Анонимный автор - Молчание Апостола

В то же мгновение со стороны храма донесся треск и грохот. Грохот падающих ворот, через которые тут же хлынула масса животных. Быки неслись, давя могучими ногами и коз, и людей, и тут же разворачиваясь к северу. Вслед на ними летела вся живность храмового двора, да и города, вплоть до обезумевших от страха собак. И все они стремились к Северным воротам.

Внезапно жеребец под ним дернулся, ноги его подогнулись, и Тит спрыгнул со спины коня, в полной уверенности, что и этот скакун был ранен кем-то из зилотов. Однако конь тут же выпрямился и пританцовывал на месте, стараясь сохранить равновесие. Еще один подземный толчок, и Тит, уже державшийся за узду жеребца, едва не упал наземь. Он видел, как на иерусалимские камни повалились не только перепуганные евреи, но и несколько его солдат.

Тит взлетел на спину своего скакуна и заорал:

– Трубач! Трубить отступление! Всем немедленно отступать через Северные ворота!

И, прорываясь через толпы иерусалимской черни, через копья зилотов, через ряды своих легионеров, не прекращавших ни на минуту крошить врагов мечами, покрытыми дымящейся кровью, Тит поскакал к спасительному выходу из обреченного – он это понял с абсолютной ясностью – Иерусалима.

Выбравшись наконец за стены города, он ни секунды не колебался в поисках спасительного пути. Крысиный поток, всё еще текший впереди всей остальной массы живых существ, – как животных, так и людей – направлялся вправо от ворот, на восток. Ударив жеребца пятками, Тит понесся в том же направлении, на мгновение обернувшись и дав знак легионерам следовать за ним, туда, где, может быть, существовал еще шанс на спасение.

…Крысиная река, упершись в трещину шириной чуть меньше двойного шага, резко разделилась на два рукава, потекших в разные стороны вдоль разлома. Для животных их размера препятствие было непреодолимым. Прочая живность без остановки, одним прыжком, перемахивала на другую сторону, где шанс на спасение еще был. Без всяких усилий, и даже без понукания, то же проделал и конь, на спине которого сидел командующий. Оказавшись по другую сторону разлома, Тит сразу же спрыгнул на землю, но крепкой рукой держал под уздцы дрожащего то ли от возбуждения, то ли от страха жеребца. Взгляд Тита скользнул по городской стене – в направлении Северных ворот. Из них выкатывалась огромная толпа. Поначалу командующий обеспокоился, увидев, что впереди бегут одни евреи. Но когда Тит заметил бегущих вслед за этой массой римских легионеров, то с облегчением вздохнул: его воины гнали впереди себя стадо пленных. Некоторые солдаты бежали, сгибаясь под тяжестью захваченных трофеев.

Теперь главное – успеть, подумал Тит. Он боялся, что в любое мгновение земля содрогнется снова, и непреодолимая преграда навсегда отделит обреченных на гибель – и евреев, и римлян – от успевших спастись. Он подошел к краю разлома, чтобы заглянуть, как он думал, в бездну. Однако края разлома вовсе не уходили в преисподнюю. Толщина огромного базальтового фрагмента, отколовшегося от основной плиты, была чуть более человеческого роста. Во всяком случае, плита, на которой покоился – пока покоился! – гигантский осколок, была хорошо видна. Взгляд Тита скользнул по контуру трещины. Она бежала вдоль холмов параллельно городской стене, затем, продолжаясь так же параллельно стенам, поворачивала на юг, причем такая же картина была и слева, у западной стены, и справа, там, где сейчас стоял командующий, отведший коня в сторону, чтобы пропустить толпу пленных. Насколько мог видеть Тит, город весь – за исключением юго-западной его стороны, обрывом уходящей в Геннисаретское озеро – был очерчен извилистой трещиной, которая при новом толчке могла стать непреодолимой преградой как для бегущих евреев, так и для подгонявших их солдат. Те несколько легионеров, что успели преодолеть препятствие, сейчас выстроились полукольцом, охраняя своего вождя от возможной атаки со стороны обезумевших пленников. Пару раз самые отчаянные из них бросались было к Титу, сидевшему верхом на скакуне, но тут же падали под безжалостными ударами тяжелых римских мечей.

…Будущий император, посматривая то на неподвижную пока трещину, то на бегущих к спасительному краю ее, – тому, что примыкал вплотную к холмам – не знал, какому богу из внушительного римского пантеона следует молиться, чтобы успели переправиться через разлом его преданные легионеры, однако молиться не стал. Он всем существом своим чувствовал, что римские боги не имеют никакого отношения к происходящему, а молиться еврейскому богу было бы абсурдно. Он не был евреем, хвала Юпитеру.

И в тот момент, когда последний из бегущих солдат одним прыжком преодолел отделявшее его от собратьев и вождя препятствие, раздался оглушительный гул, шедший из самых глубин земли, за которым последовала целая серия мощнейших толчков. Базальтовая плита, на которой стоял гордый Иерусалим, сначала очень медленно, а потом все быстрее стала двигаться в сторону обрыва, отвесно уходящего к глубоким водам Геннисарета. Когда вершина храма, которую не могли скрыть от взора высокие городские стены, внезапно исчезла с глаз, – рухнув вместе с частью стены вниз, в бездну – из всех глоток, еврейских и римских вырвался крик. И если римляне кричали торжествующе, хотя и с некоторым оттенком страха, то евреи издали скорбный вопль, тут же рухнув на колени, раздирая на себе одежды и посыпая головы пылью. Вопль этот был едва ли менее ужасающим, чем зрелище исчезающего с лица земли города. Менее чем через полчаса на месте, где возвышался некогда великий город, стоивший жизни сотням и тысячам бесстрашных римлян, и несметным тысячам столь же бесстрашных защитников древнего Иерушалаима, осталась лишь обнажившаяся базальтовая плита. И бесстрастные свидетели древних и новых битв, угрюмые холмы к северо-востоку от городских стен.

Тит почувстовал, что его колотит мелкая дрожь.

– Победа, генерал! – воскликнул центурион, на чьем коне сейчас восседал Тит.

– Какая же это победа, Луций… – мрачно отозвался командующий.

Глава 33

«Посему, дорогой отец, я считаю триумф в Риме не только неуместным, но и неприличным, ибо поражение еврейским бунтовщикам было нанесено не доблестью римского оружия, но гневом их собственного безжалостного бога Яхве, в чем убеждены и сами евреи. Ты можешь спросить о том и бывшего нашего противника, ныне верного нашего слугу Иосифа бен Матитьягу, который вместе с нами прибудет в Рим.

Надеюсь, что письмом этим я не оскорбил моего отца и повелителя.

Артур положил ксерокопии на стол. Долгое время они сидели молча. Эли первой нарушила молчание:

– Но ведь триумф все-таки был?

– Был. Веспасиан, хотя и разделял мнение сына о том, что славы римскому оружию иерусалимский кошмар не добавил, все же считал, что триумф позволит династии Флавиев заручиться симпатией и поддержкой населения Рима. В память о триумфе в Риме до сих пор стоит – неподалеку от Колизея – арка Тита. И стоит незыблемо. В отличие от исчезнувшего навсегда Иерусалима.

– Настоящего Иерусалима, – добавила Эли.

– Ксерокопии писем вряд ли будут доказательством того, что настоящего Иерусалима больше нет, дорогая, – хмуро заметил Артур.

– Ксерокопии – да, оригиналы – нет, – возразила она. Я ведь пересказала тебе самое главное из письма Коэна, то, что непосредственно касалось нас с тобой. Но в самом конце он пишет то же, что только что сказал ты и…

– И в чем же мы с ним оказались едины? – нетерпеливо перебил ее МакГрегор.

– В том, что ксерокопии доказательством быть не могут. Однако сделаны были эти копии с оригиналов, с пергаментных свитков, которые находятся у старого друга Коэна, амстердамского антиквара. Насколько понял Коэн, в случае крайней нужды этот друг предоставит и оригиналы.

– И в записке есть его адрес?

– В записке есть имя. Вряд ли в Амстердаме будет великое множество антикваров с фамилией… Секунду… – она заглянула в испещренную стенографическими закорючками страницу, – с фамилией Би-ело-тсер-ков-ски.

– Не думаю, что антикваров с такой фамилией будет очень много. Даже в Амстердаме, где евреев, как ты знаешь, хватает. Но, похоже, нам он пока и не понадобится – мы же не собираемся обнародовать переписку двух Флавиев…

– Ты верно заметил: переписку. Пока ты прочитал мне только письмо Тита. А Веспасиан?

– Листая ксерокопии, я по диагонали просмотрел и его письмо. Его суть я тебе только что изложил. Веспасиан, хотя и понимал нежелание сына устраивать триумф в Риме, тем не менее считал, что…

– Спасибо, Арти. Я помню. Да, письмо Тита, конечно же, документ первостепенной важности. Тем более, что в случае крайней необходимости мы, вероятно, сможем получить доступ и к оригиналу.