - как я могу про то знать, ежели это было до меня? - резонно возразил Яков.
- Убедил, - усмехнулся Путилин.
Пригласили в келью казначея монастыря.
- Скажите, отец казначей, Вы - старожил монастыря. Кто у вас до Якова служил в прислужниках при монахах.
- Помню всех, Иван Дмитриевич, как не помнить, - всех на работу брал, всем жалованье определял, всех увольнял и денежку в дорогу давал.
- Назовете ли имена, фамилии?
- Назову, почему не назвать Аккурат перед Яковом был Иван Михайлов - в сентябре уволился.
- А не скажете ли, когда сей Иван Михайлов был последний раз в монастыре? Давно ль?
Тут от двери кельи раздался голос - низкий густой, - одного из молодых монахов, из тех, что стояли там, прислушиваясь к разговору, их Путилин намеревался чуть позднее вызвать:
- Ежели Вы по Ваньку Михайлова, так он третьего дни был тут.
- То есть накануне убийства, - подытожил Иван Дмитриевич. - А чего заходил?
- Да вроде как бы и без надобности. Целый день проваландался по монастырю без дела, ночь переночевал, и наутро уехал к себе в село.
- А я его видел и в день убийства. В утро того дня, - добавил второй монах, с тонким бледным лицом.
- У кого ночевал Иван Михайлов? - спросил Путилин. - Никто не знает?
Позвали всех сторожей. Один и признался:
- У меня и ночевал Ваньша. Собирался в 9 вечера уехать к себе на станцию Окуловка.
- Ну, теперь, господа, - обратился Путилин к прокурору и следователю, - будьте покойны. Я скоро найду вам убийцу иеромонаха... И - панагию...
Счастье и горе реставратора Веры Ивановой. Ограбление в "Пушкинском
Полковник Патрикеев посмотрел на часы.
Со времени начала операции "Перехват-Отслеживание" прошло всего минута-две.
С машины слежения шла "картинка" на дисплей в комнату спецтехники ОСО Генпрокуратуры.
Комнатенка была небольшая. С помещением у прокуратуры все ещё было неважно. Юрий Матвеевич Симакин, питавший особое уважение к Отделу особых операций, не раз заходил к Патрикееву, обещал: - Как только здание на углу Глинишевского и Большой Дмитровки закончим, так сразу.
Как только, так сразу, - отшучивался Патрикеев; да к тому "времени у нас ещё десяток генералов прибавится, им надо будет отдельные кабинеты давать. А наш отдел как ютился в разных комнатенках на разных этажах по пять человек в четырех стенах со старой мебелью, так и останется.
- Никогда! - клятвенно заверял начальник Управления эксплуатации зданий и сооружений Генпрокуратуры. - Вы слышите, - никогда!
И на его честном лице светилась уверенность в том, что как он сказал, так и будет. Хотя, скорее всего, и он в глубине души не очень верил в то, что ОСО получит новые помещения. - А что касается старой мебели, - тут Юрий Матвеевич хитро улыбнулся, а улыбка у него была открытая, всегда вызывала доверие, - то должен заметить как профессионал: старая мебель лучше.
- То - то все наши начальники обзавелись гарнитурами чуть ли не из карельской березы, - усмехнулся Патрикеев, соскабливая со старой столешницы ножом белое пятнышко от "штриха", которым замазывал какую-то опечатку в отчете.
Так это с точки зрения эстетики, - возразил Симакин. - А с точки зрения здоровья - так это все во вред. Заменители, искусственные материалы, пластик, - они ведь не дышат... Это понимать надо...
То - то в моей клетушке все на ладан дышит, кроме меня...
У Вас, Егор Федорович, - настоящее дерево. Стол сделан ещё во времена Вышинского. Тогда все из натурального дерева, тут, вон, глядите, даже не фанерный шпон, а настоящая доска. Это полезно.
- С этой точки зрения, - усмехнулся Патрикеев, - полезнее всего для здоровья гроб - кругом настоящее дерево, все дышит...
- Озорной вы народ, писатели, - рассмеялся шутке Симакин.
Симакин был не просто добрым приятелем, но и постоянным читателем всех научных книг Патрикеева, причем делал очень здравые замечания по части материалов, в том числе и по последней книге товарища - "Ремесла Древнего Новгорода".
