Игорь Христофоров - Страх
- Когда только начали погружаться, я в перископ посмотрел. Там стая дельфинов резвилась. Они как увидели, что мы вниз пошли, все бросились к нам. Спасать.
Все находящиеся в центральном посту, захохотали. Не сдержался и Тулаев. Он смеялся совершенно искренне, но даже в этом смехе оставаясь агентом отдела "Т", он заметил, что некоторые хохотали наиболее громко, подхалимски, адмирал - снисходительно, а отошедший в угол поста Бугаец лишь улыбался, показывая крепкие рекламные зубы.
Его рука покоилась на стальном брикете кувалды, приставленной к переборке, и на указательном пальце лежали две синие точки татуировки.
_11
Незаметно для многих глаз в девяностые годы двадцатого века в России шла гражданская война. У нее была довольно странная, совсем не исследованная историками и новомодными политологами форма: преступные группировки, группировочки, а зачастую и отдельные граждане-бандиты не покладая своих натруженных рук воевали с государством. А поскольку единого фронта не существовало, то группировки в паузах между боями успевали воевать и друг с другом. В этой схватке государство во многом взяло что-то от бандитов, а бандиты - от государства. Так бывает в любой войне. Американцы во Вьетнаме научились есть змей, а вьетнамцы - жевать жвачку. У нас это получилось еще масштабнее. Возможно, от наших географических масштабов. Государство само научилось воровать и мошенничать, а бандиты стали респектабельны и величественны как чиновники высочайшего ранга.
Война шла уже не один год. Степа Четверик успел за это время закончить военное училище, перейти в контрразведку и дослужиться до капитана. В отделе "Т" он обеспечивал кавказское направление. Межинский, только лишь взглянув в его карие, с желтыми белками, глаза, сразу определил ему место работы. Впрочем, кавказской крови у Степы Четверика не было. В нем смешались молдавская и южно-украинская. В училище его дразнили Цыганом, на офицерской службе не дразнили уже никак, но пару раз в Москве милицейские патрули все-таки останавливали его для проверки документов.
Потом на Кавказе чуть поутихло, и Межинский отозвал его из Моздока. Наверно, даже на замиренном Кавказе этого не стоило делать, но людей катастрофически не хватало.
В жаркий московский полдень Четверик сидел за рулем служебной белой "Волги" и ждал у дома на Ленинградском шоссе белую "девятку". В салоне, в отличие от "BMW", не было кондиционера, и если тогда Четверик ощущал себя в хрустальной воде озера, то теперь - в медном котле, в котором вот-вот должна закипеть вода.
- Объект отъехал от дома, - прохрипела рация.
- Понял, - нехотя ответил он ей.
Ночного парня с Киевского вокзала от его дома вели другие люди. Здесь, возле мрачной сталинской домины, они должны были уступить место Четверику. А то, что парень точно приедет сюда, в отделе "Т" знали почти наверняка. Час назад он навел справки по телефону о том, кому принадлежит "BMW", и вскоре должен был появиться здесь. "BMW" числилась за инофирмой, выкупившей под офис коммуналку в доме на Ленинградке. Парень не знал, что гаишники арестовали машину три дня назад, и упорно ехал по ложному адресу.
- Объект виден, - заметил белую "девятку" Четверик.
- Передаем слежение, - ответили из проехавшей мимо него красной "Нивы".
Парень припарковал машину, переговорил с кем-то по сотовому и только после этого лениво выбрался в полдневное пекло. Нос на его лице смотрелся смешно и нелепо. Для такого широкого лица его бы не мешало в два раза нарастить.
Внимательным взглядом парень изучил белые полоски жалюзи на окнах офиса на третьем этаже. Полоски, видимо, показались ему довольно миролюбивыми, потому что он пошел к подъезду, не заинтересовавшись больше ничем.
Вернулся он минуты через три. Тяжело прошлепал к машине,
забрался в нее и снова сообщил что-то далекому абоненту.
Четверик уже знал, что сотовик у парня цифровой, с защитой,
что такие пока не прослушиваются, и тоже вслед за Межинским
послал проклятие японцам. Так уж получалось, что японцы слишком усложняли жизнь. Наверное, не будь японцев, они бы уже давно нашли пути к лежбищу Зака.
Белая "девятка" плавно тронулась вперед. Четверик отсчитал до пяти и так же плавно стартовал. Группу подстраховки Межинский расположил на выезде с Ленинградки на кольцевую автодорогу. Но парень, судя по всему, решил нанести удар по провидческому гению начальника отдела "Т".
Он крутнулся на Ленинградке, и понесся к центру. Четверику стоило немалых усилий удержать его в поле видимости. У Белорусского вокзала он даже подумал, что потерял преследуемого, но пробка спасла его. Вцепившись взглядом в наклейку "SONY" на заднем стекле "девятки", Четверик выдержал пытку под названием "Преследование в заторе". В одном месте парень нырнул из плотной реки затора в ручеек проулка. Четверику пришлось нагло выехать на тротуар и, распугивая ошалевших прохожих, по соседнему проулку догнать беглеца.
К счастью, это ему удалось, и больше он не терял белую наклейку "SONY" из виду. Когда парень проехал мимо дома бабульки-инвалида на Кутузовке и лихо понесся на выезд из Москвы, Четверик сообщил об этом Межинскому. Тот дал команду грппе подстраховки переместиться по кольцевой к пересечению с Можайкой. Парень неожиданно увеличил скорость, и Четверик вдруг понял, что он остался с ним один на один. На пересечение группа подстраховки успела бы только на вертолетах. А если учесть, что и на кольцевой есть пробки...
На Минском шоссе, сразу после поста ГАИ, парень вообще плюнул на все правила и законы и понесся так, будто в эту секунду узнал, что у него в Подмосковье умирает любимая мамочка. Он делал обгоны слева и справа, подрезал и выезжал на встречную полосу.
Одежда на Четверике стала мокрой, словно та горячая вода, в которой его пытались сварить, вылилась на него потоком. Руки скользили по пластику казенного руля, сердце билось быстрее, чем молотили поршни в двигателе "Волги".
Парень дважды подряд обернулся, и Четверик понял, что "засветился". Доложить об этом Межинскому он не мог. Слишком много времени заняло бы опускание руки к рации. И хоть оттуда слышался голос начальника, Четверик упорно не поворачивался на эти звуки.
- Щас, щас, - твердил он лобовому стеклу.
Впереди грозной стеной надвигался затор. Машины, сбившись вправо горячим стальным стадом, старательно объезжали огороженный сеткой-рабицей участок ремонтируемой дороги. Парень в лучшей манере самоубийцы бросил свою белую "девятку" прямо на сетку.
Нога Четверика метнулась к тормозу и в этот момент он увидел, как дорожники, проносившие вдоль загородки еще одну вибрирующую на весу полосу сетки, в испуге бросили ее на асфальт, но сетка упала одной стороной на ограждение. "Девятка" взлетела по ней и исчезла из виду.
Под крик Межинского по рации Четверик направил "Волгу" на трамплин из сетки, с ужасом подумав, что забыл пристегнуться, и очнулся только тогда, когда после удара машины о землю увидел уменьшающиеся вдали буквы "SONY". Межинский все еще кричал, словно воочию видел его полет, и Четверик уже решил сжалиться над начальником, но тут парень швырнул "девятку" на встречную полосу, между идущих к Москве трейлеров.
Впереди наплывало очередное стальное чудовище затора, и Четверик оценил безрассудство парня. Он тоже бросился за ним, сразу попав в ущелье между трейлерами. Истеричный гул клаксонов разорвал желтый полуденный воздух над шоссе. Уходя от столкновения с бешеной "девяткой", трейлеры уступали ей дорогу, а Четверик шел за ней, как за ледоколом, разваливающим льды.
Когда они обогнали мычащее двигателями стадо затора, парень взял вправо, на свою полосу, но не понявший его маневра встречный трейлер тоже бросил руль в эту же сторону. Тупой удар и скрежет металла перекрыли все звуки шоссе.
Четверик на полном ходу свернул влево, к лесу, сгорбившись над рулем, уловил тупые удары сталкивающихся легковушек на встречной полосе и, уже ничего, ну совершенно ничего не видя, нажал на тормоз. "Волгу" развернуло, задом перебросило через кювет, она ударилась боком о ствол дуба, еще раз повернулась вдоль оси, нырнула в кусты, взлетела вверх, потом нырнула передом вниз, уткнулась во что-то твердое, жесткое и замерла. Окаменевшими ногами, упершимися в кузов, Четверик смягчил удар, но руль все равно вмялся ему в грудь. Лоб с размаху врезался в стойку двери, и левый глаз сразу стал мокрым и слепым.
Снизу, от ног, все еще что-то орал из упавшей рации Межинский. Мог бы и не вопить так громко. Заезд уже закончился. Четверик его не выиграл. Но и, кажется, не проиграл.
Дрожащей ладонью Четверик провел по мокрому глазу. Она сразу стала такой же мокрой и красной. Но зато прояснившимся глазом он разглядел столпившихся у "Волги" людей. Они стояли и будто бы ждали, сумеет водитель сам выбраться из машины или нет. Злость на зрителей заставила Четверика толкнуть левую дверь плечом. Она не поддалась. Перегнувшись над рулем, он дернул за ручку правой дверцы. Она испуганно открылась. Кто-то, наконец, догадался распахнуть ее.
