Филипп Ванденберг - Тайна скарабея
– А что сообщает Хори о «безымянной»? – не терпелось Макорну.
– Не спешите, – остановил собеседника Штош, – вначале я объясню, почему считаю, что под «безымянной» подразумевается именно Бент-Анат. Я переписывался с профессором Ледо, и он поддерживает меня…
– Да, Ледо мне все рассказал, – перебил ученого Макорн, боясь, что объяснения превратятся в лекцию. – Итак, мы исходим из того, что «безымянная» – это Бент-Анат.
Штош негодующе посмотрел на журналиста. Доктору не нравилась напористость Макорна. Наконец он, взяв в руки третий лист, продолжил:
– Место, которым вы изволили интересоваться, находится здесь. – Он зачитал: – «В сорок второй год правления Усермаатра, могучего быка, угодного Амону, великая царская супруга, носящая венец Хатора, утратила свое имя. Это была плата за ее измену, когда Усермаатра забрал у нее дыхание Атума на вершине своего южного храма…»
Макорн вопросительно взглянул на доктора:
– Что все это значит?
Штош скривился, потом выдавил из себя улыбку и ответил:
– Древние египтяне старались красноречиво выражаться. Они привыкли описывать факты с помощью сложных речевых оборотов. Поэтому такие тексты расшифровать трудно. Ледо говорил, что Бент-Анат была шпионкой хеттов. Это и подтверждает слово «измена».
– И что это значит: «Усермаатра забрал у нее дыхание Атума»?
– Этому есть простое объяснение. Атум – олицетворение бога-создателя в древнем хаосе. Его дыхание – это бог воздуха Шу, вместе с Тефнут, сестрой и супругой, он является основой всей жизни. Говоря современным языком, Атум – это кислород.
– Это значит, Рамсес наказал ее, забрав кислород, лишил ее воздуха для дыхания. Он ее задушил, доктор! Рамсес убил Бент-Анат! – Макорн смотрел на доктора и взволнованно ожидал ответа.
– Это могло быть логическим следствием. Я пришел к такому же мнению, – ответил Штош.
– А «южный храм» – это…
– …Абу-Симбел.
– Рамсес убил Бент-Анат, – повторил Макорн, – в Абу-Симбел.
Он попытался сопоставить услышанное с жизнью Геллы Хорнштайн. Была ли это именно та тайна, которую искала Гелла? И если она знала эту тайну, то какие последствия могло это иметь?
– Скажите, доктор, – задумчиво продолжал Майк, – какой символический смысл имеет скарабей? Я спрашиваю потому, что женщина, о которой идет речь, постоянно носит с собой скарабея из гробницы мумии. Может ли это что-нибудь значить?
Штош вначале смущенно развел руками, словно хотел сказать: «Ну что я могу знать о мотивах этой женщины?», но потом ответил:
– Скарабей – не что иное, как наш обычный жук-навозник. Древние египтяне приписывали ему огромное значение.
Иероглиф, обозначающий скарабея, значит «зарождение». Египтяне верили, что скарабеи размножаются самозачатием. Они не знали, что скарабей защищает свои яйца навозным шариком. Они видели только, что из шарика вдруг появляются личинки. Поэтому они почитали этого жука как «Хепре», что значит «зарождающийся из земли». Постепенно они приравняли скарабея к богу-создателю Атуму, позже даже к самому богу солнца Ра, дарителю жизни. Скарабеев давали умершим как амулет и символ новой жизни.
Макорн понял: все, что делала Гелла Хорнштайн, строго соответствовало образцу, в ее поступках не было случайностей, она и в своей второй жизни хотела остаться такой же. Означало ли это, что она знала о своем конце?
«К счастью, – подумал он, – Гелла и Артур сейчас слишком далеко от Абу-Симбел».
55
18 сентября 1968 года в немецкой прессе появилось следующее сообщение: «Гамбург/Каир (ДПА[5]).
Самое авантюрное предприятие столетия завершено. В минувшее воскресенье египетские власти провели торжества в честь открытия древнего храмового комплекса в Абу-Симбел. За четыре года работы архитекторам, инженерам, техникам и организаторам удалось распилить храм на более чем тысячу частей и возвести заново в ста восьмидесяти метрах от старого места. Спасательная операция была необходима, так как из-за плотины уровень воды в Ниле поднялся и затопил бы храм. Проект проводился под руководством фирмы «Хох-унд-Тифбау» из Эссена. В консорциум компании входили шведские, французские, итальянские и египетские фирмы. Общий контроль осуществляла ЮНЕСКО и египетское правительство. На обращение ЮНЕСКО от 8 марта 1960 года откликнулись более пятидесяти стран мира и передали средства на спасение храма в Абу-Симбел. Предварительные расходы составили двадцать шесть миллионов долларов США. ФРГ на торжественном открытии представлял министр по экономической помощи развивающимся странам Ганс-Юрген Вишневски».
56
Тремя днями позже Артур Камински и Гелла Хорнштайн прилетели на самолете в Абу-Симбел. Пыльная и пустынная взлетно-посадочная полоса, требовавшая от Куроша немалого мастерства, сейчас превратилась в длинную бетонную дорожку. Сюда садились теперь большие турбовинтовые самолеты с сотнями пассажиров.
Со стороны Нила дул хамсин, и турбины самолета сразу после посадки закрывались алюминиевыми люками для защиты от песка.
На месте старого барака Куроша теперь стояло кирпичное справочное бюро, в котором гремели репродукторы. По битумной трассе от аэропорта до храма курсировали два стареньких автобуса. С того времени, как Камински начал здесь работу, воды в водохранилище прибавилось вдвое.
В автобусе было невыносимо жарко. Потная одежда прилипала к сиденьям, а древний мотор дымил, как паровоз.
– Посмотри только, – сказала Гелла, глядя в окно, – от лагеря рабочих не осталось ни одного барака!
– Но наши дома, казино до сих пор здесь, – улыбнулся Камински.
– Госпиталь даже заново выкрасили. Интересно, Хекман все еще там работает? – Гелла толкнула Камински в бок.
Туристы высыпали из автобуса и оживленно зашумели, проходя по дорожке к храму.
– Я хотела бы побыть здесь, – сказала Гелла, – только вдвоем с тобой, Артур.
Камински взял Геллу за руку и огляделся по сторонам.
– Куда мы идем? – улыбаясь, спросила Гелла.
Артур не ответил, и Гелла последовала за ним. Они поднялись на холм, за которым теперь стоял храм. Отсюда была видна вся окрестность.
– Вот! – сказал Камински и ткнул пальцем. – Помнишь? Склад едва можно узнать. Там, в песке, мы с тобой впервые занимались любовью под открытым небом. Было так же жарко, как и сегодня.
– Конечно, помню, – ответила Гелла и потупила взгляд, будто устыдившись. – Здесь каждый камешек – это воспоминание.
– Приятное?
– Да. – Ответ Геллы был не очень убедительным.
– Возможно, ты права, – сказал Артур, – но в то время здесь случались вещи, которых лучше бы не было.
Он взглянул на Нил. Противоположный берег сливался с желтой дымкой неба.
– И какие же? – спросила Гелла, взяв Камински под руку. Ветер усиливался. Когда они говорили, на зубах хрустел песок. – Я тебя спросила! – настаивала Гелла. – Чего бы ты не стал делать?
Артур промолчал. Она раздраженно взглянула на него, отпустила его руку и остановилась, загородив дорогу. Тогда Камински неохотно ответил:
– Лучше бы я не находил мумию.
Выражение лица Геллы изменилось в одну секунду. В женственных чертах проступила мужская твердость, в веселых глазах появились злость и ненависть.
– Я знаю, – сказал Камински, успокаивая Геллу, – мы не хотели больше об этом говорить, но ты меня вынуждаешь…
– Мы должны об этом поговорить, – возразила Гелла. – Где же еще, если не здесь?
Хамсин гнал облака пыли и песка, и Камински предложил вернуться к автобусу.
– Останься! – закричала Гелла. В ее голосе опять появились нотки, которые пугали Камински. – Почему ты не готов услышать правду?
– Правду? Что такое правда?
– А правда в том, что я не та, за кого ты меня принимаешь.
– Я знаю, знаю! – горько ответил Камински.
– Ничего ты не знаешь! – злобно закричала Гелла. – Ты вообще ничего не знаешь. А если ты и будешь знать, то не сможешь мне поверить.
Теперь уже и Камински говорил раздраженно:
– Ну хорошо, я ничего не знаю, я ничего не понимаю! Тогда объясни мне, в чем дело.
Гелла вытащила из кармана зеленого скарабея.
– Вот! – Она протянула его на ладони Артуру, будто живое насекомое. – Ты помнишь, где его нашел?
– Конечно. Глупый вопрос. Я его вынул из кулака мумии.
Правильно. А почему, как ты думаешь, мумия держала этого скарабея в руке?
– Наверное, есть какой-то символический смысл.
– Конечно! – воскликнула Гелла.
– И какой же?
– Бент-Анат держит в руке свою судьбу, это написано на камне. И этот камень сейчас у меня в руке, и судьба Бент-Анат – это моя судьба.
Камински хотелось закричать. Нужно было найти выход из этой ужасной ситуации. Он хватал ртом воздух, но его горло словно перехватили удавкой. «Значит, – думал Камински, – все должно начаться сначала?»
В порыве беспомощной ненависти он бросил Гелле в лицо:
