Георгий Вайнер - Дивизион: Умножающий печаль. Райский сад дьявола (сборник)
Приглохли все звуки, беспамятство объяло полностью.
Я навсегда забыл голую девку с мопсовидной рожицей, дребезжащего гаммы пацана, дожирающего свой богатый завтрак буржуя, моих помощников из «Мосэнерго», Карабаса в кабине «ровера», скрестившего на счастье пальцы, исчезла Лора, я больше не любил Марину, ушла ненависть к Хитрому Псу.
Меня здесь не было.
Была только самая короткая линия между двумя точками – смертоносная гипотенуза между устьем карабина и железными воротами «РОСС и Я».
Я исчез – мой дух вселился в каленый синеватый ствол, в тяжелый усиленный патрон, я жил за частоколом ризок в оптическом прицеле, соединенных тонким крестиком цели.
Тогда я беззвучно позвал Цакуга-дзена.
И старый самурайский демон ответил мне сразу:
– Я с тобой. Ты готов?
– Готов… – не размыкая губ, крикнул я.
– Соедини свою душу с пулей…
– Моя душа в ее свинцовом сердце…
– Пусть она плавит свинец твоей яростью, болью и унижением…
– Моя боль ужасна…
– Пусть твое сердце будет холодно, как вечный лед… Не дыши, тебе это сейчас не нужно. Ты живешь силой и страстью мести…
– Цакуга-дзен, великий дух, у меня всего три секунды… Одна из них – на полет пули…
– Не думай об этом. Цакуга-дзен жив тысячу лет, а свершает лишь в короткие мгновения… Мне нужен миг, чтобы соединить воина, стрелу и Цель… Я слышу, как бьется твое сердце… Останови его…
– Цакуга-дзен, мне горько. Мы были как братья…
– Месть крепче братства, слаще любви, дольше памяти. Только смерть сильнее мести. Но Цакуга должен знать, что Цель достойна мстителя.
– Я стреляю в свою прожитую жизнь…
– Тогда открой глаза! Цель близка…
Кортеж, перемигиваясь синими фонарями на крышах, подъезжал к воротам. Наружная охрана разгоняла пешеходов на тротуаре, головной джип на миг задержался перед расходящимися створками ворот. Эскортируемый «мерседес», бликуя на солнце фиолетовыми блиндированными стеклами, сбавил скорость и стал доворачивать к въездному шлюзу.
В крестике прицела бешено крутился черный толстый бублик переднего колеса, я видел, как оно смещается по оси, и Цакуга-дзен, самурайский дух мести, немо прошептал:
– Дай душе волю…
Одна секунда.
Указательный палец, бескостный, мягко упругий, не мой – в нем был дух Цакуга-дзена, плавно нажал крючок.
И толчка выстрела не ощутил.
Еще секунда.
Моя душа – раскаленный кусок свинца – летела над городом, над этим паскудным миром, над моей испакощенной жизнью.
И вдохновенное окаянство ушло из меня.
Прощай, Цакуга-дзен…
Сергей Ордынцев:
ПОКУШЕНИЕ
Перед поворотом с дороги – на въездной шлюз внутреннего двора – гибкая сцепка эскорта растянулась, водитель нашего «мерседеса» отпустил головной «джип» немного вперед.
Охранник Миша сказал в рацию:
– Эскорт на точке!.. Наружным постам обеспечить коридор… Ворота открыть!
Водитель еще сбросил скорость и стал входить в поворот. Я почему-то взглянул на спидометр – уж больно споро он поворачивал. Оранжевая стрелка уперлась в цифру 40.
– Через полтора часа пресс-конференция в Союзе журналистов, – сказал Серебровский. – Поедешь со мной…
И тут я услышал шлепок. Даже не услышал – почувствовал!
Чпо-о-у-к!
И в тот же миг «мерседес» упал на обод переднего колеса, как конь на колено, – пуля, прошив жирную толстую резину баллона, распустила его в клочья.
Бешеный рывок в сторону, утробный грохот удара днища о бордюр тротуара.
Доли секунд. Но каждая неподвижна, как замерший навсегда стоп-кадр.
Остекленевший взгляд Серебровского.
Прокушенная до крови губа водителя.
Помертвевшее до синевы лицо охранника Миши.
Кроша бетон, в снопе искр от трущего с визгом камень металла – как болид, машина вывалилась с дороги на пешеходную часть.
Водитель, судорожно раскручивающий баранку направо, порскнувшие в разные стороны прохожие.
Пронзительный скрип автоматических тормозов, клинящих остальные колеса, жаркое шипение стирающейся до корда резины – нас несло по асфальту, как громадные бронированные сани.
Тошнотная волна ужаса залила меня – я почему-то ждал, что сейчас грохнет взрыв.
А водитель уже крутил рулевое колесо в другую сторону. «Мерседес» ерзнул и, наклонившись на левый борт, с грохотом и звоном врубился в тумбу фонарного столба.
Оглушительный шлепок и пронзительное шипение вспухших взрывом воздушных мешков безопасности.
Тишина.
А может быть, мы оглохли от удара. Или испуга. Меня бросило на пол между сиденьями. Серебровский с каменным, ничего не выражающим лицом, с закрытыми глазами сидел в углу кабины, судорожно сжимая привязной ремень.
Миша хрипло крикнул из-под воздушной подушки:
– Шеф, вы в порядке?!
Сашка медленно разлепил пересохшие губы:
– С вами, Миша, я как за каменной стеной… Великой, китайской, мать вашу етти!..
Я дернул ручку двери, но Миша уже ожил, задвигался, заорал:
– Из машины не выходить!.. – И завопил в рацию: – Тревога один! Нападение! Прикройте лимузин…
Конвой и сам уже включился. Передний джип стал быстро сдавать назад и закрыл разбитый автомобиль справа, а концевой «форд-экспедишен» влетел на тротуар слева и загородил его со стороны проезжей части. Из машин высыпали ребята с короткими автоматами «узи», окружили «мерседес», ошарашенно оглядываясь по сторонам.
Телохранитель Миша выпрыгнул наружу, что-то кричал своей силовой обслуге, потом растворил заднюю дверь в «мерсе» так, что получился проход в джип шириной в один шажок. Миша встал на подножку джипа и наклонился над лимузином – он перекрывал своей спиной, как крышей, этот шаговый переход из машины в машину. Вот что такое настоящий самопожертвенный героизм! Мише-телохранителю не повезло – он поздно родился, во время войны вполне мог стать Александром Матросовым.
Я сказал Хитрому Псу:
– Иди! Никто в нас больше стрелять не будет…
А Сашка уже нашел и нацепил снова свое потерянное на один миг лицо. Поправил очки на переносице, усмехнулся:
– И зачем только я вожу тебя с собой, как талисман? – и полез в джип.
А я вдруг понял, что он не шутит. До этого момента я никак не мог сообразить, какого черта он таскает меня повсюду с собой. Оказывается, все удивительно просто – Хитрый Пес твердо рассчитал, что Коту в моем присутствии убить его гораздо труднее. А убивать меня за компанию с Сашкой не станет ни за что. Господи, какие естественные объяснения существуют для такой сложной материи, как дружеская ностальгия, сентиментальная память о прекрасном общем прошлом!
Ну что же, хорошо! Я согласен. Ведь в моем присутствии вам и Кота будет убить не так-то просто.
Я сказал охраннику:
– Миша, слезай оттуда. Не смеши народ! Дай пройти…
Миша, еще тяжелее дыша, озабоченно ответил:
– Хорошо, что он с одного выстрела промахнулся. Но ведь…
Я отодвинул его и сказал Сашке:
– Он не промахнулся. Ты это понимаешь? Он стрелял в колесо!
– Я на это надеюсь, – хмыкнул Сашка. – Что хотел сказать, на что намекал?
– Он предупреждал. Это печать на дискетку… Кот знает, что ты ее боишься.
– Ага, – кивнул Хитрый Пес. – Возможно.
Потом повернулся к Мише:
– Быстро втащите «мерседес» во двор. Журналюгам – информации никакой. Если что-то просочится в газеты, отвечать, что случайно лопнула шина. Доложи Сафонову, и к вечеру дайте результаты.
– Слушаюсь, Александр Игнатьич, – сказал Миша. – Вы пресс-конференцию перенесете?
– Ни в коем случае! Через сорок минут выезжаем.
Александр Серебровский:
БОЛЬШИЕ ИГРЫ
– Катастрофа! Я всерьез опасаюсь, Александр Игнатьич, что ситуация на рынке становится неуправляемой, – тараща от возбуждения наливные глаза, говорил Палей. – По-моему, биржу, как перегретый реактор, несет вразнос…
– Ничего страшного, – ровно сказал я. – Нам к Чернобылям не привыкать.
Я не хотел, чтобы от волнения его быстрые шарящие зыркала выскочили из черепа и шлепнулись на мой стол парой черных скользких головастиков. Он был мне неприятен.
И сам я был себе противен – уходя, рассасываясь помаленьку, пережитый животный ужас выпадал во мне ядовитым шлаком злобы и презрения ко всему этому недостоверному марионеточному миру.
Молодец, Кот! Сволочь! Он смог наконец напугать по-настоящему. Не тревогой, не боязливым опасением, не тоскливым ощущением подступающей беды, а реальным грохотом наезжающей смерти.
Как безвольно, как неподконтрольно и бессильно волокло по асфальту нашу здоровенную бронированную колымагу! Вот тебе и безопасность! Вот тебе и весь хрен до копейки!
А если бы в движении на прямой? В разгоне? С ветерком – за сотню?
Был бы нам полный шандец.
– Я боюсь, что финансовая катастрофа может привести к государственному банкротству, – блекотал перепуганный Палей. – Это международный дефолт. А для нас в этом случае – крах!..
