Анатолий Безуглов - По запутанному следу: Повести и рассказы о сотрудниках уголовного розыска
— Вить, брось ты, ну как мне в городе появиться в такой старой, ведь фронтовик я.
— Не дам, — отрезал он.
На этом дружба наша кончилась. Сейчас понимаю, что в те времена я, наверное, еще по инерции продолжал мыслить категориями передовой — не прощать мелочные слабости. Виктор живет где-то в Москве, и надо бы его отыскать, встретиться. Ну, что гимнастерка…
* * *В шесть утра позвонили: в переулке возле промтоварного магазина обнаружен труп женщины. Капитан Иванов выехал на место происшествия. Даже беглый осмотр позволил сделать вывод — произошло убийство. Но почему труп оказался в переулке? Капитан после тщательного осмотра определил, что убийство совершено чем-то тяжелым и острым вроде топора. Нанесено несколько ударов. Труп был завернут в серое суконное одеяло. Значит, убита женщина была не здесь, не в переулке. А где?
Как сюда попал труп, кто и откуда его принес?
В памяти всплыло прошлогоднее… Недалеко от города, в лесочке, тоже был найден труп женщины. Опознать его так и не удалось. Труп обнаружили спустя много времени после убийства. Именно это обстоятельство очень затруднило поиск преступника. Но убийство там тоже было совершено чем-то вроде топора.
За годы работы в уголовном розыске Виктор Сергеевич научился хорошо разбираться в почерках преступников. Вот почему, увидев труп в переулке, он сразу подумал о прошлогоднем случае, находя между ними что-то общее.
Один из оперативных работников опознал убитую;
— Это же Машка-спекулянтка.
Два дня капитан Иванов не мог даже на минутку забежать домой, боялся упустить время, спешил напасть на след убийцы. Многое успел он за эти два дня.
Ему удалось встретиться почти со всеми собутыльниками Машки-спекулянтки, с теми, кто хоть когда-то имел с ней дело. Из многочасовых бесед выяснил, что в начале прошлого года Мария, некий Леонид Ковалев да еще какая-то женщина шумно кутили с неделю в ресторане на вокзале. К ним потом присоединился еще какой-то парень, говорят, он работает в железнодорожном депо.
Виктор Сергеевич отыскал этого парня. Тот показал, что они действительно несколько дней пили в ресторане и там Ковалев познакомил его с какой-то женщиной. Но она не здешняя, кажется, из Молдавии. Куда она делась? Наверное, уехала домой.
Срочно запросили Молдавию. Оттуда ответили, что жительница Кишинева такая-то разыскивается органами милиции с прошлого года. Есть сведения, что она выехала в один из городов Российской Федерации. Нигде не работает. Была судима за спекуляцию. Сообщались приметы…
Чем больше узнавал Виктор Сергеевич об этом деле, чем больше размышлял над фактами, сопоставляя их, тем больше росла в нем решимость — надо брать Ковалева. Все нити, все связи ведут к нему.
И вот наступил день, когда он получил разрешение на арест преступника. Предлагали капитану Иванову взять оперативную группу — есть сведения, что убийца вооружен.
— Не надо никакой группы, — отказался Виктор Сергеевич. — Управлюсь.
На фабрику, где временно работал Ковалев, Виктор Сергеевич пришел со старшим лейтенантом Потемкиным. Ковалев с гаечным ключом возился возле неисправного станка. Здоровый был парень, этот Ковалев. А цех, как ангар, огромен.
— Нет, у станка брать его нельзя, — решил Иванов. — Неизвестно, как он поведет себя. Шуму можно наделать.
Медленно повернули от цеха и пошли по коридору. На одной двери табличка «Начальник цеха». Виктор Сергеевич приоткрыл дверь, заглянул. Маленькая комнатка, лозунги. На столе — телефон.
— Эта комната подходящая, — сказал Виктор Сергеевич. И попросил начальника цеха: — Пусть кто-нибудь скажет Ковалеву, что его вызывают к телефону.
Телефонную трубку снял с рычагов и положил на стол. Сам же встал за дверь. Ковалев шагнул через порог… Все остальное было, как говорится, делом техники.
На допросе Ковалев показал, что в прошлом году к его знакомой Марии приезжала из Молдавии женщина, тоже спекулянтка. У нее были деньги, большие деньги. Из-за денег и убил ее Ковалев. Знала об этом только Мария. Молчала до последнего времени, пока не стало ей известно, что Ковалев свел близкое знакомство с ее подругой, молодой и красивой. Однажды после очередной пьянки пригрозила Ковалеву:
— Ты у меня на крючке, смотри…
Опасаясь, что Мария все равно когда-нибудь приведет в исполнение свою угрозу, Ковалев, напоив ее как-то вечером у нее дома, зарубил, труп завернул в одеяло и понес в лес. Но когда шел по переулку, увидел идущих навстречу рабочих со смены. Испугался, бросил ношу и убежал… Конечно, не так просто было заставить Ковалева говорить правду, для этого требовались неопровержимые улики. Их-то и нашел Виктор Сергеевич в процессе работы.
Капитану Иванову за расследование этого дела была объявлена благодарность.
* * *— Да… война, — вздыхает Иванов. — Она, брат, от солдата больших знаний требует. Вот, скажем, на передовой — машины разные, механизмы, оружие. И все это надо знать досконально. Да не только свое, но и противника. К этой истине я шел через уроки. Бывало, ворвешься в немецкую траншею, гранаты свои кончились, немецкие — вот они, навалом, да не знаешь, как с ними обращаться. А решают все секунды, мгновения. Не можешь воспользоваться добром — получай автоматную очередь и жди санитаров.
Было это под Нарвой. Против нас оборону держала финская часть. За сопочкой у себя в тылу установили они орудие. И не стало нам житья. Крошат и крошат они наши окопы из-за сопочки той. Командир роты капитан Массальский вызвал нас, разведчиков, и говорит:
— Эту пушку надо уничтожить до начала наступления, а то она нам разрухи такой наделает, что наступать не с кем будет.
Поползли мы на нейтралку вчетвером. Проползли без шума. Отыскали пушку. Крюк сделали громадный, чтобы с тыла подобраться. Автоматы в ход не пускали. Работали ножами, вернее, а главное — тихо. И когда мы стащили вражеских пушкарей за ноги в окопчик, поняли, если сейчас изменить прицел пушки да вдарить по блиндажам и дотам с тыла, нашим наступающим подмога будет немалая. И главное, риску почти никакого — в случае чего лес рядом, есть куда отходить. И снарядов — куча. Кинулись мы к пушке, а как ею управлять, никто не знает. Покусали, как говорится, локти и ушли ни с чем. Пушку, правда, подорвали.
На войне, брат, на вес золота ценился тот, кто мог стрелять из всего, что стреляло. Конечно, не без того, у каждого, например, в нашем отделении было особо любимое оружие. Мне же, к примеру, ничего не надо было, кроме автомата ППС. С ним я себя чувствовал так, будто за танковой броней.
Может, кому-нибудь сейчас это покажется, ну, мягко говоря, не современным разговором, мол, были и Т-34, и «катюши», были «илы» в небе, а для Иванова не нашлось ничего надежнее ППС. Да, нас, пехоту, тогда не все понимали и потому жалость, что ли, к нам проявляли непонятную. Особенно в госпитале. Я, кстати, там три раза отлеживался после ран. Так вот, лежит, бывало, рядом танкист и сокрушается, как это вы, пехота, в одних гимнастерках в атаку. Мы, танкисты, с броней и то не застрахованы от пули. Или летчик тоже: мол, у нас и скорость, и пушки, а как вы на своих двоих. А я им отвечал неизменно одно: не жалейте вы нас, а позавидуйте нам. Я действительно от пули закрыт только гимнастеркой. Но попробуй в меня попасть. Ведь если с умом воевать, то от пули схорониться можно, и наверняка, только глаза не делай квадратные в бою, а замечай — ложатся пули справа, прикрывай себя живей справа деревом, стеной или бугорком. И сам старайся обрушить огонь на того, кто справа, а не слева, — за того возьмешься потом. Только дураки думают, что на фронте от случайной пули погибают. Если она попала в тебя, то в тебя кто-то целил. А тот кто не сразу попал, а пристреливался к тебе, но ты эту пристрелку проворонил. Нет, доведись мне воевать снова, не задумываясь попросился бы в пехоту. У всех ты там на виду, всех ты видишь и тебя все видят. Нет, лучше пехоты я не знаю ничего.
А ведь вначале я попал на флот. Выдали нам бескозырки, тельняшки и все, что полагается военному моряку. Командовал нами главстаршина Заика. Какой это был просоленный, матерый моряк! Как он нам рассказывал о морских походах, о кораблях, о флотских специальностях! Мы буквально бредили морем, по ночам, во сне нас качали седые волны Балтики, мы гонялись за подлодками, и нас встречали девушки на причале. У меня даже песни все были морские. А особенно нравилась одна. Там были такие слова;
Якорь поднят, вымпел алыйПлещет на флагштоке.Краснофлотец — крепкий малыйВ рейс идет далекий.
А в конце декабря 1942 года, помню, выстроили нас на плацу. И офицер в серой шинели сказал: нужны люди на сухопутный фронт. Нужнее, чем на флот. Он еще говорил, что дело серьезное, нужны добровольцы. Я смекнул, что так на фронт можно попасть быстрее. И шагнул вперед из строя. Только тельняшка и осталась на всю войну от мечты о флоте.
