Светозар Чернов - Три короба правды, или Дочь уксусника
— Привыкайте к кандалам. Учтите, вы зря запираетесь. Из этих двоих сейчас все вынут, и они же на вас все и свалят.
Поляка немного отпустило, и он присел на стул.
— Сколько вас еще здесь в театре?
— Мы втроем были, и еще Ксения Соловейчик и Ольга Храневич с Григорием Устрицыным, хозяином теплой портомойни у Морского корпуса. У них места на галерке на той стороне.
— Кто такой Митенька, который покушался на нас сегодня на Конюшенной? Кто его сообщники?
— Я не знаю никакого Митеньку… Мы не собирались ни на кого покушаться… Мы хотели из ложи балет посмотреть!
— Врешь, курва, — снова стал закипать поляк. — Я сам слышал, как ты с этими двумя следили за тем, приедет царь или нет. Молчать там, внизу!
Фаберовский схватил сковородник и опустил его за барьер.
— Ты, плешь в бакендбардах! Еще раз подашь голос, я спущусь вниз— и ты у меня по этапу загремишь!
Вытянув сковородник наверх в ложу, поляк поймал испуганный взгляд Вареньки.
— Изобретение жандармского ротмистра Целибатова, — сказал Фаберовский.
— Для осмотра женского полу на предмет хранения адских машин и револьверов под юбками без снятия оных. Я последний раз спрашиваю: кто такой Митенька?!
Варенька вдруг разрыдалась, затряслась вместе со стулом.
— Мы иногда сюда забираемся, когда здесь охранников нету. А их никогда не бывает, если Его Величество в театр не приезжает. У Соломона ключ от его комнаты как раз подходит. Мы уже раза три отсюда балет смотрели. А вы на нас набросились, как на злодеев каких. Прошлый раз нас охранник просто вытурил, когда мы думали, что его не будет. Соломон ему пиво из буфета принес, и все. Господин жандарм, отпустите меня домой…
Было ясно, что все это — чистая правда. Фаберовский растерянно оглядел темный зал. Бухарский эмир помахал ему платочком, а Артемий Иванович сидел в свой ложе, спиной к сцене, и чокался стаканом с кухмистером. Там царило полное семейное согласие. На сцене Щелкунчик ломал себе зубы об очередной орех.
«Сейчас сдохнет!» — подумал Фаберовский, глядя на его выверты, и стал лихорадочно искать в зале Сеньчукова. Кресло в партере, где он сидел полчаса назад, было пусто, и только измятая афишка белела на голубом бархате сидения. «Уж не отправился ли он по мою душу? Или по душу пана Артемия?»
— И надо же было вам именно сегодня полезть сюда в ложу! — сказал Фаберовский, подходя к всхлипывавшей барышне и развязывая веревки. — Хотите пива? Только у меня стакан один.
— Хочу, — ответила Варенька, разминая затекшие кисти. — А у вас много пива осталось?
— Да тут на донышке. Выпейте, и идите отсюда поскорее, пока сюда настоящие убийцы не полезли. Только у меня к вам просьба будет. — Фаберовский достал блокнот, вырвал из него лист и написал Артемию Ивановичу записку с предупреждением о Сеньчукове. — Спуститесь в третий ярус в ложу № 7, передайте вот эту записку. Может быть она спасет жизнь одному… хорошему человеку, — очень неискренне завершил фразу поляк. — А потом топайте домой лучше.
Варенька выпила пиво, промакнула глаза платком, оправила платье перед зеркалом на сковороднике и, взяв записку, удалилась. Фаберовский закрыл за ней дверь и снова просунул сковородник в ручку. Однако едва он успел сесть на стул и взять в руки бинокль, как в дверь стали ломиться.
— Кто? — вскочил поляк и направил револьвер на дверь.
— Это я, вашбродие, — раздался из коридора голос жандарма. — Девицу вашу словил. Бежала по коридору. Отпирается, говорит, будто это вы ее отпустили.
— Я отпустил.
Фаберовский вынул сковородник и вышел в коридор.
Жандарм крепко держал Вареньку за плечо.
— Так ее из театра все равно не выпустят, не велено никого выпускать. Вы уж, барышня, извините, служба.
— Ты вот что, любезный, — сказал поляк жандарму. — Пусть ВарвараАлексеевна спустится в третий ярус, передаст записку. А потом сюда возвращается. А ты смотри в оба. Увидишь адъютанта гвардейского в чине капитана — задержи, он из заговорщиков. Но смотри, при нем оружие наверняка.
Вернувшись к наблюдению, поляк убедился, что кресло Сеньчукова было по-прежнему пусто. Фаберовский направил бинокль на ложу Артемия Ивановича. Дочери кухмистера как завороженные глядели на сцену, Агриппина Ивановна также неотрывно и жалобно гипнотизировала люстру, кухмистер восторженно дирижировал пустой бутылкой, а сам Артемий Иванович, уже порядочно набравшийся, водил вслед за нею глазами. Внезапно он встал и, покачиваясь и хватаясь руками за невесту, тещу и тестя, вывалился в аванложу. Стало ясно, что Варенька добралась благополучно. Некоторое время обитатели ложи № 7 с беспокойством поглядывали на задернутую портьеру, потом Артемий Иванович вернулся со стаканом в руке и плюхнулся на свое место. Варенька появилась минуты через три, еще более растрепанная и красная.
— Я больше туда не пойду! — решительно сказала она. — Пусть меня лучше здесь убьют ваши убийцы. Это же просто чудовище! Разве можно приличным девицам делать такие ужасные предложения, да еще, когда видишь ее в первый раз!
— Что он вам такого страшного предложил?
— Он предложил мне выпить целый стакан наливки.
— И вы?
— Пришлось. Он провозгласил тост за Государя и пригрозил отдать жандармам, как он сказал, «на поругание».
— Это вам повезло, что я здесь в ложе сегодня сижу, а не он, — сказал поляк.
Резкий хлопок в великокняжеской ложе раздался сквозь музыку. Фаберовский подскочил к барьеру и навел на ложу бинокль.
— Да вы не волнуйтесь, это на сцене часовой из пушки стрелял, — сказала Варенька.
Бухарский эмир склонился через барьер в тщетной попытке заглянуть в великокняжескую ложу под ним. Портьеры, отгораживавшие собственно ложу от салона, раздвинулись, и показался великий князь Владимир Александрович с бокалом шампанского в руке. Следом вошел его брат Алексей в адмиральской форме, тоже с бокалом.
— Ты знаешь, Владимир, — сказал Алексей, садясь в кресло у барьера.
— Позавчера в Потсдаме Вилли еще раз подтвердил мне, что заговор действительно существует, и может быть осуществлен в ближайший месяц.
— Ты говоришь это мне?! Покушения уже начались! И их цель не только брат, но и мы с тобой! Неделю назад на меня было совершено нападение, когда я приехал в Волкенштейну, и это чудо, что я до сих пор жив. Ты думаешь, почему в нашем фойе сидит столько офицеров? Это моя охрана, я теперь без нее ни шагу. И на улице меня теперь незримо охраняют.
— Так это твои чучела в малиновых кушаках по всем углам толпами стоят?!
— Мои!
— Брат, мне кажется, что ты нездоров. Я слышал, что последние дни в Петербурге свирепствует какая-то странная эпидемия, хотя мой врач отрицает это.
— Твой врач просто не хочет тебя волновать. Это действительно так. Мне пришлось потратить пятьсот рублей только на вакцинацию моей ближайшей охраны. А Марии Павловне сделали такой болезненный укол, что она сегодня даже не захотела ехать со мной в театр.
— Что-то шампанское сегодня горчит, — сказал Алексей Александрович.
— Боже, не пей! Я совсем забыл. Эй, позовите ко мне корнета Борхвардта, да скорее!
Тотчас был приведен бледный от волнения корнет Борхвардт, которому было велено испить из той бутылки, что стояла открытая на столе в салоне. Спустя несколько секунд корнет схватился за рот и выбежал в фойе.
— Да он же травит! — Алексей Александрович с опаской посмотрел на свой бокал. — Натурально травит! Так получается, что оно отравлено?
— А я тебе о чем говорю?! У меня этот Борхвардт всю пищу и напитки с Рождества пробует, и уже третий день его рвет почти от всего, что ему дают. Я третий день уже езжу к Вердеру обедать, а ты представляешь, чем там кормят. Уже начинают поговаривать, что я против альянса за союз с Германией. Хоть сайки в лавке покупай!
— Не понимаю, что тут у вас творится! Куда смотрит охрана!
— Куда смотрит?! Да в мою карету бросали бомбами прямо под окнами этого конвойного глухаря, а он даже не проснулся! Мы можем охранить себя только сами. Я вот что тебе скажу: заказывай синие кушаки, отбирай офицеров себе из Морского гвардейского экипажа, да с завода Берда панельную охрану.
— Я лучше водолазов отберу, — сказал Алексей.
— Ты водолазов направь дно под Иорданью проверить, а то, говорят, изобрели какую-то механическую рыбу, которая может лед мгновенно пропилить или бомбу подводную подложить. Заговорщики на все готовы, я знаю, что руководит ими тот самый Степан Батышков, который при батюшке в Зимнем дворце взрыв устроил.
— Лучше бы я в Берлине остался, — угнетенно сказал Алексей Александрович.
— Разве можно чувствовать себя в безопасности, когда от охраны толку, что от этих зайчиков барабанщиков и пряничных солдатиков.
И великий князь безвольно махнул жирной рукой в сторону сцены, где серые мыши пожирали войско Щелкунчика. Появился Мышиный король, приветствуемый своими подданными, а Щелкунчик призвал к оружию свою старую гвардию из оловянных солдатиков. Алексей Александрович больше не мог смотреть представление. Подавленно и молча посидев с минутку, он встал и сказал брату:
