Елена Арсеньева - Имидж старой девы
– Что? Я похожа на шлюху?!
Я дергаюсь так, что из объятий Бертрана выпадаю в объятия какого-то человека, который именно в эту минуту открывает дверь со стороны перрона, ибо поезд как раз остановился, а во французском метро двери сами не разъезжаются в стороны – их надо открыть, повернув ручку. Вроде бы тот дяденька не против подержать меня таким вот образом еще минут несколько, но Бертран выдергивает меня из кольца его рук со словами:
– Извините, нам пора! – и тащит к выходу: – Приехали! У нас еще куча дел. Надо успеть придумать легенду! Ту легенду, с какой мы появимся у Куси!
И правда – первым делом самолеты. Я только успеваю подумать, что мое мнение об Арине, на которую я сейчас похожа как две капли воды, о ее натуре изначально было верным. И вот сегодня человек случайный, представления не имеющий о существовании моей противной близняшки, рассудил нас и вынес ей приговор, назвав ее точно, емко, коротко и ясно. Выдал, так сказать, всем сестрам по серьгам!
Александр Бергер, 10 октября
200… года, Нижний Новгород
Есть такая чудная песня чудной группы «Високосный год» – называется «Метро». Про двух влюбленных, которые вынуждены скрывать свои чувства. И до такой степени они в этом поднаторели, что сами себе удивляются:
Мы могли бы служить в разведке,Мы могли бы играть в кино!
Как ни странно, именно эта песня – по большому счету, лирическая! – вспомнилась Бергеру, когда он посмотрел в лицо Виктора Сергеевича Малютина, начальника СБ аэропорта. А ведь сама по себе мизансцена вполне могла бы конкурировать с сюжетом известной картины Репина «Не ждали».
На данный момент картина выглядела так: за своим столом в своем кабинете сидит Малютин. Вдруг открывается дверь, и входит Шурик – понурый, с несчастным видом, более похожий на побитую собаку, чем на человека. Право, оставленный на улице Финт имел более лихой вид! Вслед за Шуриком появился его тезка Александр Васильевич Бергер с выражением привычно-невозмутимым, ну а следом…
И вот тут-то, при явлении Кирилла Туманова, Бергер и вспомнил свою любимую песню. Ибо дело не только в том, что в лице Виктора Сергеевича не дрогнуло ничего, только глаза чуть похолодели. Он мгновенно, как настоящий профессионал, просек сложившуюся ситуацию!
Да, Малютин никаких иллюзий насчет явления Туманова не строил. Хотя мог бы, конечно, обмануться и решить, что Бергер выполнил свое боевое задание. Но, видимо, слишком уж лютой ненавистью горели черные глаза Кирилла! Несколько мгновений Кирилл и Малютин мерились взглядами, потом начальник СБ нахмурился, посмотрел на Шурика, покачал головой и сказал:
– Я так и знал, что эта твоя затея с частным детективом добром не кончится. Ну и что ты им наговорил?
Шурик понурился.
Бергер вынул из кармана диктофон. Одной стороны кассеты все же хватило для записи: не зря он старался не терять времени!
Предупредил, уловив мгновенный проблеск в холодноватых серых глазах Малютина:
– Есть копия, так что не трудитесь ломать диктофон, пытаться проглотить пленку или делать что-нибудь подобное.
– Я ведь не шлюха – все что ни попадя в рот брать, – спокойно ответил Малютин. – Как машинка включается? Здесь, что ли?
Бергер загодя отмотал самое начало разговора, поэтому, лишь только Малютин нажал на «play», раздался несчастный голос Шурика:
– Да что рассказывать? Ну, он хитрый был как змей, этот Симанычев. Что и говорить – башка у него варила. Вот из кого бы следователь получился – застрелитесь, Томин с Каменской! Он тогда работал агентом в риелторской конторе «Ваш выбор» – квартиры продавал. И вот что вышло. Обратились к нему люди – Петровы, скажем так. Продайте, дескать, нашу квартиру как можно скорей, мы в ней жить не можем. «А что такое?» – спрашивает Симанычев. «А нас недавно ограбили, да так виртуозно: сигнализацию вырубили, взяли все самое новое, самое дорогое, словно знали заранее, где что лежит. Не можем мы здесь больше жить, такое ощущение, что чужие при нас поселились, покоя нет». Ну, Симанычев пришел, посмотрел квартиру, подивился, как там все обихожено, устроено, украшено, взялся за свою работу – и продал квартиру за хорошие деньги.
Прошло какое-то время – обращаются к нему еще одни люди. Допустим, Ивановы их фамилия. «Ограбили, – говорят, – нас, сигнализацию отключили и взяли все, все, что нажито, жить нам с этих пор здесь тошно, продайте квартиру!» Пришел к ним Симанычев – опять же, квартира какая надо, на зависть, обихожена не хуже первой. Оглядел он все – а мужик был приметливый… И спрашивает: «Кто это вам так классно прихожую обустроил? Красота неописуемая! Люблю, когда все деревом отделано, натурально, чисто, дух от него хороший, не то что эти пластики! Я бы себе тоже так устроил». – «Да, – отвечают ему хозяева, – из-за прихожей нам больше всего и жаль отсюда уезжать. Делал нам ее великий мастер, столяр Александр Васильевич Кича. Он художник своего дела, без эскизов работает, а по вдохновению. Берет лобзик – и режет так же легко, как иной по бумаге рисует. Одно слово – русский талант! Он, правда, у кого попало трудиться не станет – дорого берет. Но, как видите, оно того стоит! Вот вам телефончик…»
И однажды звонит мне Симанычев и говорит: «Здравствуйте, Александр Васильевич! Не могли бы вы в моей квартире прихожую оборудовать? Уж очень мне ваша работа нравится!» – «Ну что ж, – говорю, – отчего не сладить? Только, прежде чем уговоримся, я должен вашу квартиру посмотреть. Вы где живете?» – «На Володарского, – отвечает Симанычев, – дом «великая стена» знаете? У меня пятикомнатная квартира, то да се…»
Бергер, слушая запись, вспомнил, как он в этом месте рассказа не удержался – вскинул удивленно брови. Это не осталось не замеченным Шуриком, который горестно вздохнул:
– Да, врал он как сивый мерин. Не пять у него оказалось комнат, а только две. К тому же угловые, а значит, клетушки. Прихожая вообще два шага на три, где мне в таком масштабе развернуться? Я поглядел – ну и говорю ему этак вежливенько: извините, мол, не возьмусь я у вас работать. Я к масштабу привык, а у вас-то вон какая жилплощадь. Времени потрачу море, а заработаю чуть. «Да, – кивает этот змей, – и сигнализации у меня нет, отключать ничего не надо будет». Это в каком же смысле, спрашиваю? Думаю, что такое несет мужик?! А он: «Вы ведь, Александр Васильевич, не потому отказываетесь у меня работать, что простора нет или, к примеру, хлопот много. Вы своим наметанным глазом вещички мои окинули и поняли, что вряд ли отсюда чего толкового вынесешь! Это ведь не то, что у Ивановых или Петровых, где я вашу работу видел и где квартиры после ваших там трудов оказались подчистую ограблены!» Я просто обмер от такой наглости. А Симанычев и говорит: «Интересное дело получается, Александр Васильевич! Я тут несколько дней в библиотеке провел, в зале периодики, во всей местной прессе уголовную хронику перелистал. Выписал несколько фамилий, навел справки. Кое-где в милиции подмазал, на лапу дал, чтобы получить информацию. И вывел интересную статистику! Как минимум пять квартир, где прихожие отделывал деревом великий мастер Александр Васильевич Кича, были после этого виртуозно ограблены. Сигнализацию отключали так, как надо, брали самые хорошие вещи, причем нигде ничего не раскидывали, словно заранее знали, где что лежит…» – «Ах ты вошь, – говорю ему, – ты в чем же меня обвиняешь?! Я тебе что – вор? Да я один в этих квартирах оставался, да там хозяйки свои бриллианты на столе раскидывали, деньги от меня не прятали – я ничего не брал. У меня руки небось отсохнут скорей, чем я к чужому прикоснусь! А ты меня вором называешь?» – «Помилуй бог, – вежливенько отвечает Симанычев, – и в мыслях у меня такого не было! Вы не вор! Вы – наводчик воровской. Во все квартиры, где ладили прихожие, навели воров. Но сами – да, чужого не трогали никогда. Отсюда и было у людей к вам такое безусловное доверие! А зря…»
Полез я на него с кулаками, но он говорит: «Не усугубляйте ситуации, Александр Васильевич! Не то вас еще и за нанесение телесных повреждений привлекут. Думаете, я не подстраховался? Все доказательства у меня собраны и находятся в надежном месте. Случись со мной что – и они окажутся в милиции. Однако же я готов закрыть глаза на ваши шалости, если вы… нет, не бойтесь, пресекать вашу преступную деятельность я не намерен и сообщников ваших выдавать тоже не потребую. Но вы должны мне за молчание пять тысяч долларов. Можно «зелеными», можно в рублях по курсу».
На пленке записался также тяжелый, обреченный вздох Шурика.
– Это все? – послышался голос Бергера.
– А что, мало? – ответил Шурик.
– Что же насчет Малютина скажете? И той женщины? – снова раздался голос Бергера, а Шурик в ответ ему – с плачущей интонацией:
– Насчет Малютина я ничего не знаю. Хотите – у него спрашивайте. И насчет женщины не ведаю. Какой вообще женщины? Кто она такая? Не знаю я ничего, понятно? Меня вы поймали, ну вот и подавитесь!
