Сергей Яковлев - Драйверы
В комплексе — то есть, нормальное почерковое дешифрирование, инструментальное определение мощности передатчиков и их топографическая пеленгация — четко позволяют выявить всю структуру радиосети, а по ней и расположение войск противника. Послушали, ручечки покрутили, и как на ладони: вот штаб армии со своими двадцатикиловаттными гармошками, вот — дивизии, вот — полки. До батальонов и рот включительно сеть дешифрируется. Не надо и агентов в тыл врага ночью на парашютах забрасывать. Главное, структура войск определена и их расположение, а уж расшифровать тексты радиограмм — дело десятое. Может, и вообще не понадобится — если на штаб бомбочку ядреную бросить. Эдак килотонн на двести…
А все равно у нас дятлы-радисты ключами стучали. Привычка-с!
Двадцать с лишним лет минуло после армии, радистом давно не работаю, но до сих пор к эфиру отношусь с каким-то трепетным уважением. Особый мир звуков, каждый из которых имеет свое значение. Вот и сейчас «дзыканье» это насторожило меня. Или мощный локатор где-то близко работает — ну, очень близко — или, что? Радиомаяк?
Я стал тихонько крутить верньер настройки, подстраиваясь под «несущую» этого сигнала… Но тут Ахмет взял и просто нахально щелкнул кнопкой — выключил приемник.
— Не надо, дядя Витя никакой музыки. Давай немножко ее выключим и будем спокойно немножко в тишине сидеть.
— Как прикажете, Ахмет-бай, как прикажете…
Не успели проехать один шлагбаум, почти сразу — другой, а за ним ворота со звездами, проволока, щит типа «хенде хох». Все ясно — «вэче» какая-то, а Гена здесь мазу держит.
То есть, командует.
Да… Думаю, что часиком-двумя мы не ограничимся. Не получился бы у нас опять мальчишник. Хотя, вряд ли. Дружба — дружбой, а служба врозь. Опять же — дела всякие… Сейчас уже первый час ночи, значит у нас на остаток пути, с учетом задержки, осталось около двадцати часов, а впереди — восемьсот семьдесят километров. Небольшой резерв времени, конечно, есть, но — очень небольшой. Часа два-три, не больше. За это время не получится полноценного отдыха. Да и все равно — Юры Зальцмана с Колей здесь наверняка нет. А без них — какой мальчишник?
Один Николай Иванович со своими плясками вприсядку и попыткой разведения костра на полу моей кухни чего стоит. Но побазарить, обговорить кое-какие дела-делишки мы с Геной, конечно, успеем. И чайку попьем.
Въехали в ворота, свернули за «шевроле» налево, проехали еще метров триста и наконец остановились на расчищенной от снега, вернее, утрамбованной, ярко освещенной площадке. Солдат не просматривалось — я только одного случайно и увидел. Казармы стояли какие-то неухоженные, нежилые.
Ну — лес и лес, хвойный. Вокруг — не сугробы, а прямо холмы снежные. Вдали, наверное по периметру — фонари и прожектора, да в полутораметровой толще чистого белого снега узкие, словно коридоры, тропинки протоптаны.
Гена выключил движок «шеви», Боб заглушил дизель «КамАЗа», все повылезали из машин и на сей раз поздоровались как следует. С дружескими объятиями, с похлопыванием ладошками по спине.
Чтоб я так жил, блин, — просто идиллия…
Ахмет стоял в стороне, как неродной, и недоверчиво осматривался. Гена представил нам Марию. Опять — поклоны, реверансы, книксены…
— Ладно, пошли в помещение. Машину можете не закрывать и ключи, Боря, оставь в кабине, — сказал Логинов и зашагал по тропинке к одному из снежных холмов, который при ближайшем рассмотрении оказался чем-то вроде большого бетонного блиндажа, или капонира. Поверх этого сооружения росли деревья — сосны, а в нижней части угадывались какие-то большущие ворота, наподобие ворот самолетных ангаров. В этих огромных стальных воротах, наполовину засыпанных снегом, в самом низу оказалась маленькая железная дверца, к которой мы и подошли гуськом вслед за Геной.
Прямо как в сказке про деревянного Буратино, только папы Карло не хватает. Над дверцей висел обычный уличный фонарь, освещавший ворота и все вокруг неестественно белым, каким-то ртутным светом. Помещение, в которое мы зашли вслед за Геной, было довольно большим: метров двадцать в длину и не менее семи в ширину, — и внутри действительно напоминало ангар. Хотя мне почему-то сразу вспомнился фильм из детства — «Брестская крепость». Может, потому, что потолок, или свод, для такой площади был низковат — не более четырех метров. И стены, и потолок — из серого гладкого бетона, и как-то ощущалось, что бетона этого со всех сторон очень много. Действительно — маленькая крепость…
Пол в «ангаре» был выложен рифлеными металлическими плитами, поверх которых лежали листы толстой фанеры. И запах… Этот запах ни с каким другим не перепутаешь. Точно так же пахнет в залах артиллерийского музея. Не в тех, где гусарские кивера и старинное оружие, а там, где совремнные танки и пушки.
— Капонир танковый, — лаконично сказал Логинов. — В таких капонирах на случай ядерной войны даже автономная система энергопитания предусмотрена, и вентиляция, и водоснабжение. Здесь раньше танковая бригада стояла. В каждом капонире — по две машины. Расформировали бригаду, а капониры остались. И караульный взвод при них. Пацаны с лейтенантом. Охраняют. Ну и мы — временно обитаемся. Здесь у нас как бы штаб и комната отдыха, а мои апартаменты за перегородкой.
В капонире было тепло, очень светло и сухо. По всему периметру стен метрах в трех от пола — яркие лампы дневного света. У дальней стены — фанерные перегородки с дверями, какие-то стеллажи. Возле них — пара алюминиевых складных столов, массивные солдатские табуретки. Посреди — два зеленых теннисных стола с натянутыми сетками, ракетки, шарики. Какая мирная картинка. Только солдат, сосредоточенно играющих в шахматы, не хватает.
Из-за одной перегородки тихо-тихо, на пределе слышимости, доносились звуки: дз-зык, дз-зык, пи-пи-пи…
Так, ясненько, что ничего не ясненько.
Мария, пошепталась о чем-то с Геной и исчезла. Мы уселись на табуретки и, широко и приветливо улыбаясь, посмотрели друг на друга. Ахмет, понятное дело, не улыбался.
В таких случаях принято хлопать себя по ляжкам, восклицать — вот так встреча!.. Ничего этого не было.
— Гена, — сказал я, — мы с Борькой подписались на работу — машину перегнать. И начали уже эту работу работать, но тут откуда не возьмись — ты. Опять ты, проклятый… Никуда от тебя не деться.
Гена громко заржал, щедро показывая свои, неплохие для его возраста, зубы.
— Ага, — криво ухмыльнулся Борька, — совершенно случайно. Ехали мы ехали, и наконец приехали. Надо же — какой нежданчик случился.
Я проигнорировал Борькину реплику.
— В общем, мы здесь не сами по себе, а есть при нас с Борькой товарищ командир. Хозяин груза, владелец заводов, домов пароходов. Вот он, его зовут Ахмет. Гена коротко глянул на Ахмета, улыбнулся приветливо и протянул руку. Ахмет вежливо привстал и ответил на рукопожатие.
— Он у нас, — продолжил я свою речь, — старший по машине, если на вашу армейскую феню перевести. Товар у него специфический и довольно дорогой — металлолом. Поэтому, наш работодатель слегка взволнован. Не верит товарищ Ахмет, что случайно и просто мы встретились с вами. Короче, его надо успокоить. Это — раз. Второе — у нас, в общем-то, на все про все — часа два с половиной, поскольку, сам понимаешь, мы — драйверы, и из графика нам выбиваться нельзя…
— Ох, и зануда же ты, Витька, — сказал Боб. — Нудишь и нудишь…
— Засохни, плесень. Дадут тебе слово — будешь говорить-.. Я еще и половины не сказал. Но если ты мне будешь мешать, то я и вообще забуду, о чем я. Так о чем я?
— О бабах, — сказал Боб, и все засмеялись.
— Парни, сейчас Мария организует нам чайку, заодно и поужинаем, чем Бог послал. Ну, за ужином и поговорим. Я здесь вроде бы как на службе… А вообще-то, Ахмет отчасти прав, что сомневается в случайности нашей встречи. Не совсем прав, а лишь отчасти…
— Я не сомневаюсь — я уверен, что эта, далеко не случайная, встреча тщательно спланирована и неплохо реализована. Грубовато, немного… — сказал Ахмет. Потом он что-то быстро стал говорить по-английски. Гена ему ответил. У меня, признаться, это вызвало легкий шок. По выражению Борькиного лица я понял, что он тоже слегка как бы удивлен. Слегка…
— Милорды, — бестактно перебил я их. — Может, нам с Борисом Евгеньевичем сходить погулять на улицу, пока вы здесь сникаете? Обсудите свои девичьи тайны без нас… Хотя в Универе, лет эдак двадцать назад, мне и доводилось изучать язык гордых бриттов, но — каюсь — не освоил в совершенстве. Так что из вашей тарабарщины ничего толком не понимаю. А когда в моем присутствии начинают вот так вот по-жлобски темнить и тихариться не по-нашему, я почему-то нервничаю… Не знаю — почему бы это?
— Подождите, парни, — сказал Логинов. — Сейчас я вам с Борисом все объясню… Обрисую ситуацию.
