Девочка у моста - Арнальдур Индридасон
Чувствуя, как внутри зреет ожесточение, отчаяние и отвращение к самому себе, Конрауд что было мочи ударил кулаками по рулю. У матери были самые веские причины, чтобы сбежать из дома и увезти с собой Бету как можно дальше от Рейкьявика. Сколько же ему, Конрауду, потребовалось времени, чтобы наконец прозреть! Он всю голову сломал, пытаясь понять, почему отец ведет себя подобным образом: слушал его разглагольствования о том, что весь мир всегда против таких людей, как он, и верил ему каждый раз, когда отец строил из себя невинного агнца, обвиняя во всем обстоятельства, невежество, всю общественную систему, полицию, жену и остальных людей, таких, например, как Сванбьётн. Но в результате Конрауду все же пришлось взглянуть правде в глаза: настоящими жертвами были те, кто по тем или иным причинам оказывался преградой на пути отца. Все, что ни говорил и ни делал этот человек, имело одну-единственную цель: вогнать окружающих в рамки его собственного извращенного сознания.
Конрауд почти добрался до дома, когда вспомнил, что обещал Эйглоу к ней заехать. Настроение для визита у него было совсем не подходящее, но нарушать обещания ему не хотелось, поэтому он свернул в направлении Фоссвогюра.
Эйглоу сразу заметила, что с ним что-то не так, но вопросов не задавала. Конрауд молча опустился на диван в гостиной и отвечал на реплики хозяйки односложно, мыслями будучи совершенно в другом месте. Эйглоу не стала заострять на этом внимания и начала излагать ему свой взгляд на то, что им удалось выяснить благодаря Теодору, в частности по поводу возобновления отношений их отцов через несколько лет после войны. Эйглоу размышляла, что за характер могли носить эти отношения, и не взялись ли мужчины за старое, устраивая спиритические сеансы с целью наживы на доверчивых согражданах. Она призналась, что даже сама мысль о том, что мать Нанны могла оказаться среди их жертв, вызывала у нее содрогание.
– Неужели эта несчастная женщина попалась в их сети? – сказала Эйглоу.
– Я бы не удивился, если бы выяснилось, что они и ее дочиста обобрали, – ответил Конрауд.
– Но полной уверенности у нас в этом нет.
– Зря ты стараешься их оправдать, – сказал Конрауд. – По крайней мере моего отца – от него можно было ожидать и не такого.
– Что-то произошло, Конрауд?
– Да нет, все в порядке.
Эйглоу не стала лезть ему в душу, а вместо этого рассказала, что попыталась порыться в памяти, чтобы припомнить, не говорил ли Энгильберт когда-либо о матери Нанны или о том, что в Тьёднине утонула девочка. Может, Эйглоу узнала о происшествии именно с его слов, и это ее так впечатлило, что у нее в подсознании вырисовался образ девочки, потерявшей куклу. Вполне вероятно, Энгильберт касался этой темы в беседе с матерью Эйглоу, а она случайно услышала их разговор. Как знать? Однако ничего подобного в памяти Эйглоу не сохранилось.
– Еще я поразмышляла по поводу того, что ты говорил о моем отце, – добавила она. – Возможно, это и правда он напал с ножом на твоего отца возле Скотобойни Сюдюрланда.
– На твоем месте я не стал бы об этом тревожиться, – заметил Конрауд. – Иногда бывает, что истина никому не нужна.
– Но ты же первый поднял эту тему! – удивилась Эйглоу. – Что же все-таки произошло? На тебе сегодня лица нет.
– Забудь об этом. Считай, что моего папаши вообще не существовало на свете.
– С чего вдруг ты так о нем заговорил?
– Потому что он был чудовищем, – сказал Конрауд. – И мне следовало давно это признать вместо того, чтобы убегать от правды.
– Возможно, бегство от правды служило тебе защитным механизмом, когда ты с ним жил.
– Он… по-скотски обращался с моей сестрой Бетой, – проговорил Конрауд. – И это самое мягкое выражение, что я могу подобрать.
– Вот как?
– Я узнал об этом много времени спустя. Он мне лгал напропалую, а я, как последний дурак, ему верил.
– Не стоит хранить в себе обиды на то, что ни тогда, ни сейчас нельзя изменить, – сказала Эйглоу.
– Это правда. Эртна мне об этом тоже всегда говорила. Такое самокопание не приводит ни к чему хорошему. Однако нет, нет да и происходит что-то, что напоминает мне, каким человеком был мой отец и как он обходился со своими близкими. Эти воспоминания терзают меня беспрестанно – и когда я работал в полиции, и теперь, когда я на пенсии. Уже сил никаких не осталось. Но, видимо, таков мой крест.
В этот момент ожил мобильник Конрауда. Звонила Марта. Конрауд попросил прощения у Эйглоу, сказав, что ему нужно обязательно ответить. На этот раз Марта оказалась словоохотливее, чем обычно: первым делом она сообщила ему, что только-только вернулась домой после беседы с бабушкой Данни, а потом поинтересовалась, удобно ли ему говорить. Тогда Конрауд объяснил ей, что находится в гостях и не может долго общаться с ней по телефону.
– В гостях? И у кого же? – не ходя вокруг да около полюбопытствовала Марта. Ей было прекрасно известно, что приятелей у Конрауда не много, и поэтому он редко бывал у кого-то в гостях. – У какой-нибудь женщины? У тебя появилась женщина, Конрауд? – По ее игривой интонации Конрауд понял, что Марта уже успела пропустить парочку бокалов.
– Я заглянул к одной своей знакомой по имени Эйглоу, – ответил он. – Это она рассказала мне о деле той девочки, с которым ты отказываешься нам помогать.
– А там существует какое-то «дело»?
– Да, и даже довольно занятное. Кстати, хотел посоветоваться с тобой на предмет…
– Повременим с этим до завтра. Так вот, я только что беседовала с бабушкой Данни, и должна заметить, что не все ладно в «датском королевстве», – сказала Марта. – Узнав, что девушка собиралась опубликовать в Сети некий компромат, Рандвер не на шутку разволновался – видимо, посчитал, что дело касается его и его сообщников по наркоторговле. Однако он все отрицает. Не то чтобы стоит доверять словам этого отморозка, но вот показания Ласси я бы со
