Чарлз Тодд - Свидетели Времени
— И когда вы отказались вспоминать, как он ни уговаривал, он пошел к солиситору и добавил в завещание пункт — оставил вам фотографию Вирджинии Седжвик. — Ратлидж услышал негромкий возглас викария. — Фотографию, но не те вырезки, что он собирал о трагедии. Ему нужны были ваши личные воспоминания и еще чтобы вы потом написали обо всем, что произошло. Отец Джеймс хотел, чтобы вы нашли в себе смелость вспомнить. Но почему он так верил, что именно вы из всех спасенных видели ее на борту?
— Я не отказывалась вспоминать, как вы сказали. И ничего подобного он не думал. — Она вспыхнула, гордо вздернув подбородок, глаза ее засверкали. — И я не понимаю, почему вы преследуете меня? Он просто считал, что кошмары прекратятся, если я смогу вспомнить и посмотреть в лицо правде, а не прятаться от нее. Но я не могла, не была готова. Он никогда не принуждал меня вспоминать ту ночь, он был очень заботлив и осторожен. Мы просто беседовали о разных вещах, например, какие каюты были рядом с моей, с кем я сидела вместе в ресторане, что я надела в тот первый вечер — но я и этого не помнила!
Хэмиш проворчал: «Девушка устала. Оставь ее в покое».
Ратлидж услышал его и сказал Мэй Трент, пытаясь загладить свою резкость:
— Я не преследую вас, я просто…
— Нет, преследуете! — воскликнула она сердито. — Вы ведете себя непростительно, отец Джеймс никогда бы так не поступил. Вы не представляете, что такое жить как в кошмаре, вам никогда не приходилось просыпаться с криком и вскакивать в середине ночи, слыша крики о помощи и зная, что вы выжили, а они — нет.
Ее обвинение так глубоко ранило душу Ратлиджа, что он не мог сдержать эмоций, и слова вырвались непроизвольно и яростно:
— Вы так думаете? Да я живу с этим, я не могу дышать, потому что с каждым вдохом…
Хэмиш, предостерегая, крикнул: «Не вздумай себя предавать!»
И Ратлидж, собрав волю в кулак, замолчал. Он был так бледен и напряжен, что она протянула руку, как будто хотела его успокоить, но рука тут же безвольно упала.
Они молча смотрели друг другу в глаза.
Он подумал, что еще никогда не подбирался так близко… В это время Хэмиш кричал, и его выкрики грохотали в голове, как залпы немецких орудий: «Тебя занесло, потому что эта женщина прошла через тот же кошмар…»
Да, ему было не все равно, что она так глубоко заглянула в его переживания, глубже, чем он мог позволить. Эта мысль была ему невыносима.
Симс и монсеньор Хольстен глядели на них во все глаза. За яростным взрывом эмоций, свидетелями которых они невольно оказались, последовала тишина. И в эту минуту, когда напряжение достигло апогея и никто не знал, как его разрядить, открылась дверь и экономка Бриони вкатила в комнату столик орехового дерева с чайным викторианским сервизом, заблестевшим в свете ламп.
Глава 25
Первым не выдержал викарий. Он вскочил со словами:
— Монсеньор Хольстен, если вы попросите вашу экономку вызвать для нас кеб, я смогу доставить мисс Трент к ближайшему поезду…
Хольстен оборвал горячую речь викария:
— Но я жду, что инспектор Ратлидж нам объяснит…
Мэй Трент взяла себя в руки и неожиданно поддержала инспектора:
— Нет. Мы должны закончить это дело. — Она повернулась к Бриони и, поблагодарив ее за чай, добавила: — Я сама разолью.
Когда экономка вышла, она занялась чаем, ее лицо было скрыто от взглядов мужчин. Но руки, державшие чайник, заметно тряслись, лицо было страдальчески искажено.
Ратлидж с белым, как воротник его рубашки, лицом застыл на месте, в нем все еще бушевал вихрь эмоций.
Хэмиш предостерег: «Ты не имеешь права на глупости…»
Мисс Трент протянула чашку викарию, он взял ее и оглянулся растерянно, думая, куда поставить, при этом избегая смотреть на Ратлиджа.
Хольстен тоже взял чашку и поставил перед собой на письменный стол, неторопливо сдвинув в сторону бумаги, как будто давая всем время прийти в себя.
Мэй Трент подала чашку Ратлиджу со словами:
— Пейте сразу, пока горячий. Я положила туда много сахару.
Ратлидж взял чашку с видом лунатика. Казалось, он не знал, что с ней делать. Потом стал пить, и, хотя чай действительно был горячим, он этого не чувствовал. Скоро ему стало легче.
Мэй Трент предложила всем ломтики кекса и сэндвичи — с ветчиной, сыром и яйцами. Маленькие белые треугольники сэндвичей были такими тонкими, что хотелось проглотить их разом.
Но в чайном ритуале свой порядок, и каждый участник вынужден ему подчиняться и играть свою роль. И в конце концов напряжение стало постепенно спадать.
В комнату вслед за экономкой проскользнул Брюс, кот монсеньора Хольстена. Сейчас он вышел из-под стола и стал внимательно смотреть на сэндвич с ветчиной, который был в руке Симса. Викарий готов был предложить ему кусочек. Он вообще взял сэндвич из вежливости. Было такое впечатление, что он не знал, что с ним делать. Его желудок сводило судорогой. Он не хотел чаепития, он хотел поскорей все закончить.
Мисс Трент некоторое время пила чай, потом прервала затянувшееся молчание и начала рассказывать:
— Я не знаю, была Вирджиния Седжвик на корабле или нет. Я помню, как мы плыли, смутно припоминаю, как одевалась вечером к ужину, чтобы идти в ресторан. Но не помню, какое платье выбрала. Это был калейдоскоп лиц, хор из голосов множества людей. Я не могла бы вспомнить, кто погиб, а кто остался жив. Это так ужасно — утонуть. Я сама чуть не утонула, но кто-то втащил меня в лодку, как мешок тряпья, помню, как мне было плохо, я откашливалась, не могла говорить. В воде были люди… — Она вдруг судорожно вдохнула, как будто снова тонула, и ей не хватало воздуха, и сказала поспешно: — Нет. Не хочу это вспоминать. — И замолчала, глядя на очаг, как будто нашла новый предмет для изучения.
Через некоторое время она продолжила, но голос ее уже был нетвердым:
— Отец Джеймс провел много времени около раненых на войне. Он говорил, что разговор отвлекает от боли и кошмаров. Но мои кошмары я успела похоронить глубоко в себе. И все же, после долгих тяжелых лет, я, наконец, смогла выбраться, стать для окружающих обычным человеком, и люди перестали смотреть на меня как на уцелевшую жертву «Титаника». Перед войной я собиралась выйти замуж и надеялась, что победит будущее, а прошлое не будет больше меня преследовать. Но так не получилось. Я не сказала Роджеру о том, что со мной случилось, мне казалось, если он не будет знать, я не увижу в его глазах напоминаний о том, что пережила. Но ему сказали. Один друг, который считал, что если Роджер узнает правду, то сможет мне помочь справиться с моими воспоминаниями. Я тогда решила разорвать помолвку, но сделать это после войны. Но Роджер не вернулся домой. Еще один груз вины лег на меня.
Она обвела взглядом троих мужчин.
— Я не знала, что у отца Джеймса свои ночные кошмары. И не смогла ему помочь. — В ее голосе проскользнули жалобные нотки, как у ребенка, который просит прощения. — Я не знала, как он нуждался в этом.
Ратлидж только сейчас вышел из состояния ступора и тяжело опустился на стул. Ему вдруг страстно захотелось, чтобы викарий и мисс Трент уехали на поезде и он смог один отправиться в Остерли или куда-то еще, но главное — в одиночестве. За исключением Хэмиша, который никогда его не оставит.
Викарий, в свою очередь, начал рассказ:
— Вирджиния Седжвик нуждалась в любви и поддержке. Я за ней наблюдал — меня иногда приглашали к Седжвикам после ее свадьбы с Артуром. Она верила, что муж ее любит, а в том, что любила его она, сомнений не было. Но он безумно увлекался гонками и жил в мире скорости и риска. Насколько я мог видеть. Не замечая ее отчаяния, он оставлял ее одну, в пустынной части Йоркшира, где всего несколько соседей и еще меньше друзей. Он думал, что она по примеру его матери удовлетворится тем, что станет вести дом, станет хорошей хозяйкой и будет достаточно умна, чтобы сглаживать трения между потомком торговцев и аристократами. Как делала его мать. Но этот брак не был удачен. Когда я узнал, что Вирджиния покинула мужа и сбежала в Америку, я был рад, что все кончилось. Я не мог видеть, как она страдает.
Ратлидж, обрадованный, что разговор принял нужное направление, спросил:
— Вы говорили о друзьях. Были среди них такие, кому она доверяла?
— Таких друзей у нее не было. — И, стараясь уточнить свой ответ, Симс добавил: — Она не могла найти общего языка с женщинами своего сословия, но была излишне дружна со слугами. А они пользовались этим. Вот почему она при любой малейшей возможности приезжала ко мне поговорить. Под любым предлогом. Я и отец Джеймс, мы были ее друзьями, она могла нам доверять. Священники не пользуются слабостями людей, как слуги. Ни при каких обстоятельствах.
Заинтригованный Ратлидж спросил:
— О чем она разговаривала с вами?
— О цветах. Музыке. Она любила музыку. Церковные службы для семейства Седжвик проводились в их владениях, там есть своя церковь. Но ей очень нравилась церковь Святой Троицы, она действительно очень красива. Вирджиния проводила в ней много времени, могла полировать скамьи или штопать занавеси. Один раз я застал ее на стремянке — в своем красивом платье она сметала паутину с витражей, не боясь испачкать перчатки. — Он помолчал. — Когда Седжвик переехал в Лондон, дом в Восточном Шермане закрыли, и ее отправили в Йоркшир.
