Александра Маринина - Благие намерения
– Ну как, Родислав Евгеньевич? – спросил вошедший в комнату научных сотрудников начальник отдела. – Документ можно отдавать? Там все в порядке?
– Еще пара опечаток, – пробормотал Родислав, поднимаясь из-за стола. – Сейчас покажу Лизе, она поправит, и можно отдавать.
– Хорошо, я жду.
Родислав выскочил из кабинета и зашел в комнату лаборантки.
– Что, опять? – огорченно воскликнула девушка. – Я же, кажется, все выправила. Неужели что-то пропустила?
– Вот здесь, – Родислав старался говорить громко, чтобы его голос был слышен в другой комнате, – и еще вот тут.
Он сделал шаг по направлению к Лизе, наклонился и поцеловал ее в губы. Девушка ответила жадно и горячо, обхватив руками его бедра.
– Сумасшедший, – прошептала она, отстраняясь, – сейчас кто-нибудь войдет.
– Мы услышим, – ответил он тоже шепотом. – Ну, все, как договорились?
– Да, я доеду до «Сокола» и буду ждать тебя на платформе, у первого вагона. Только не задерживайся.
– Я постараюсь.
Они встречались в ее квартире – Лиза жила одна, и им никто не мешал. Никто и ничто, кроме необходимости возвращаться домой, к Любе и детям.
Ровно в шесть вечера Лиза заперла кабинет, попрощалась и ушла, а Родислав еще несколько минут поболтал с никуда не торопящимся пожилым старшим научным сотрудником, который всегда задерживался дольше всех.
От станции «Сокол» они еще долго ехали на троллейбусе, и Родислав мысленно считал с каждой минутой убывающее время, которое ему останется провести с Лизой, чтобы вернуться домой все-таки не очень поздно. Сегодня у него было «партсобрание», в следующий раз придется придумать банкет, который устраивает какой-нибудь сотрудник по случаю защиты диссертации или юбилея, или срочный научный отчет, а в самом крайнем случае – так называемую местную командировку, когда для сбора материала для научных исследований сотрудники отправлялись в разные организации, начиная от территориальных органов внутренних дел и расположенных в Московской области исправительно-трудовых колоний и заканчивая Центральным статистическим управлением. Эти чудесные, восхитительные встречи в Лизиной уютной двухкомнатной квартирке происходили реже, чем Родиславу хотелось бы, и он иногда с сожалением вспоминал о следственной работе, которая позволяла без особой дополнительной лжи возвращаться домой сколь угодно поздно и отсутствовать дома по праздникам и выходным дням, достаточно было только сказать Любе, что у него много работы, что он зашивается с документами или что его срочно вызвали. Но если бы он остался на следствии, он не познакомился бы с Лизой и никогда не узнал бы, как это бывает, когда не можешь думать ни о чем, кроме близости с женщиной, когда внутри все вздрагивает от одного только звука ее голоса, когда постоянно преследует ее запах, когда каждое прикосновение к ней вызывает восторг и становится невыразимым и невозможным счастьем.
Едва переступив порог Лизиной квартиры, Родислав начал судорожно раздеваться – времени оставалось совсем мало, партсобрания, конечно, бывают длинными, но всему есть мера. Уже через минуту он забыл обо всем на свете, в том числе о жене, детях и том самом партсобрании, которое не может длиться до глубокой ночи.
Потом он разнеженно валялся на широком диване, пил сваренный Лизой кофе, курил и думал о том, что у него не хватит сил встать и уйти.
– Ты определился с темой диссертации? – спросила она, устраиваясь рядом с ним под одеялом.
– Пока нет. Время еще есть, – лениво ответил Родислав. – Куда торопиться?
– Но реферат нужно писать уже сейчас, – возразила Лиза, проработавшая в академии целых четыре года, с момента ее основания, и хорошо изучившая порядки. – На дворе май, в сентябре вступительные экзамены в адъюнктуру, без реферата тебя к ним не допустят. Знаешь, Родик, я бы тебе посоветовала взять что-нибудь связанное с региональными особенностями или с исправительно-трудовыми учреждениями.
– Почему? – он удивленно уставился на девушку. – Колонии меня никогда не интересовали, и в провинцию я не собираюсь. С чего у тебя появились такие мысли?
– Дурачок, – она ласково поцеловала его в плечо, – тебе нужна тема, по которой ты сможешь постоянно ездить в командировки, понял?
– Зачем? Уезжать и не видеть тебя?
– Снова дурачок, – она рассмеялась. – У каждой командировки есть две точки: точка отъезда и точка возвращения. Догадываешься?
Теперь он понял, что имела в виду Лиза. Из командировки всегда можно вернуться чуть раньше, может быть, на день, на полдня или даже всего на несколько часов, но это будут часы, которые они смогут провести вместе, не придумывая никаких банкетов и партсобраний. Родиславу не очень понравилось, что Лиза додумалась до этого раньше, чем он сам, и ему совсем некстати припомнились туманные намеки сотрудников отдела на то, что Лиза с ее красотой, живым веселым нравом и неприкрытой сексапильностью никогда не оставалась без внимания мужчин, как преподавателей и научных сотрудников академии, так и слушателей и адъюнктов. Он гнал от себя мысли о том, что у Лизы до него были и другие мужчины, а может быть, он и сейчас у нее не единственный.
Он все-таки собрался с силами, вылез из-под одеяла и начал одеваться. Потом присел на край дивана, потянулся к Лизе, поцеловал ее спутанные волосы.
– Не хочется уходить.
– Надо, – она шутливо погрозила ему пальцем. – Если хочешь, чтобы следующее партсобрание состоялось, с предыдущего следует возвращаться вовремя. Зачем будить лишние подозрения?
Он кивнул, молча соглашаясь, но в то же время червячок ревности снова зашевелился: очень уж она предусмотрительна, и это выдает в ней не столько ум, сколько опыт бывалой любовницы женатых мужчин. Но какое все это имеет значение, если сейчас она с ним, с Родиславом, и если он жить не может без того ошеломляющего, оглушительного восторга, который охватывает его рядом с ней! Такого никогда не бывало ни с Любой, ни с другими женщинами.
Домой он возвращался на такси, так получалось куда быстрее, чем тащиться в троллейбусе до метро, потом ехать на метро с двумя пересадками, потом ждать на остановке автобус, который будет ехать до нужной улицы добрых полчаса. Чем ближе Родислав подъезжал к дому, тем острее начинал чувствовать голод: обедал он в два часа, у Лизы только кофе выпил – ни на что другое времени уже не хватало, а теперь десятый час. Он с удовольствием думал о том, как войдет в чистую просторную квартиру, вдохнет знакомые вкусные запахи Любиной стряпни, снимет форму, переоденется в спортивный костюм, вымоет руки и сядет за стол. И будет разговаривать с Любой, как привык разговаривать с ней все четырнадцать лет совместной жизни, будет рассказывать ей о работе, о коллегах, о том, какой документ он сегодня подготовил и удостоился похвалы начальника отдела, о циркулирующих по академии слухах о грядущих кадровых перемещениях в руководстве министерства, в результате которых Николай Дмитриевич Головин, скорее всего, станет заместителем министра. И конечно, придется рассказать о том партсобрании, на котором он так задержался. Родислав уже примерно представлял, чему оно было посвящено и почему оказалось таким длинным. Врать он не любил, и это проклятое партсобрание, вернее предстоящая ложь о нем, было единственным, что омрачало его возвращение домой.
Дети еще не спали, пятилетняя Леля немедленно забралась к отцу на колени и стала требовать, чтобы он послушал, как она сегодня в детском саду поссорилась с девочкой, которая во время прогулки сорвала на газоне цветочек мать-и-мачехи, понюхала и бросила.
– Цветочек лежал и плакал, ему было больно, – в глазах у Лели стояли слезы, – я даже слышала, как он кричал и звал на помощь, а Маринка пошла дальше и даже не оглянулась. Я ей сказала, что она плохая и злая, потому что обидела цветочек, а она меня стукнула и еще воспитательнице нажаловалась, как будто я ее обзываю. Папа, правда же, цветочки обижать нельзя?
– Правда, принцесса, правда, – с растроганной улыбкой сказал Родислав, целуя ее мокрые глазки, – цветочки обижать нельзя, и вообще никого нельзя обижать, ни зверей, ни растения, ни людей. Ты была совершенно права. Воспитательница тебя наказала?
– Нет, она просто сказала, чтобы я не обзывалась.
– А ты ей сказала, что Марина тебя стукнула?
– Нет, – потупилась Леля.
– Почему? Надо было сказать.
– Я не сказала, – повторила девочка. – Пусть она меня стукнула. Мне за цветочек было обидно. Мне его было так жа-а-алко! – И она снова разрыдалась.
Люба подхватила дочурку на руки, бросив на Родислава укоризненный взгляд, мол, не смог повести разговор так, чтобы ребенок не возвращался к грустной теме.
– Лелечка, цветочку уже не больно, у него быстро все прошло, честное слово. Ведь когда Марина тебя стукнула, тебе же не было больно, правда? Ты даже воспитательнице не сказала об этом и сразу же забыла. Так и у цветочка, у него поболело несколько минуток и прошло. Сейчас он уже здоровенький и веселенький.
