Сергей Куприянов - Особый талант
На самом деле в этой квартире он не бывал. По большей части ограничивался тем, что, проходя мимо, смотрел, в порядке ли тяжелая, почти сейфовая дверь да время от времени потихоньку от соседей заходил убрать пыль, которая самым непостижимым образом скапливалась везде, где даже, кажется, нельзя. Квартира эта нужна ему была не для любовных свиданий, а для того, чтобы, не выходя из дому, заниматься тем, что ну никак не может быть причислено к писательскому труду. Как, например, сегодня. Он встречался со Злоткиным, а приводить его домой было совершенно не нужно.
— Как устроился? — спросил его Пашков, когда его гость и, так получилось, помощник, а то и выше бери — компаньон, уселся на кожаные подушки дивана.
— Ничего, все нормально.
— А точнее?
— Ночь перекантовался у вдовы. Можно сказать, прямо на полу. А с сегодняшнего дня я металлург и имею койку в общежитии.
— Много заплатил?
— Смешно сказать — пятьдесят баксов. Зато все в ажуре. Как вы и говорили.
— Значит, можно поздравить.
— Можно, — без энтузиазма отозвался Злоткин. — Но лучше бы пива в честь такого дела. Едва не умер с похмелья.
— Не держу, — легко соврал Пашков. В холодильнике у него стояли несколько бутылок. И не то чтобы их было жалко. Просто не хотелось, чтобы собеседник сломался, что возможно после бурно проведенного вечера.
— Ладно, перетопчемся, — без обиды согласился Злоткин. — Посмотрели мы вчера за вашими гостями. Инте-ре-есные товарищи.
— Ты можешь без предисловий? — спросил Пашков, сознательно перегибая палку. С одной стороны, ему не хотелось панибратства, в какой бы форме оно ни проявлялось. С другой… Злоткина нужно было раззадорить, даже обозлить в определенной степени.
— Эти урки работают на Калиту. Есть такой законник. А Калита корешится с Рустамом. Или с Русланом? С Русланом, точно. Я так думаю, что они ручонки к деньгам тянут.
Пашков, сидя в крутящемся кресле «президент», неприязненно посмотрел на собеседника. Интересно, сколько он будет болтать прописные истины? Ну не за автографом же к нему пришел вчера Артем. Если, конечно, он и в самом деле Артем, а не какой-нибудь Василий или Эдуард.
— Ну и что? — довольно резко спросил он.
— Извините. Устал, честное слово, — обезоруживающе улыбнулся Злоткин. Это у него хорошо получалось. — Голова совершенно тяжелая. Не выспался, и вообще… Извините. Я так думаю. Руслан, какой-то там родственник Аслана, очень хочет вернуть деньги. Ну попал он! А силенок у него не хватает. Вот он и подписывает под это дело нашего вора. В смысле русского.
— Просто подписывает?
— В каком смысле? — округлил глаза Злоткин.
— За деньги? Или у них дела общие?
— Не знаю, — вмиг посерьезнел собеседник. — Может, и дела. Так просто он бы к нему не обратился. Ха! Точно! Ну, Виталий Никитович! И голова же у вас.
— Спасибо за комплимент. То есть что? Облава по полной?
— Наверное… То есть почти. Если к этому делу они пока не подключили милицию или чего похлеще…
— Думаешь, что не подключили?
— Не знаю. Пока не видно. «Чехи» и славяне… Интересно. А если их лбами столкнуть? А? — азартно сказал Злоткин. — Очень даже просто!
— Как? А главное — зачем?
— Ну это же элементарно! Они… Я книжку такую читал. В детстве. Если двое объединяются против третьего, то нужно их рассорить. И все! Потом они воюют между собой!
— Хорошая, наверное, была книжка…
— Если грохнуть этого Рустама… то есть Руслана, то все его родичи на кого попрут?
— На нас!
— Ну-у… Это как обставить. Можно все грубо сделать, как уркаганы. Они же дурные! Взорвать или из автомата шмальнуть — на другое ума не хватает.
Пашков закурил и посмотрел на алюминиевые жалюзи, которыми было завешано окно. Что-то в этом было. Только идея, конечно. Все остальное — чистой воды авантюризм, непродуманный риск. Непредсказуемые последствия. И вообще… Ему было отчего-то неприятно сегодня говорить со Злоткиным. Хотелось согнать его с дивана, лечь на его место, сунуть под голову подушку, накрыться теплым и нежным пледом из овечьей шерсти и спокойно подумать. Даже, может быть, закемарить. Просто, в конце концов, успокоиться. Уж больно Злоткин активен и напорист.
— Давай мы это позже решим, — устало проговорил Пашков, едва сдерживая себя от того, чтобы провести ладонью по лицу, как будто сгоняя сонливость.
— Нету вопросов! — с готовностью откликнулся Злоткин, не делая, однако, даже попытки подняться. — А можно вопрос?
— Давай.
— Вот вы в питомник вчера ездили. Собак любите, да?
Сдержать неприятную гримасу было сложно, но Пашков с этим справился.
— Люблю.
— У меня на примете есть щенок классный! Давайте я вам подарю, а?
Скорее всего он говорил искренне. Но только Пашков был не в том состоянии, чтобы это оценить. Он провел себя ладонью по груди, как бы говоря: «Спокойно, Ипполит, спокойно» — и отрицательно мотнул головой.
— Нет. Не нужно пока. Позвони мне завтра часиков в пять. Я обмозгую твое предложение.
— Ну, понял — не дурак. Пошел уже. Завтра позвоню.
21 января. Москва. 14 час. 50 мин
После разговора со Злоткиным он больше часа лежал на диване и смотрел в потолок. Все мысли были какие-то черные, беспросветные. Он даже спросил сам себя — это паранойя как диагноз или просто такая полоса. Самое главное, что он знал лекарство от этого состояния — действовать. Только вот никак не мог найти в себе силы для того, чтобы подняться и хоть что-то сделать. Хоть в туалет бы захотелось, что ли? Тогда придется встать просто по необходимости. Ну не мочиться же под себя! Вот лихо-то будет. Ладно бы еще пьяный был в никуда. Тоже, конечно, противно, но хоть оправдание. А так… Похоже на старческое недержание. Или на слабоумие. Или на то и другое вместе.
В конце концов ему захотелось курить, он поднялся, взял сигарету и прошелся по квартире. Опять кругом пыль. На прошлой, кажется, неделе он прошелся везде влажной тряпкой. И ведро мусорное до края. Как будто он тут живет. А ведь в основном пустые сигаретные пачки, окурки и огрызки яблок. Отходы умственного труда. Как у токаря стружка, так и у него окурки. Надо бы сходить выбросить…
Неожиданно ему пришла мысль. Во-первых, какого дьявола он тут рефлексует. А во-вторых, времени у него осталось меньше суток. Ну или чуть больше. Он быстро оделся и, не поднимаясь в свою квартиру, вышел на улицу.
Вчера он не заметил за собой людей Злоткина. Будь на его месте профессионал, милицейский оперативник, о которых он столько раз писал, или, больше того, профессиональный шпион-разведчик, тот бы сразу обнаружил за собой хвост. Но он не был ни тем ни другим, и времени на повышение мастерства в этом смысле у него не было. Да и желания, честно говоря, тоже, — время юношеского романтизма прошло.
Он поймал такси и, не делая никаких попыток обнаружить слежку, доехал до Тверской. Вышел около Елисеевского магазина, прошел по коридору прямо и вошел в неприметную дверь, ведущую в служебные помещения. Мало кто из москвичей, а уж тем более гостей столицы бывал в этих узких переходах, закоулках и сумрачных переходах, построенных еще в прошлом веке, когда торговое предприятие ценилось за качество товаров и обслуживания, а не за роскошь конторских помещений.
Пашков поднялся на один пролет, прошел по закругленному узкому коридору и, не доходя до подсобок кондитерского отдела, свернул налево. Через минуту он был в хоздворе, пересек его и разминулся с грузовиком, въезжавшим из переулка через чугунные ворота, изготовленные по заказу самого купца Елисеева. Прикрывшись негустым потоком спешащих в винный отдел покупателей, перешел на другую сторону и нырнул в подворотню, за которой был двор жилых домов с трансформаторной будкой сбоку, за которую он зашел, старательно обходя яркие собачьи отметины, и осмотрелся. Никто, кажется, за ним не шел.
Пройдя насквозь несколько дворов-колодцев, он вышел на бывшую Пушкинскую, недавно прославившуюся тем, что тут провалился участок дороги и в образовавшуюся дыру сорвался автомобиль, потом на Петровку и минут через пятнадцать входил в вестибюль метро «Театральная». Спустя еще немного времени он был в салоне Ирины Витальевны Вертинской.
Может, и скорее всего, в таких предосторожностях не было необходимости, но так он чувствовал себя спокойнее. В конце концов, его связи — это его. И нечего посвящать в них посторонних, даже если они считаются его телохранителями. Или охранниками. Или конвоирами. Он привык обходиться без опекунов за спиной и не видел необходимости и впредь отказываться от этой привычки. Впрочем, за некоторыми исключениями.
Пани Вертинская, как ее стали называть в последнее время клиентки, чувствуя себя при этом едва ли не фрейлинами королевского двора, не обзавелась солидной охраной. Зато у нее появилась помощница — миловидная женщина средних лет, умеющая создать атмосферу солидности и светскости заведения, так необходимую женам новых богатых и влиятельных, по большей части знающим это по мексикано-бразильским сериалам и старым, еще советским фильмам с балами, страстной любовью и таинственным блеском глаз из-под вуалей.
