Саманта Хайес - Пока ты моя
— Что же мне делать? — спросила я тогда и отпила из бокала. Потом натянула на плечи кардиган, почувствовав, как тело колотит дрожь. Ночь была теплой, но я трепетала, осознавая, что вся моя оставшаяся жизнь зависит от ответа на этот вопрос.
— Что же тебе делать? — скептически переспросил Джеймс. — Речь не о тебе, Клаудия, а о нас. Я знаю, ты ощущаешь свою ответственность. И понимаю, что ты сдерживаешь чувства ради меня.
Он сжал мои пальцы. И я сразу оказалась в полной безопасности.
Я склонила голову и произнесла:
— Люди будут о нас судачить.
— Не обращай внимания на других людей, — ответил Джеймс. — Они не знают, что мы по-настоящему чувствуем.
— Это так быстро… — повторила я то, что говорила и о чем думала уже тысячи раз.
— Элизабет желала бы мне счастья, — возразил Джеймс. — Такой она была удивительной.
— Печально, что мне не удалось познакомиться с ней, — сказала я, но тут же осознала, что в противном случае мы с Джеймсом не обсуждали бы сейчас совместную жизнь.
Наверное, это было в высшей степени эгоистично — чуть ли не радоваться тому, что Элизабет умерла? К тому времени мы с Джеймсом виделись на протяжении нескольких месяцев. Под «виделись» я имею в виду нечто более глубокое и значительное, чем просто профессиональные встречи, в ходе которых я помогала ему обеспечить благополучие мальчиков. Джеймс просто великолепно заботился о близнецах. В сущности, я уверена, что благодаря заботам о сыновьях и нашим зарождающимся отношениям он и сумел справиться с горем. Маленькие дети и я помогли ему миновать ранние этапы несчастья.
— Кажется, что это просто слишком быстро, — стояла на своем я. — Люди обязательно будут судачить, нравится нам это или нет, Джеймс. Они скажут, что я — кто-то вроде хищницы, переехавшей к тебе, чтобы занять место Элизабет.
Мне хотелось плакать от бессилия, но я сдержалась. После всего, через что мне пришлось пройти, после того, как я практически распрощалась с надеждой встретить кого-то еще после расставания с Мартином, — в конце концов, мы были вместе одиннадцать лет, — я и подумать не могла, что снова обрету любовь, не говоря уже о семье.
— Мне плевать, — ответил Джеймс. Он привлек меня ближе и почувствовал мою дрожь.
— Эй, — нежно сказал он, — не бойся.
А потом Джеймс взял меня за плечи и отодвинул от себя на расстояние вытянутой руки. По моей левой щеке катилась одна-единственная слеза, которую я проклинала за то, что она слабовольно выскользнула, выдав мои истинные чувства.
— Я хочу, чтобы ты переехала ко мне и мальчикам, Клаудия. Я хочу этого больше всего на свете. Скажи, что переедешь.
В тайном пространстве моего сознания ответ возник мгновенно: «Да!» Но я была не настолько глупой, чтобы тут же соглашаться, так что пришлось натянуть на лицо задумчивое выражение и подавить улыбку, готовую вот-вот заиграть на моих губах. Это было началом новой жизни. В конечном итоге, после всех жестоких разочарований и эмоциональных расстройств, которые я вынесла с Мартином, мне предложили еще один шанс на счастье. Я и подумать не могла, что это когда-нибудь произойдет.
— Это сущее безумие, — засмеялась я.
Джеймс тоже залился смехом. Фактически он смеялся уже через несколько дней после того, как узнал о кончине Элизабет, и я никак не могла этого понять. Но сейчас, зная его достаточно хорошо, я осознаю, что это был его способ справляться с горем. Человек может выдержать серьезное нервное напряжение, но потом его разум обязательно отвлечется, направит свою работу в другую сторону, максимально приближенную к нормальному состоянию. Это самосохранение, и я, в определенной степени, делала то же самое. Мы оба восстанавливались после тяжелых потерь, оба безнадежно запутались и все же пытались в высшей степени рассудительно, по-взрослому, преодолеть свои невзгоды.
— Безумие, да. Но я полюбил тебя, Клаудия. Я хочу жениться на тебе. Я хочу, чтобы ты стала матерью Оскара и Ноа.
А я слышала только эти слова: «Я хочу, чтобы ты стала матерью». Так он оказался необычайно близок к тому, чтобы сделать предложение. И я вышла замуж так же естественно, как готовила ужин или заботилась о мальчиках, так и не получив больше конкретно сформулированного предложения руки и сердца.
Сколько раз я пыталась стать чьей-то матерью? И сколько раз я терпела неудачу?..
И вдруг я вмиг перестала быть неудачницей. Я игнорировала вопли сомнения в моей голове и подчеркнуто не замечала осторожные предостережения родных и друзей, когда они вскидывали брови и принимались уверять, что время для наших отношений с Джеймсом выбрано неверно. «Он только что потерял жену, Клаудия… Неужели ты действительно хочешь растить чужих детей? Деньги притекли к нему от умершей жены…» Я и понятия не имела о размере наследства, которое Элизабет оставила Джеймсу, как и о состоянии ее семьи, и, в сущности, у меня еще оставались сомнения по поводу личных дел моего избранника. Но я старалась не придавать значения всем этим пересудам и предупреждениям, сыпавшимся на меня одно за другим из уст благодетелей человечества, которых не устраивало мое недавно обретенное счастье.
Для нас все было просто. Он страдал. Я страдала. А вместе мы начали приходить в себя. У меня ни разу не возникало и мысли о том, что Джеймс лишь использует меня в качестве заменителя матери для своих детей или рассматривает как находящуюся под рукой няню и домработницу с проживанием, призванную исправить его поломанную жизнь. А если бы подобная мысль и пришла мне в голову, я тут же прогнала бы ее прочь. Я любила Джеймса, любила его сыновей. Я хотела быть их матерью. Я хотела быть женой Джеймса. Он пообещал, что у меня будет свой собственный ребенок, и я поверила, что он даст мне это счастье. На первых порах я не осмеливалась упоминать обо всех своих выкидышах и рождении мертвых детей. Я хотела, чтобы это было частью моего прошлого, но не будущего. Я пришла к выводу, что это была вина Мартина, не имеющая ни малейшего отношения к моему организму. Даже когда врачи говорили мне о том, что сомневаются в моей способности когда-либо стать матерью, я отказывалась прощаться с надеждой.
— Черт, да как же меня это достало! — вырывается у меня в тот самый момент, когда Зои возвращается домой. Она напевает что-то себе под нос.
— Неужели я слышала, как кто-то ругается? — весело произносит она, засунув голову в дверь гостиной.
Она застает меня сосредоточенно посасывающей уколотый иголкой палец.
— Я совершенно ни на что не гожусь, — говорю я, мимоходом вскидывая голову, глядя на няню и помахивая блузкой.
— Мне очень жаль, я хотела сделать это для вас. — Зои немного краснеет и входит в комнату, мягко забирая у меня одежду. Крошечная пуговица болтается на спутанном хлопке. Зои не знает, по поводу чего я выругалась, — блузки или уколотого пальца. А ругалась я на самом деле из-за своей глупости — перед тем, как рассказывать полиции о Зои, следовало поговорить с ней лично.
Няня усаживается рядом со мной.
— Как вы себя чувствуете? — спрашивает она.
Я пристально смотрю на ее лицо. И не вижу ничего, что выдало бы мало-мальскую нечистоплотность, ничего, что подтвердило бы мои тревоги.
— Зои, подождите-ка. Мне нужно кое-что у вас спросить.
— О, конечно, — любезно отвечает она. — В чем дело?
В ее голосе сквозит еле заметное сомнение, но она явно не ожидает щекотливой темы, которую я собираюсь поднять.
— Зои, когда я искала книгу, наверху, на чердаке, я не могла не заметить кровь на одной из ваших кофт. — На мгновение замолкаю. Теперь она знает, что я была в ее комнате.
— А, вы об этом, — говорит няня, смущенно улыбаясь.
— Я не совала нос в ваши дела, уверяю вас, — спешу добавить я. — Просто мне показалось, что книга могла по-прежнему лежать в вашем гардеробе.
Я действительно когда-то хранила в том шкафу университетские записи и книги.
— Но я забыла, что до вашего переезда отнесла кое-что в подвал. Я заметила кофту и принялась гадать, не поранились ли вы, — продолжаю плести я. Увы, я не могу упоминать о фотографии или тесте на беременность.
— Да, я поранилась, — машинально отвечает Зои и хватается за плечо. — Упала с велосипеда. — Но со мной все в порядке, — добавляет она, вероятно, потому, что на моем лице отражается явное недоверие. — Я неслась к магазину, чтобы купить молоко, и тут тормоза вышли из строя. Не волнуйтесь, мальчики в это время были в школе. В конце концов кровотечение остановилось. Там была просто царапина, довольно широкая и неглубокая, но, пока я дошла до магазина, на кофте образовалось форменное безобразие.
Я во все глаза смотрю на нее. Объяснение звучит вполне правдоподобно, только вот меня удивляет то, что она ни разу не упомянула об этом случае.
— Я обязательно рассказала бы вам, но не хотела тревожить вас еще больше, — объясняет Зои, словно прочитав мои мысли. Она тянется ко мне и ободряюще похлопывает по руке. — А еще мне не хотелось, чтобы вы сочли меня неуклюжей идиоткой и плохим водителем.
