Перстень Иуды - Корецкий Данил Аркадьевич

– Действительно молодец, – кивнул майор Козюков. – Его и готовить особенно не стоит. Чуть-чуть научить владеть собой, а то он слишком нервничает. Так сил на всех не хватит. Это же работа, тут расчет нужен, а не эмоции…

– Кто еще с вами?! Фамилии, адреса, явки?!

Но Хрущ только хрипел, а потом и вовсе затих. Клементьев сильно, но аккуратно обхватил возбужденного Латышева за плечи, осторожно оттащил в сторону.

– Все, достаточно. Он уже готов.

– Как «готов»? – капитан тяжело дышал, будто пробежал марафонскую дистанцию.

– Помер, вот как. Теперь у него больше ничего не выспросишь…

– Точно помер? – у Латышева испортилось настроение. Он не собирался забивать беззащитного человека до смерти. Даже такого негодяя, как Хрущ. Он почувствовал угрызение совести.

– Я не хотел, чтобы насмерть…

– Ничего, бывает, – ободряюще сказал Клементьев. А Самохвалов дружески посоветовал:

– Вы, Юрий Митрофанович, над техникой поработайте. Бейте коротко, сильно, но один раз и точно: в живот, например, или под дых, или по шее ребром ладони, или ладонью по ушам… Тогда и силы сохраните, и руки не разобьете. А если махать кулаками, как мельница, да тыкать куда зря, то и сам устанешь, покалечишься, и злодея упустишь. На тот свет, в смысле… Я вам завтра покажу, как это делается…

– Заканчивайте на сегодня, господа, – доброжелательно сказал Козюков. – Кто у нас на суточном, Портнов и Разгуляев? Вот пусть берут дежурный взвод да едут на Державинский. А мы пока отметим успехи нашего нового сотрудника, Юрия Митрофановича. Сегодня он окончательно влился в наш коллектив… У меня на этот случай есть бутылочка красноголовой. Настоящей, заводской! Что делать, придется пожертвовать…

В дверях он обернулся к казакам:

– Уберите эту падаль, ребята. И вымойте пол хорошенько, вон как набрызгали…

Настоящую водку, нахваливая, выпили быстро, потом опять пошел чистый или разбавленый спирт – кто как предпочитает. Разбавляли Латышев, Козюков и Лоскутов, отчего пойло становилось мутным, теплым и противным. Клементьев и Самохвалов пили чистый, холодный, но от такой крепости сводило горло.

Через два часа вернулись замерзшие и возбужденные Портнов с Разгуляевым. Их лица покраснели от мороза и задубели от ветра. Но настроение было отличным.

– Взяли сучонку, да пуд динамита у ней нашли! – похвастался Портнов. – Правда, шлепнули двоих в горячке – папашу ейного и хахаля. А комиссара не было. Мы засаду оставили…

Они присели к столу, выпили и закусили, оживленно рассказывая о произведенном аресте. Хотя офицеры сгущали краски и драматизировали происшедшее, Латышев понял: оснований стрелять у них не было, просто перестраховались. Но такие мелочи никого не волновали.

– А как эта… Магрруська? – поинтересовался Лоскутов.

– Хороша, сволочь! Недаром майор на нее повелся… Красивая, фигуристая кобыла!

– Гм… Ггоспода, так, может, допгросим ее немедленно, по второй степени? – встрепенулся Лоскутов. – Дело-то неотложное! Пуд динамита – не шутка!

– А что, мысль правильная, – кивнул Козюков. – Идите, хорунжий, распорядитесь!

Тот потер руки и подмигнул Латышеву:

– Интегрэсный допгросец обещает быть. Загляните, не пожалеете…

«Ну, уж нет, – подумал Латышев, – могу представить, что это за „допгросец“! До такой гадости я опускаться не стану!»

Но когда все было готово, он вместе с коллегами пошел в подвал, в уже знакомую допросную с красными кирпичными стенами. Лоскутов нетерпеливо пританцовывал у стены, а возле стола безучастно раздевалась Маруся – высокая статная девица лет двадцати пяти с длинной русой косой. Она скинула валенки, сбросила на пол платок, длинное платье, кофту, стянула большой, как переметная сума, бюстгалтер, переступив ногами, сняла рейтузы с начесом и потертые чулки в рубчик. На стоящих полукругом офицеров она не обращала внимания, и те беспрепятственно рассматривали большие, отвисающие под своей тяжестью груди с розовыми сосками, крутой изгиб бедер, густые пышные волосы внизу живота, крепкие ноги…

– Давай, не спи, поворачивайся! – хорунжий звонко шлепнул ее по дебелому заду, нагнул к столу, повозился сзади, вцепился в крепкие бедра и принялся раскачиваться взад-вперед, с силой дергая ее на себя, чтобы войти поглубже. Маруся отстраненно смотрела перед собой, прямо на офицеров, но взгляд проходил сквозь них, как сквозь бесплотных призраков. Лицо ее ничего не выражало. Тем временем Лоскутов намотал косу на руку и натянул, как кучер поводья, голова девушки запрокинулась, и стало видно, что на бледных щеках проступил румянец, а губу она закусила, чтобы не закричать. Хорунжий все усиливал темп, густо запахло потом и еще чем-то острым и муксусным. Маруся тихо застонала, потом громче, зрачки у нее закатились, как после дозы наркотика, а потом глаза и вовсе закрылись. Она продолжала стонать и, широко раскрыв рот, облизывалась длинным красным языком.

– А ну-ка, дайте я, – Разгуляев, расстегивая ширинку, протолкался к столу и пристроился спереди, заняв жадно ищущий что-то девичий рот. Теперь они обрабатывали «допрашиваемую» с двух сторон, она громко вскрикивала и двигала одновременно тазом и головой…

Когда Лоскутов и Разгуляев удовлетворились жарким Марусиным телом, к ней подошел майор Козюков.

– Ложись на топчан! – скомандовал он и зачем-то пояснил подчиненным:

– Стар я для цирковых фокусов, мне опора нужна…

Девица выполнила команду охотно и с явным удовольствием опрокинулась на спину, бесстыдно распялив белые ноги. Козюков расстегнул галифе, спустил не совсем чистые кальсоны и вдруг гаркнул:

– Может, вы хоть отвернетесь, господа?! Неблагородно!

– Давайте выйдем, – произнес Портнов. – Что это мы, в самом деле?..

Они вышли в коридор, стараясь не глядеть друг на друга. Лишь Самохвалов был весел и оживлен:

– Хорошо, что такая ебливая попалась, совсем другое дело! Не терплю их бить да связывать… Особенно, когда плюются и норовят укусить…

– Что в лоб, что по лбу, – философски произнес Латышев. – Она же не сама к нам пришла…

– Не скажите! – возразил Портнов. – Это две большие разницы… Вот раз, помню…

В дверях, на ходу приводя себя в порядок, появился майор Козюков.

– Знаете, что она говорит? – давясь смехом, поведал он. – Спрашивает: теперь вы меня не расстреляете? С пудом динамита-то! Ну, чисто как дите…

В комнату для допросов, заговорщически переговариваясь, зашли Самохвалов и Портнов. Даже в коридоре было слышно, как Маруся стонала и кричала, причем продолжалось это довольно долго. Наконец, офицеры вышли – веселые и умиротворенные.

– Действительно мастерица, – прокомментировал Портнов. – К нам такие редко попадают…

Следующим нырнул в дверь Клементьев.

– Что же вы медлите, капитан? – спросил Самохвалов, разминая папироску и довольно улыбаясь. – Младшие по званию должны проходить последними! Заходите!

– Я, пожалуй, воздержусь, – проговорил Юрий Митрофанович.

Но когда через десять минут поручик появился на пороге, Латышева будто кто толкнул в спину. Он молча открыл дверь и шагнул в допросную, которая, впрочем, сейчас должна была называться по-иному…

У него давно не было женщины, и он долго не мог оторваться от распаренного, измятого и мокрого тела. А Маруся спрашивала теперь его:

– Вы же меня не расстреляете? Я ведь все хорошо сделала! Хотите, оставьте меня при себе… Я все сделаю, что скажете…

Потом он присоединился к остальным, которые продолжали пьянку в кабинете Козюкова. Ему было муторно и тошно, хотя все остальные находились в прекрасном настроении: поднимали тосты, шутили. Портнов вспомнил старый смешной анекдот, контрразведчики ухохотались. Самохвалов достал откуда-то гитару и запел приятным баритоном: