Игорь Зарубин - Госпожа следователь
— Вить, ты мне сказал неправду, — еле слышно произнесла Клавдия.
— Какую же?
— Вот, черт побери, — улыбнулась Клавдия, — мне столько раз в жизни приходилось разъяснять людям, что такое правда и чем она отличается от неправды. Тебе тоже разъяснить?
Чубаристов снял со стола ноги. Тяжко оперся локтями о стол.
— Сережка Шеховцов, — продолжала Клавдия. — Да ты его знаешь. На курс младше учился. Помнишь?
Чубаристов кивнул.
— Сейчас в РУОПе работает. Сегодня его встретила. На улице. Случайно.
— Ну и что?
— А то, Виктор, что не был ты у них, а мне зачем-то сказал — следи по губам — не-прав-ду. Зачем?
— Да я как раз собирался, и, ну знаешь, опередили события…
— Вить, у тебя есть несколько выражений лица, — мягко улыбнулась Дежкина. — Я прекрасно знаю, что именно означает каждое из них.
— И что же означает это? — Чубаристов скорчил немыслимую гримасу, выпятил губы, скривил нос, завращал глазами.
— То, что ты говоришь — внимательно смотри — не-прав-ду..
— Неужели? — ахнул Виктор Сергеевич. — И какой мне с этого интерес, любопытно узнать.
— Не знаю. Боюсь даже думать. Но Ледогоров приходил в наш кабинет, сидел вот здесь, напротив твоего стола, и вы говорили… Говорили с глазу на глаз. И вскоре его нашли убитым. Тебе не кажется это странным?
— А тебе кажется?
— Честно? Да.
— Значит, я уже вхожу в круг подозреваемых? — иронично ухмыльнулся Чубаристов. — А что? Вполне возможно… Почему бы мне, старшему следователю по особо важным делам, не расчехлить свой верный «Макаров» и самому не пустить пулю в лоб товарищу Ледогорову?
— Верно, его застрелили, — кивнула Дежкина. — Но ведь ты об этом знать не мог…
— Мне Семенов сказал.
— Семенов считает до сих пор, что Ледогорова сбросили с поезда. Я спрашивала.
Наступило молчание. Клавдия механически запускала руку в пакет и без всякого удовольствия хрустела мацой. Виктор Сергеевич, полузакрыв глаза, пыхтел сигаретой.
— Ладно, — наконец сказал он и порывисто поднялся со стула. — Пошли со мной!..
Они сидели за столиком шикарного ресторана, название которого Клавдия так и не запомнила. Горели свечи, тихо звенел хрусталь, откуда-то доносились отзвуки живой скрипичной музыки, по затемненному залу шмыгали туда-сюда вымуштрованные официанты и официантки.
Дежкина чувствовала себя несколько скованно и совершенно не знала, как себя вести. Давненько она не бывала в ресторанах, а уж посещать заведения такого класса ей и вовсе никогда не доводилось.
А вот Чубаристова здесь все прекрасно знали и относились к нему как к самому желанному гостю. Метрдотель называл его по имени-отчеству, уважительно кланялся и заискивающе улыбался. Виктор Сергеевич отвечал ему пренебрежительной ухмылочкой.
Дежкина долго рассматривала меню, но так и не смогла понять, что же все-таки кроется за странными и такими незнакомыми названиями блюд.
— Я не голодна… — смущенно сказала она склонившемуся над столиком официанту. — Я в столовой поела… Мне бы стаканчик водички…
— Со льдом? — осведомился официант.
— Да мне как-то все равно… — пожала плечами Клавдия. — Можно и со льдом, если не трудно.
— Не слушай ее, любезный! — запротестовал Чубаристов. — Неси, как обычно, по полной программе. Да поживей, мы торопимся.
— Зачем?.. — укоризненно посмотрела на него Дежкина, когда официант ретировался. — Наверное, это так дорого…
— Это очень дорого, — поправил ее Виктор Сергеевич. — Скромный обед на двоих стоит минимум сто «зеленых». Но открою тебе небольшую тайну. Когда бы я сюда ни заявился, меня всегда накормят от пуза, дадут бэгдог, станцуют нагишом или поцелуют в задницу, в зависимости от моего настроения. А потом еще будут всячески благодарить и расшаркиваться. И заметь, все это — бесплатно.
— Но каким образом?..
— Они меня боятся, — прищурился Чубаристов.
— Плата за страх?
— Заметь, никакой им поблажки я не сделал и не сделаю.
— А что такое «бэгдог»?
— Ты в английском совсем ни бум-бум? Это переводится, как собачья сумка, понимаешь?
— Не совсем…
— Все, что ты не съел, кладется в специальную коробочку. И эту коробочку ты уносишь домой, покормить собачку. Грибочки там, огурчики солененькие…
Чубаристов вскользь огляделся по сторонам и, подавшись всем телом вперед, резко сменил тему. Так резко, что Клавдия Васильевна не сразу сообразила, что к чему. Он заговорил быстро, горячечно, запальчиво, слова вылетали из его рта пулеметными очередями, в его глазах появилась неприкрытая злоба, граничащая с ненавистью.
— Ледогоров — пахан. Да что там! Паханам и не снилось! Это царь. Король! Уголовный божок! Я взял его на заметку лет семь назад. Кличка, кстати, — Цезарь. Вот если есть черный цвет в чистом виде — это Ледогоров. Убийца, вымогатель, шантажист, ублюдок… Словом, подонок, каких свет не видывал. Всегда скрывался за спинами могущественных покровителей, всегда! Когда же их чикали всех до одного, а такое случалось не раз, он уползал в нору. А только чуть-чуть прояснялось, опять вылезал на поверхность и опять начинал грабить и убивать. Нет, не собственными руками… Он нанимал детей, несовершеннолетних мальчишек и девчонок, учил их стрелять, обращаться с ножом, накидывать удавку… Кстати, неплохо обмозговано. Кто подумает на ребенка? Ты бы подумала?
— Нет… — выдохнула Клава, но Чубаристова и не интересовало, что она ему ответит.
— Детишек этих он потом и кончал. Тоже не своими руками. Выродок чертов… Дважды его ловили. Еще при советской власти! Так он и тогда — выкручивался!.. У него везде были дружки — и в следственных органах, и в суде, и в горкоме партии. И плевал он на правосудие!.. А знаешь, что он любил? Чтобы все его уважали, сука такая. В восемьдесят седьмом он стал народным депутатом, представляешь! Он получил депутатскую неприкосновенность! Три года назад я встретился с ним. В то время в моем сейфе лежала объемистая папка с убийственными для него документами, фактами и уликами — это дельце я собирал по крохам, денно и нощно. Я хотел нарисовать Цезарю «вышку». Именно ему, понимаешь? Из принципа, чтобы доказать, что с такими подонками можно бороться, что закон на нашей стороне, что мы сильней! Я, ты, весь наш отдел, все следователи и прокуроры, все судьи и постовые милиционеры, все убиенные жертвы, убийцы которых спокойно разгуливают на свободе! — Лицо Чубаристова начало покрываться красными гневными пятнами. — Мы! Поверь, Клава, это не красивые пафосные слова. Это моя профессия, это смысл моей жизни… Так вот, я встретился с ним. Увидел его лоснящуюся жирную рожу, его брезгливый взгляд, его нежные пухленькие ладошки — и понял одну простую вещь: он же ничтожество, мелкая сошка! Посади я его сегодня — завтра на его место придет другой, такой же выродок! И мне стало неинтересно…
— Неинтересно? — удивленно переспросила Клавдия.
— И обидно. Столько времени потратить — ради чего? Игра не стоила свеч! И тогда я решил изменить правила этой игры. Я предложил Цезарю сделку — да-да, это я предложил ему сделку — свободу в обмен на информацию. Мне нужны были сведения о крупных шишках, а Ледогоров часто общался с ними, был вхож в их тесный замкнутый круг. Но он лишь рассмеялся мне в лицо. Рассмеялся весело, раскатисто, уничижительно… «Ладно, — подумал я. — Посмотрим, как ты завтра посмеешься». Я арестовал Цезаря — на счастье, его депутатство уже кончилось. В тот же день предъявил обвинение. А потом… Потом произошло то, чего я никак не ожидал. Ледогоров вышел на волю через неделю, а меня чуть не турнули из органов. Да ты помнишь! Придрались тогда к рукоприкладству. До сих пор не знаю, кто все это подстроил… За три года, что прошли с того памятного момента, я много думал, буквально сломал себе голову. Что же это происходит? Почему не бандит боится закона, а, наоборот, закон должен бояться бандита? Почему я, старший следователь по особо важным делам, бессилен перед преступником? Почему, черт побери?.. И совсем недавно я вывел формулу Чубаристова. Она звучит примерно так: «С волками жить — по-волчьи выть». То есть с преступниками нужно бороться их же методами. Нужно взять в руки большую дубину и шарахать ею направо и налево до тех пор, пока последняя гадина не захлебнется в собственной крови.
— Захлебнется… — эхом повторила Дежкина.
— Да, я вызвал Ледогорова три недели назад. Мы долго с ним говорили. Очень долго…
— О чем?
— Да все о том же… Я требовал от него имена, фамилии, клички, адреса и при этом гарантировал полную конфиденциальность. Даже предлагал удостоверение ФСБ. Это я предлагал, я. А Цезарь молчал. И я понял, что он сейчас выйдет от меня и будет жить, как жил — сволочно и подло. А я останусь в полном говне со своими законами. А вот с этим я жить не смог бы. Если суд не способен вынести бандиту справедливый приговор, этот приговор вынесу ему я.
