Светлана Успенская - Блондинки начинают и выигрывают
— Ну, Золушка, дело за тобой, — мысленно перекрестил его я. — Не забудь, что ты — генеральный директор предприятия Александр Рыбасов, а не какой-то там… — Я благоразумно не договорил, чтобы не будить в своем приятеле раздражающих воспоминаний.
Переодевшись, Кеша мгновенно преобразился. Грудь выгнулась колесом, осанка выправилась, исчезла его вечная приниженная сгорбленность, затравленно-бегающий взгляд принял начальственно-снисходительные выражение.
«Альтер эго» директора компании «Рыбстреком» прошелся по комнате, небрежно помахивая рыжим кожаным портфелем с золотой монограммой «А.Ю. Рыбасову от коллег».
— Ну, я пошел? — вопросительно бросил он через плечо.
— Иди, — пробормотал я, любуясь переменой, происшедшей с ним. — И не забудь, что…
— Не забуду!
— Помни, что…
— Помню, не маленький!
— Проверь, чтобы…
— Сам все знаю, — заносчиво отозвалось строптивое «альтер эго» и выкатилось в коридор.
Минутное затишье, скрип шагов. Женский ябедный голос с кухни:
— Александр Юрьевич, скажите вашему Кешке, подлецу, чтобы не смел чайник на мои конфорки ставить. А не то я так ему поставлю…
— Непременно, Валентина, обязательно передам, — обещает солидный баритон (ну совершенно мой!), — я считаю, абсолютно недопустимо нарушать правила коммунального общежития.
Хлопает дверь.
Мне пора уходить. Но как уйдешь, если отвергнутая дама на стреме?
Я выглянул в коридор, но тут же убрал нос обратно. Валентина неслась по коридору, топоча с решительностью готового на крайности бегемота. В ту же секунду ее мощный кулак заколотил по хлипкой фанерной перегородке, так что в соседней комнате затряслись хрустальные вазочки в серванте.
— Кешка, подлец, слышал, что братец твой сказал? Я еще с тобой разберусь, блоха коммунальная! Выходи на разговор!
Я благоразумно молчал, не желая выдавать разгневанной женщине нашу маленькую тайну.
Только через полчаса мне удалось благополучно ускользнуть из дома. Увидев юркую тень, метнувшуюся к выходу, Клавдия Митрофановна заметила лишенным интонаций голосом:
— По гордости своей нечестивый преследует бедного. Да уловятся они ухищрениями, которые сами вымышляют. Во всякое время пути его гибельны; суды Твои далеки для него. На всех врагов он смотрит с пренебрежением. Уста его полны проклятия, коварства и лжи; под языком его мучения и пагуба…
Но я не слушал ее: не люблю дурных пророчеств и плохих предзнаменований.
Вечером Кеша позвонил.
— Все сделал, — кратко отрапортовал он.
— Вопросов не было?
— He-а. Никаких. Меня сразу узнали, приняли на ять. Все подписал, собрал бумаги — и фьють, помчался домой.
— Молодец! — вполне искренне похвалил я. — Умница!
— А то, — с достоинством ответил Кеша и положил трубку.
Иришка стояла в дверях, скрестив руки на груди.
— Это звонил твой, как его?.. — спросила небрежно.
— Да, — кивнул я. — Это он.
— Я так и думала! — воскликнула она обиженно. — Ты его притаскиваешь в дом, где дети, а у него, может, еще вши не перевелись… — Она раздраженно хмыкнула. — И вообще, он мне не нравится, — заявила она торжественно.
Как будто это имеет какое-то значение!
— Здесь наши вкусы совпадают. Я тоже от него не в восторге. Но он мне нужен. И я буду с ним возиться, как ты изящно выразилась, пока он мне нужен.
— Ну и целуйся с ним! — Хмыкнув, Иришка торжественно выкатилась в коридор.
А я стал собирать чемодан: меня ждал зеленый ласковый остров Кипр.
— Еду в командировку в Сыктывкар, — сообщил я жене, уже стоя в дверях.
Иришка оторвалась от любимого журнала.
— Когда вернешься?
— Не знаю. Если что — звони на сотовый. Впрочем, сам я и позвоню.
Уезжать из дому, имея напряженную внутриполитическую обстановку, было не очень-то весело. Но — дела важнее!
— Итак, — сказал я Кеше, выруливая на шоссе, ведущее в аэропорт. — На самом деле все очень просто. В девять часов подъезжаешь к зданию. На рычаг переключения скоростей, кстати, не очень-то дави, «тойота» — это тебе не какая-нибудь отечественная рухлядь… Дорогу помнишь?
— Ага.
— Где машину ставить, знаешь?
— Ну.
— Ставишь машину, включаешь сигнализацию, идешь к лифту. Если с тобой здороваются, ты солнечно улыбаешься и киваешь головой. Отвечаешь судя по ситуации. Пару слов о погоде, о курсе доллара и тому подобное…
— Это я смогу, — сосредоточенно кивнул Кеша.
— Поднимаешься на лифте на восьмой этаж. Налево по коридору третья дверь. На двери табличка. Проходишь в кабинет и садишься за стол. Открываешь компьютер и делаешь вид, что по горло занят работой. Отвечаешь на звонки. Никаких решений без меня не принимать! Если что, тверди как заводной: «Мне нужно подумать несколько дней». Или: «Я должен посоветоваться с руководством». Если нужно будет завизировать документ, Алина составит нужную бумагу и принесет на подпись. И все.
— Все? — изумился Кеша. — Так просто?
— Не так уж просто! — раздраженно парировал я, в этот момент противореча сам себе. — Далеко не просто. Единственное, что требуется от тебя, — не делать глупости, не принимать скоропалительных решений и побольше молчать.
— Есть молчать.
— И запомни: у Недыбайло язва какой-то там кишки. Об этом знают все, и все обсуждают его болезнь, а он — первый. Недыбайло ты узнаешь сразу, такой здоровенный тип с красными руками, при первой встрече его можно запросто спутать с трехстворчатым шкафом. Потом… У Кирюхиной сын в тюрьме…
— За что? — с неподдельным интересом перебил Кеша.
— Не помню… Никогда не интересовался блатной романтикой. Кажется, что-то ограбил. Или кого-то. Так что поосторожнее при ней, она очень болезненно воспринимает любое высказывание насчет зэков. Кирюхина — такая молодящаяся дама с большим бюстом, работает под платиновую блондинку. Остальные — мелочь пузатая, обожают трепаться о всякой ерунде. Я не слишком-то вписываюсь в их компанию и потому не пользуюсь повышенной популярностью. Так что и ты сойдешь. Ну, кажется, о сослуживцах — все.
— А Алина? — Кеша смущенно почесал нос.
— Что тебя беспокоит?
— Как мне с ней себя вести? Она ведь может… Эта… Узнать, что я — это не ты?
— Если я еще раз услышу от тебя «эта», — свирепо зашипел я, — то, во-первых, дам тебе в челюсть, во-вторых, высажу тебя на обочине, а в-третьих, буду считать наши отношения расторгнутыми раз и навсегда. Что конечно же освободит меня от необходимости ехать в дальнюю поездку и заодно от дальнейшей заботы о твоем благополучии. Тебя устраивает такой расклад?
— Нет, — быстро ответил Кеша и обиженно нахохлился. — Волнуюсь же я, а вы прямо за горло береге. Я ведь не на работе пока. А там, что же… Там я понимаю, что нужно соответствовать…
— А что касается Алины, — заметил я, — веди себя с ней естественно. Нежно, но без домогательств. Если что — у тебя железная отмазка: мол, что было, ничего не помню из-за тяжелой продолжительной болезни. Она в курсе, простит. Если что неясно, сразу звони на сотовый.
— Ладно, — протяжно вздохнул Кеша. Видимо, он слегка трусил.
Притормозив, я нажал на кнопку подъемного устройства, преграждавшего въезд в аэропорт. Устройство выплюнуло в ладонь парковочный талон, шлагбаум приподнялся. Я передал талончик своему спутнику и нажал на газ.
Мы остановились в зоне вылета, я вынул из багажника чемодан, бросил Кеше ключи.
— Права в бардачке, езжай! — махнул рукой и, заметив тоску во взоре, дружески ободрил своего заместителя: — Не дрейфь, Иннокентий Иванович, прорвемся!
Кеша вновь томно вздохнул. От его протяжных вздохов меня уже тошнило.
— Очень хорошо, что я тебя надыбала, милок. Очень мне от этого радостно. Что же ты опять объявился? Все бегаешь по делам? Разнюхиваешь? Вызнать пытаешься? Молодца!
Это хорошо, что ты меня не забываешь. Очень приятно, что и в нынешние смутные годы имеются еще молодые граждане, уважительно относящиеся к престарелым передовикам производства на пенсии.
Да и кто тебе, кроме меня, ценных сведений подбросит? Только Варвара Ферапонтовна, дружок, окромя нее некому. Обойди хоть пол-Москвы, другой такой не сыщешь. Потому что я же сыщик от рождения, в юбке и в вельветовых бурках. Меня же хлебом не корми, дай какую-нибудь соседскую пакость расследовать. Я ведь тогда после твоего ухода всю ночь не спала, все капельки себе капала. Я не я, думаю, если этого подозрительного типа из тридцать девятой на чистую воду не выведу. Чтоб жизнь ему раем не казалась! Потому как это мой гражданский долг теперь. Вот и наш президент тоже давеча вчера так красиво про гражданский долг завернул. Только не помню, об чем речь шла. Не то про падение доллара, не то про реформирование путей сообщения.
Ведь еще один случай подозрительный был, а я его сначала запамятовала по простоте душевной. Однако, было — значит, я тебе сие доложить должна. Ты уж, милый друг, там в своей милиции сделай выводы сам. Чтобы все как по закону было.
