Если нам судьба… - Лукина Лилия
Скажи, чем я могу искупить свою вину? Скажи, что ты хочешь от меня? Скажи, что я должен сделать, и я это сделаю… Я все сделаю!
— И ты считаешь, что это твоя единственная вина?! — Матвей совсем не собирался останавливаться. — Тогда скажи мне другое. Во всех газетах расписывают, как ты со своими любовницами по всему миру разъезжаешь, какие подарки им делаешь. Это понятно, ты мужчина свободный, можешь себе это позволить. Только хочу тебя спросить, а когда ты в последний раз родные могилы посетил? Деда с бабушкой? Своего отца? Дяди Андрея Власова, которому и твоя, и моя семья абсолютно всем обязаны?
Вот теперь Власов испугался по-настоящему. Видимо, семейные устои и традиции были настолько незыблемы и крепки, что такое пренебрежение к памяти предков являлось настоящим преступлением.
— Мама не так давно ездила, — отводя взгляд, тихо сказал он.
— А я спрашиваю тебя, Александр Репнин, когда ты сам последний раз был в Крайске? — голос Матвея гремел под сводами высокого потолка каминной так, что звенели стекла.
И уже просто не владея собой, он схватил стоящий на столике подсвечник и запустил им в сторону камина. Но ожидаемого звона разбитого стекла не последовало. Панфилов не стал бросаться за подсвечником, как вратарь на мяч в футбольных воротах, он как-то мягко и неторопливо переместился, и тот сам лег в его руку. Владимир Иванович аккуратно поставил подсвечник рядом с собой на столик и, как ни в чем не бывало, продолжал беседовать с братьями.
Власов закрыл лицо руками и прошептал:
— Лучше бы она выстрелила…
ГЛАВА 10
— Ну вот, ваше благородие, с Божьей помощью и добрались. А дома-то вас родные стены сами, без всяких докторов вылечат. Да и как на сыночка поглядите, так сразу духом воспрянете. Вы на меня опирайтесь крепче. На ногу-то вам пока наступать нельзя… Я же слышу, как вы зубами от боли скрипите… — говорил молодой здоровущий парень простой крестьянской внешности в выцветшей солдатской гимнастерке, поддерживая за талию своего спутника.
— Андрей, сколько раз я тебе говорил, не называй ты меня «вашим благородием». Что у меня, имени-отчества, что ли, нет? Смотри, а дом-то какой темный… Ни огонька не видно… Может, они уехали, и мы зря сюда с таким трудом добирались. — Молодой офицер в форме артиллерийского капитана царской армии действительно скривился от боли, неудачно наступив на раненую ногу. Опираясь на плечо Андрея, он с тоской смотрел на огромный темный особняк, видневшийся в глубине двора.
Так поздним августовским вечером 1917 года разговаривали между собой эти двое мужчин, только что вылезших из простой крестьянской телеги, которая остановилась у больших кованых ворот усадьбы графа Матвеева Сосенки. Рисунок ворот представлял собой причудливые переплетения цветов и листьев, а в середине каждой из створок в большом овале располагалась буква «М».
— Как же мы внутрь попадем, Артамон Михайлович? Ворота-то заперты, а дом далеко, не докричишься. Да в наши дни в такое позднее время и выходить-то из дома страшно. Может, я через забор перелезу и до дома добегу, а вы здесь постоите. Даже если и съехали они, то ночевать-то нам где-нибудь надо — не под небом же оставаться. Уже насиделись мы под небушком, хватит…
— Погоди, Андрей, здесь цепочка есть, а от нее провод к колокольчику в доме тянется. Сейчас сообщим, что приехали. Только бы они здесь были… Ты не представляешь, как мне не терпится сына увидеть. Ведь ему три месяца уже скоро, а я его и не видел ни разу.
— Увидите, Артамон Михайлович, увидите… Нашел цепочку… Ну что, дергать, что ли?
— Смотри, совсем не оторви, сила-то у тебя немереная.
Через несколько минут, показавшихся приезжим
часами, в темноте дома появился еле видимый огонек, который медленно приближался к входным дверям. Наконец, они открылись, и по сосновой аллее в сторону ворот осторожно и медленно направился пожилой мужчина. Подойдя поближе, он, опасливо вглядываясь в темноту, сказал:
— Господа не принимают. Ступайте с Богом.
— А хозяев домой пускают? — спросил офицер. — Кошкин-Мышкин, это я так сильно изменился или в доме хозяева поменялись?
— Господи, батюшки-светы, царица небесная, Арта-
мон Михайлович вернулись. Вот радости-то будет, — причитая таким образом, дворецкий стал торопливо отпирать ворота. — Все дома, и все, слава Богу, живы-
здоровы. Главное, что вы живым вернулись. Уж как
Елизавета Александровна убивались, когда письмо пришло, что вы в лазарете раненый лежите. Добро пожаловать, Артамон Михайлович, с возвращением вас! — с этими словами старик открыл одну створку ворот и поклонился офицеру.
— Андрей, помоги старому ворота закрыть. Это денщик мой, — объяснил он дворецкому.
— Как же, как же. Наслышаны, — старик с уважением посмотрел на Андрея.
— Семен, а что же в доме так темно, или все уже
спать легли? — спросил Матвеев.
— А, почитай, никого и не осталось, разбежались все, — с осуждением сказал дворецкий — Как беспорядки-то начались, так все и ушли. Из прислуги только я да Катерина с Петькой. А из господ — Елизавета Александровна с сыночком да маменька ее Мария Сергеевна с внуком Павликом и Глафирой. Вы же сами супруге велели сюда уехать, после февраля-то. Мария Сергеевна не захотели ее одну в таком положении отпускать, а у нее в то время как раз Павлик гостил, вот они все и приехали. Редкого мужества женщина, с одной только Глафирой в такую дорогу пуститься. Да и то сказать, Апраксины всегда отчаянными были.
— Господи, да как же вы тут живете? Ладно, я что-нибудь придумаю. Ты мне лучше про сына скажи, как он, на кого похож? — ступив на родную ему землю, Артамон Михайлович сразу как-то ослабел. Видно было, что поездка чрезвычайно утомила его, и до самого последнего момента он держался на нервах. Сейчас же, когда он достиг желанной цели, силы оставили его.
— Доктор Добрынин говорит, что мальчик здоровенький, а на кого похож, так вы сами увидите — точная ваша копия. Я ведь вас, Артамон Михайлович, во младенчестве хорошо помню. Вашу породу матвеевскую ни с кем не спутаешь, сразу видна, — старик сыпал словами, а сам с волнением смотрел на хозяина, видя, что тому становится все хуже и хуже.
— Ничего, ваше благородие, сейчас мы вас до дому доставим, — Андрей тоже видел, что Матвеев слабеет на глазах, и подхватил его на руки, как ребенка.
— Оставь, Андрей, я сам, — пытался сопротивляться тот.
Но Андрей уже шел к дому крупными шагами, приговаривая:
— А вот как в дом войдем, так я вас сразу же на ноги и поставлю, так что слабости вашей никто и не увидит.
— Где все? — спросил Артамон Михайлович у дворецкого.
— А в каминной, где всегда по вечерам собирались.
— Вот и хорошо, — сказал хозяин. — Не придется тебе меня, Андрей, по лестнице на второй этаж тащить.
— А своя ноша не тянет, ваше благородие, — денщик и вправду нес своего офицера легко, будто не чувствуя тяжести. — А вот как вы меня, бугая такого, из боя, сами раненый, вытащить сумели, этого я никак до сих пор в толк взять не могу.
— А своя ноша не тянет, — в тон Андрею ответил Матвеев.
И действительно, войдя в дом, Андрей поставил офицера на ноги и заботливо, как на маленьком, поправил на нем френч. Потом с любопытством огляделся.
В огромном холле прямо напротив входной двери в простенке между окнами, как бы приветствуя вошедших, висел большой портрет мужчины в военной форме времен Петра Первого, без сомнения, родственника хозяина дома — фамильные черты рода Матвеевых были видны с первого же взгляда.
— А это первый хозяин дома — их сиятельство граф Андрей Артамонович Матвеев, ему эти земли были императором Петром Алексеевичем пожалованы, — сообщил Андрею дворецкий.
— Потом оглядишься, будет еще время. Пойдем, я тебя жене и теще представлю. — Матвеев хоть и с трудом, но стоял на ногах.
Они прошли из холла налево и через высокие белые двустворчатые двери вошли в большую комнату, освещенную пламенем камина и несколькими свечами, стоящими на изящном карточном столике, за которым сидела женщина лет сорока пяти на вид и раскладывала пасьянс. Рядом с ней на другом стуле стоял маленький мальчик и с любопытством смотрел на карты.
