Heлe Нойхаус - Белоснежка должна умереть
Боденштайн вздохнул и прислонился к машине. Он смертельно устал, и у него не было ни малейшего желания обсуждать с дочерью свои проблемы. Ему удалось целый день не думать о Козиме, но в эту секунду на него вновь навалилось невыносимое чувство непоправимой беды.
— Бабушка сказала, что ты сегодня ночевал у них. Что случилось?
Розали с тревогой смотрела на него. В тусклом свете единственного фонаря ее лицо выглядело призрачно-бледным. Почему он должен скрывать от нее правду? Она уже достаточно взрослая, чтобы понять то, что произошло, тем более что рано или поздно она все равно это узнает.
— Твоя мать вчера сообщила мне, что у нее роман с другим мужчиной. И я решил, что мне лучше пару дней пожить где-нибудь в другом месте…
— Что?! — изумленно воскликнула Розали. — Но… Да это же… Нет, я не могу в это поверить!
Ее ошеломление выглядело искренним, и Боденштайн почувствовал облегчение, убедившись, что его дочь не была тайной сообщницей своей матери.
Он хмыкнул и пожал плечами.
— Я тоже сначала не мог в это поверить. Но это, похоже, началось уже давно.
Розали возмущенно фыркнула, покачала головой. Вся ее взрослость мгновенно исчезла. Она опять превратилась в маленькую девочку, которой была не по плечу горькая правда, такая же непостижимая для нее, как и для него. Боденштайну не хотелось врать ей, говорить, что все еще образуется. Их отношения с Козимой никогда уже не будут такими, как прежде. Слишком тяжелой была обида, которую она ему нанесла.
— Ну и что теперь будет?.. В смысле… как… как вы…
Розали умолкла, растерянная и беспомощная. По щекам ее вдруг покатились слезы. Боденштайн обнял свою всхлипывающую дочь, поцеловал ее в голову, закрыл глаза и тяжело вздохнул. Как бы он хотел тоже вот так же взять и просто дать волю слезам, оплакивая Козиму, себя и всю их рухнувшую жизнь!
— Мы найдем какое-нибудь решение… — пробормотал он. — Мне сначала нужно все это переварить…
— Но как она могла?.. — сквозь слезы воскликнула Розали. — Я не понимаю этого!
Они постояли некоторое время молча, потом Боденштайн взял мокрое от слез лицо дочери в ладони и тихо сказал:
— Езжай домой, заяц… И не переживай! Мы с мамой как-нибудь выйдем из этого положения.
— Но я же не могу тебя сейчас бросить одного, папа! Да и вообще… Скоро Рождество, а без тебя… это уже не праздник!..
В ее словах было столько отчаяния, и это было так похоже на Розали! Она с самого детства всегда чувствовала себя в ответе за все, что происходило в семье и в кругу их друзей, и часто взваливала на свои плечи груз, который оказывался ей не под силу.
— Ну, до Рождества еще далеко. И потом, я не один, — поспешил он успокоить ее. — Со мной дедушка, и бабушка, и Квентин, и Мария Луиза. Bсe не так страшно, как тебе кажется.
— Но тебе же, наверное, очень больно и грустно!
С этим ему было трудно не согласиться.
— Ничего! У меня сейчас столько работы, что я просто не успеваю горевать.
— Правда? — с надеждой спросила она. Ее губы дрожали. — Я просто не могу без слез думать о том, что тебе больно и грустно и ты один, папа!..
— Не переживай за меня. Ты же можешь в любой момент позвонить мне или прислать эсэмэску. А сейчас тебе пора спать. И мне тоже. Завтра еще поговорим, хорошо?
Розали кивнула с несчастным видом и шмыгнула носом. Потом поцеловала его мокрыми от слез губами в щеку, еще раз обняла, села в машину и завела мотор. Он смотрел ей вслед, пока задние фонари не скрылись в лесу. Только после этого, тяжело вздохнув, он направился к дому. Сознание того, что любовь его детей останется с ним, даже если их брак развалится, принесло ему облегчение и некоторое утешение.
Суббота, 22 ноября 2008 года
Она испуганно вздрогнула. Ее сердце заколотилось. С широко открытыми глазами она стала озираться по сторонам, пытаясь хоть что-нибудь различить в темноте. Что ее разбудило? Она действительно слышала какой-то звук или это ей приснилось? Амели напряженно вглядывалась и вслушивалась в темноту. Ничего. Наверное, показалось. Тяжело вздохнув, она выпрямилась на гнилом матраце и принялась массировать окоченевшие ступни. Хоть она и внушала себе постоянно, что ее найдут, что этот кошмар когда-нибудь кончится, но где-то в глубине души она уже похоронила надежду. Кто бы ни упрятал ее в эту дыру, он явно не собирался выпускать ее отсюда живой. В первые дни ей удавалось подавлять регулярно накатывающие волны панического страха. Но в последнее время мужество все чаще изменяло ей, и она просто лежала и покорно ждала смерти. Она не раз в гневе говорила матери: «Лучше бы я умерла!» — и только теперь поняла, какая это была с ее стороны глупость и безответственность. Она давно уже горько раскаялась в том, что из упрямства и равнодушия причинила матери столько горя. Если она выйдет отсюда живой, она все, все будет делать по-другому. Лучше. Перестанет огрызаться, убегать из дома и платить матери неблагодарностью за ее заботу.
Нет, хеппи-энд должен быть! Он всегда рано или поздно наступает. Или почти всегда. Она поежилась, вспомнив множество газетных статей и телерепортажей о подобных историях, у которых не было счастливого конца. Мертвые девушки, закопанные в лесу, заколоченные в ящики, изнасилованные, замученные до смерти… Блин! Зараза! Она не хотела умирать, тем более в этой вонючей дыре, в темноте, в полном одиночестве! Смерть от голода ей пока не грозит, а вот от жажды… Воды почти не осталось, она делила ее уже на глотки.
Вдруг она опять вздрогнула. Звуки! На этот раз она не ослышалась. Шаги! Снаружи, у двери! Они быстро приближались и наконец затихли. В замке со скрежетом повернулся ключ. Амели хотела встать, но ее тело словно заскорузло за несколько дней и ночей от холода и сырости. Помещение вдруг озарилось ярким лучом света, который на несколько секунд ослепил Амели. Затем дверь опять закрылась, проскрежетал ключ в замке, и послышались удаляющиеся шаги. Разочарование впилось в нее сотнями удушающих щупалец. Даже не принесли свежей воды!
Но тут ей вдруг показалось, что она слышит чье-то дыхание. Кто это мог быть? Человек? Животное? Она почувствовала, как у нее от ужаса поднялись волосы на затылке. Страх сдавил горло с такой силой, что ей стало трудно дышать. Она прижалась к сырой стене. Наконец, взяв себя в руки, она произнесла хриплым шепотом:
— Кто здесь?
— Амели!
У нее от радостного изумления перехватило дыхание. Сердце бешено заколотилось.
— Тис?.. — прошептала она и поднялась, опираясь о стену.
В темноте было непросто сохранять равновесие, хотя она уже знала здесь каждый квадратный миллиметр. Вытянув вперед руки, она сделала два шага и вздрогнула, почувствовав чье-то теплое тело. Она услышала напряженное дыхание, схватила руку Тиса. Он не отпрянул, а тоже взял ее руку и крепко сжал.
— Боже мой, Тис!.. — Амели уже не в силах была сдерживать слезы. — Как ты здесь очутился? О Тис!.. Тис!.. Я так рада! Так рада…
Она прижалась к нему, обвила его руками и дала волю слезам. Ее ноги стали ватными. Она испытала огромное чувство облегчения — наконец-то, наконец-то она была не одна! Тис не шевелился. Потом она вдруг почувствовала, что он тоже обнял ее, осторожно и неумело. Но через несколько секунд он притянул ее к себе и прижался щекой к ее волосам. И ее страх мгновенно улетучился.
* * *Его опять разбудил мобильный телефон. На этот раз звонила Пия, всегда неизменно встававшая с петухами. Она сообщила ему в двадцать минут седьмого, что Тис Терлинден ночью исчез из психиатрической больницы.
— Мне позвонила врач, — сказала она. — Я уже здесь, в клинике, и успела поговорить с заведующим отделением и дежурной сестрой. Она заглядывала к нему в двадцать три двадцать семь, во время последнего обхода. Он лежал в своей кровати и спал. А когда она зашла к нему в пять двенадцать, его уже не было.
— Как они это объясняют?
Боденштайну стоило немалого труда подняться с постели. Ему удалось поспать всего часа три, и теперь он чувствовал себя так, будто на нем воду возили. Не успел он заснуть, как ему позвонил Лоренц. Потом Розали. Она готова была опять сесть в машину и приехать к нему. Ему лишь с трудом удалось отговорить ее.
Он со стоном принял вертикальное положение. На этот раз он без приключений нашел выключатель у двери.
— Никак. Все обыскали, но его нигде нет. Дверь его палаты была заперта на ключ. Такое впечатление, будто он растворился в воздухе. Как, кстати, и все остальные… Черт бы их всех побрал! Просто зла не хватает!
На след Нади фон Бредо или Тобиаса Сарториуса так до сих пор и не удалось напасть, несмотря на федеральный розыск с привлечением прессы, радио и телевидения.
Боденштайн потащился в ванную, где он с вечера предусмотрительно включил батарею и закрыл окно. Его отражение в зеркале было зрелищем не для слабонервных. Пока он говорил с Пией, его мысли неслись по кругу. Он легкомысленно рассудил, что Тис никуда не денется из закрытой психиатрической клиники. Зная, какая опасность ему грозила!.. Он должен был выставить там охрану! Это была уже вторая грубая недоработка с его стороны за одни сутки. Если так пойдет и дальше, то он станет следующим кандидатом на увольнение!
