Андрей Хазарин - Товар для Слона
— На какой машине ездите?
— На самосвале. КрАЗ-256Б, номер ЧУС 13–51.
— Пятого ноября в ночную смену работали?
— Это когда мэр погиб? Работал.
"Чего спрашивает, если у самого моя путевка лежит?" — подумал Иванов.
— В 20.51 где находились?
— Откуда ж мне помнить, я что, время засекаю?
— Примерно в это время инспектор ГАИ заметил ваш номер в трехстах метрах от места аварии.
— Ну не знаю — раз инспектор заметил, может, так и было. Когда дорогу перекрыли после девяти, ехал с мусором… со строительным мусором от станции "Петровское поле", меня завернули обратно на Псковскую и через низ.
— А перед этим?
— А перед этим привез пять кубов чернозема с Бугаевки.
— Дорогу перекрыли в 21.15. Как вас загружали мусором?
— Как всех — сперва экскаватором маленьким, "Беларусем", а после лопатами.
— И сколько времени шла погрузка? — допрашивал капитан ничего не выражающим голосом.
— Минут двадцать — или полчаса, не знаю. На часы не смотрел.
— А почему не смотрели, вам разве не хотелось поскорее загрузиться и ехать, лишний рейс сделать?
— Хотелось, — отвечал Иванов, — но я, пока они лопатами кидали, лампочку менял. Полно песка за шиворот набросали…
— Какую именно лампочку?
— Сзади, в левом стоп-сигнале. Мне молодой Ткаченко сказал, что не горит, я и поменял, пока грузили.
— Ну что ж, все сходится. Направляясь с грунтом к станции "Петровское поле", вы резко затормозили с нарушением правил дорожного движения, автомобиль мэра, пытаясь уйти от столкновения, зацепил ваш левый фонарь и разбил лампочку, после чего попал под встречный КрАЗ, а вы, опять в нарушение правил, не остановились и покинули место аварии! По чьему заданию вы действовали?
— Чего?! — вскочил с места Иванов. — Какое задание?!
— Вот и я хочу знать, какое именно задание вы получили и от кого? Кто поручил вам убить мэра?!
Иванов обессиленно сел.
— Елки, да что вы такое говорите? Убить… Э-э, подождите! Вы из-за лампочки решили, что мэр меня зацепил? Так меня никто не цеплял, лампочка сама перегорела! Если б он зацепил, так разбил бы весь фонарь, а там только лампочка сгорела.
— Может, он и разбил весь фонарь, а вы отремонтировали, пока шла погрузка.
— Во дает… — Иванов не знал, что ответить. Забормотал: — Елки… Ну чего тут скажешь?.. О, вы у Коли Ткаченко спросите, он скажет, что фонарь был целый! — И тут ему в голову пришла совсем спасительная мысль: — Э-э, стойте! Говорите, меня гаишник заметил, да? А почему он меня заметил, почему внимание обратил?
— Потому что у вас не горел стоп-сигнал, — победным тоном ответил капитан.
— Ну вот! — с торжеством отозвался Иванов.
— Что значит — "ну вот"?
— А то значит, что фонарь был не разбитый, лампочка освещала номер, иначе как бы он мой номер узнал?
— А на борту у вас что, номер не написан?
— Тю… Какой же задний борт у КрАЗа-самосвала? Сами посмотрите! И вообще, мэр же на легковой машине был, так ведь? Так как же он крылом до моего фонаря мог достать?
— Почему обязательно крылом — мог, например, углом крыши зацепить…
— Да вы что, товарищ капитан, совсем сдурели?
Иванов только руками развел. Что докажешь человеку, который как будто вообще ни одной машины в жизни не видел?
— Все, Иванов, хватит хамить! Твоя песенка спета! Посидишь на Черной горе, подумаешь — может, сообразишь, что добровольное признание засчитывается при вынесении приговора… — Капитан откашлялся и перешел на официальный тон: — Гражданин Иванов, объявляю вам о задержании на семьдесят два часа. До выяснения обстоятельств!
* * *— Здоров, кум! Это я, Медведь! Тебе слышно?..
— Слышно.
— Ты, помню, шоферами интересовался? Появился тут один, Иванов фамилия. Из метростроевских.
— А-а. Ладно. Я перезвоню.
Глава 38. Ищи, Кучум!
Борис Олегович Дубов ехал на встречу с Кучумовым в грозном настроении. Сеялся дождик, ныло колено, не раскуривалась трубка… Бесила наглость этого черного шакала Арсланова, бесила мелочная двуличность полковника, который одной рукой брал конвертики, а другой шарил по кустам, пытаясь найти дубинку против своего благодетеля… Борис Олегович выколотил трубку в пепельницу, велел Алексею подать из бардачка "Герцеговину Флор" подходят к концу старые запасы, а выпуск прекращен… Полузабытым жестом заломил мундштук папиросы, затянулся, выпустил дым через нос. Еще раз затянулся.
Надо успокоиться. В гневе нельзя принимать решения, в гневе нельзя вести разговоры. Полковник — тварь двуличная и опасная. Нет, с ним надо говорить спокойно, продуманно и не впадая в эмоции. Наоборот, это в нем надо разогреть эмоции — пускай нервничает, делает ошибки, тогда скорее попадется… Ничего, будут ему эмоции…
Кучумов, как было условлено, ждал на троллейбусной остановке возле Выжлятников — спрятался от дождя в будочку с выбитыми стеклами, ежился в простонародной нейлоновой куртке. "Вольво" плавно затормозил, Алексей было собрался выйти — открыть гостю дверь, но Дубов показал двумя пальцами, что не надо. Алексей вывернулся назад, открыл дверь изнутри.
Полковник нырнул в машину, суетливо и неловко с непривычки захлопнул за собой дверь. Поздоровался.
Антон тем временем отплыл от бровки, выждал, поглядывая в зеркало, круто развернулся в обратную сторону и тут же свернул направо, через мостик. До крайних домов восточной границы Петровского поля — километра два — дорога шла по незастроенным местам и только потом, уже за широкой балкой, превращалась в улицу Дубоноса. Мотора почти не было слышно, лишь зудели по мокрому асфальту шины. На первом перекрестке пришлось тормознуть — "скорая помощь" с сиреной и мигалкой подрезала нос и умчалась к неотложке.
— Чуть ли не единственный в городе освещенный перекресток, — брезгливо проворчал Дубов.
— По статистике дорожных аварий входит в первую десятку, — объяснил Кучумов.
Темные улицы раздражали Бориса Олеговича. Федерация разыгрывала с обнаглевшим независимым соседом политические игры с отчетливым душком экономического шантажа, поэтому независимые политиканы подчеркнуто экономили энергию на своих независимых согражданах. Когда фирменный поезд Чураев — Москва пересекал границу и в ночном мраке вспыхивали залитые светом улицы Половецка, в вагонах начинали матерно браниться.
Следующий островок света был у круглой клумбы на углу Проспекта. "Вольво" повернул налево, потом направо, в узкий и темный проезд.
— Не удивляйтесь, Дмитрий Николаевич, я тут недавно домик приобрел по случаю смерти владельца… Тормозните, Антон… Знаете, Дмитрий Николаевич, мне говорили, Ланской погиб вот на этом месте, где мы с вами сейчас стоим…
Кучумов пожевал губами, потом спросил небрежным тоном:
— А вам не говорили, где погиб главарь преступников Кононенко?
— Ну как же! — оживился Дубов. — Говорили! Я, конечно, не знаю, насколько это соответствует истине, но говорили, что вон там, за поворотом…
— Ты смотри, — покачал головой Кучумов, — правильно вам говорят! Пустячок, конечно, но приятно подколоть Слона…
Дубов снисходительно улыбнулся.
Проволочную ограду сменил тесовый забор, весь участок стал выглядеть чуть-чуть аккуратнее — но не более того. Домик оставался прежним, без изменений, разве что на окнах появились другие занавески, чуть плотнее. Сейчас за ними горел свет.
— Прошу в мой скромный приют отдохновения, — пригласил Дубов.
Кучумов вошел, оглядел действительно скромную, хотя и уютную обстановку. С удовольствием отметил, что в домике тепло, и расстегнул молнию на куртке. Откуда-то возник крупного сложения молодой человек, забрал у Дубова и гостя верхнюю одежду. Исчез в крохотном коридорчике, снова появился, подкатил к столу сервировочный столик, прикрытый крахмальной салфеткой, снова исчез.
Борис Олегович расположился за столом, показал полковнику место напротив, проговорил:
— Не удивляйтесь, что я привез вас сюда, — нам с вами нужно без помех просмотреть некие документы.
Он выложил перед Кучумовым копии, добытые Асей, а сам тем временем снял с сервировочного столика салфетку, налил джину в два высоких стаканчика, разбавил индийским тоником, бросил по кубику льда. Перенес на стол два блюдечка — с орехами и фисташками.
Кучумов, листая бумаги, пробормотал:
— "Меценат"…
— Да-да, — подхватил Дубов, — одно из легальных заведений господина Арсланова.
Дмитрий Николаевич досмотрел бумаги, молча сложил, подровнял, сколол обратно скрепкой. Взял стаканчик, отпил глоток, закусил фисташкой. Совершенно очевидно, эти бумаги — полное и окончательное оправдание Арсланова, они снимают с него всякие подозрения в убийстве. Непонятно только, как он убедил мэра. Гм, а с другими рынками как убеждал? Да нет, другие были до Коваля… Ладно, не в том дело.
