Двойка по поведению - Ирина Семеновна Левит
— Да, — вспомнил майор. — Я был в кабинете Роговой. Окно как раз выходит на тот дом и на то место, где дворницкая.
— Ну вот, все складывается очень логично, — заключил Аркадий Михайлович.
— Логично. — Орехов нахмурился. — Только бездоказательно. Нет ни доказательств, ни свидетелей. Одни лишь ваши умозаключения.
— Отнюдь… — Казик покачал головой. — Вы вот все возмущались, дорогой Борис Борисович, этой историей с Гриневичем. А на самом деле вы должны быть благодарны.
— Благодарен? Кому? Чему? — Майор посмотрел подозрительно.
— Тому простому обстоятельству, что в Андрее Васильевиче Качарине взыграла мужская солидарность и он написал записку Владимиру Николаевичу Гриневичу. Предупредил, чтобы тот не вздумал связываться с Линой Томашевской. Скажите на милость: с чего Андрей Васильевич решил, что Владимир Николаевич может с этой самой Линой связаться, и откуда он прознал, что ученица одиннадцатого класса целовалась с учителем физкультуры?
— Он их видел! Нам заявил, что его в школе не было, а на самом деле он там был!
— То-то и оно! А значит, он мог видеть, как из школы выходила Рогова! Через ту самую дверь, которая рядом с окном кабинета труда.
Глава 26
— Бабье лето кончилось, наступила мерзкая осень, — сказал Виктор Иванович Сугробов, обмакнул губы в пивной пене и посмотрел в окно.
— Да, самая противная пора, — согласился Андрей Васильевич Качарин, опорожнил почти треть кружки и тоже посмотрел в окно.
Ничего особенного за этим окном не было — желто-бурая трава, изрядно «облысевшие», но еще окончательно не утратившие листву деревья, мокрые кусты, редкие зонты, прикрывающие от дождя любителей побродить в парке в непогоду…
— И чего вы меня вытащили в эту забегаловку? — Владелец сети супермаркетов, человек, привыкший к хорошим ресторанам, отвернулся от окна, неприязненно оглядел выкрашенные в зеленый цвет стены, столы и стулья из красной пластмассы, барную стойку «под дуб». — Убожество и безвкусица.
— Зато пиво всегда свежее. — Учитель труда, не привыкший вообще ни к каким ресторанам, однако всегда предпочитающий пусть простое, но качественное, отхлебнул очередную порцию. — Или вы не любите пиво?
— Равнодушен.
— Значит, ошибся с приглашением. Извиняйте, — без всяких извинительных ноток ответствовал Качарин.
— Вы ошиблись с этой запиской учителю физкультуры, — недовольно сказал Сугробов. — Вы же себя подставили. Зачем, спрашивается?
— Парня стало жалко. Я ведь не с самого начала попал на этот спектакль. Я, можно сказать, подоспел к кульминации. К поцелую, то есть. Ну, вот решил, что вляпается Володя. Молодой, решил, в голове зашумит, а потом проблем не оберется. Потому записку ему и написал. Но кто ж мог подумать, что он меня по какой-то старой бумаге вычислит?
— Подумать должны были вы!
— Ну, эти претензии вы предъявляйте профессионалам. А я так… любитель-самоучка.
— Зато в полиции оказались не любители и по вашей записочке, как по опознавательным знакам, точнехонько вышли на вас. Поймали на том, что вы были в тот вечер в школе.
— И что с того? — Качарин пожал плечами. — Был и был. Я кошелек в школе забыл. Пошел на встречу с другом, посидели в кафе, надо расплатиться, а кошелька нет. Хорошо, у друга деньги имелись. И хорошо, вспомнил, где кошелек оставил.
— Вот именно эту сказку вы и рассказали?
— Именно эту. Ее легко проверить. Про то, что я кошелек якобы забыл, друг ничего не знал, но расплачиваться он взялся. Так он захотел.
— А вас не спросили, почему вы не через общий вход вошли и вышли, а через эту вечно запертую дверь около вашей мастерской?
— Спросили. И я признался, что был не слишком трезвый. Не хотел с кем-нибудь из учителей, детей или родителей столкнуться. Нетрезвый учитель — это плохо, — усмехнулся Андрей Васильевич.
Сугробов тоже усмехнулся:
— Ловко придумали. И впрямь, не проверишь. А ключ от двери откуда?
— Ну-у… это вообще мелочи! — отмахнулся Качарин. — Я все-таки в гимназии за всем хозяйством присматриваю. Чего уж мне не иметь ключ от двери, которая прямо рядом с моей мастерской? Поверили. А почему не поверить? Правда, строго указали: дескать, непорядок, все ключи должны находиться строго в определенных местах у строго ответственных товарищей. Я повинился-покаялся и ключ отдал. Этот, — подчеркнул, — ключ отдал. А о другом никто не знает.
— Другой, надо полагать, от кабинета Роговой? — предположил Сугробов.
— От ее комнаты отдыха. Между этой комнатой и кабинетом дверь вообще не запирается.
— Вам виднее, что какими ключами отпирать. Вы же спец по хозяйственной части, — не то поиронизировал, не то похвалил Виктор Иванович и добавил: — Когда я делал вам заказ, я это учитывал. Кто же еще может пройти сквозь запертые двери?
— Ну да, — хмыкнул Качарин, — и стащить вам из директорского кабинета папку, в которой Рогова хранила все записи своей «черной кассы». А если бы она ее перепрятала в другое место?
— Ерунда! — отрезал Сугробов. — Я точно знал, что папка в кабинете. Такая зеленая пластмассовая папка. Рогова настолько уверовала в собственную безопасность, что никаких тайников не заводила. Весной я сам видел эту кладезь замечательной информации по крайней мере два раза. Рогова вытаскивала папку при мне, когда сверяла, сколько денег я приносил в прошлый раз и сколько должен принести в следующий. Хотя я за все годы учебы сына приносил деньги неоднократно: то на ремонт актового зала, то на покупку компьютеров, то еще много на что… У меня, знаете ли, у самого все записано. Но записано моей рукой, а не рукой Киры Анатольевны. А мне нужны были записи, сделанные ее рукой. И вы обещали придумать, как их мне добыть.
— Я и придумал, — сказал Качарин. — Без всяких наворотов, но вполне надежный способ. В тот день я рано ушел из школы, заранее договорившись о встрече с приятелем. На выходе перекинулся парой слов с охранником, чтобы он запомнил, как я уходил. Простой трюк, в кино его много раз показывали. Совершенно случайно столкнулся с Роговой, ей-богу, совершенно случайно, но это мне было неважно. Затем, в районе восьми вечера, через пожарный вход вернулся в школу. Это единственный вход, через который я мог попасть в свою мастерскую, минуя охрану. Пришел специально пораньше, так, на всякий случай… Свет, разумеется, не включал, ждал, когда все из школы уйдут.
