Данил Корецкий - Шпионы и все остальные
— Ты слышал, Рудь?
— Нет. А что? — Рудин враз напрягся, уставился на него. — Что я должен был слышать?
— Ничего, — сказал Леший. — А ты, Ринго, слышал?
— Что?
— Что, что, — буркнул Леший. — Новую песню Леннона-Маккартни, б…дь.
— А? Какую песню? Я ничего не слышал, Леший. Что случилось?
— Топай, не болтай.
После метрового перепада (прошли без происшествий) — отдых. Температура упала до плюс пяти, дышать почти нечем. Глоток коньяку. На службе он никогда такого не позволял. Почти никогда. Теперь, когда они свободные люди свободной страны — другое дело. Надо отдохнуть, прийти в себя. Оставили включенным один фонарь, надели на него пластиковый стакан, чтобы не слепил глаза, — «диггерский интим».
— Что ты думаешь про этот сигнал, который они поймали? — как бы между прочим поинтересовался Тамбовцев. Видно было, что этот вопрос не давал ему покоя, хотя спросить он решился только сейчас. — Это ведь Палец был? Или все это вранье?
— Вранье, — сказал Леший. — Николаевич на понт берет. Палец мертв, и никакого сигнала быть не могло.
— А зачем ему это? Николаевичу, в смысле? Он умный мужик, в загробную жизнь не верит…
— Боится, что оставим его с носом.
Помолчали. Тамбовцев несколько раз шмыгнул носом. Своим безукоризненно прямым чувствительным носом.
— А кто-то другой мог взять рацию?
«Боится, — подумал Леший. — Это тебе не песенки всякие слушать…»
— Нет.
— Почему?
— Дети в такие места не забираются. А если диггер — он бы не включил чужую рацию.
— Почему не включил?
— Твою мать, Коля. Потому что чужая. Потому что он диггер, а не рокер с дурацкой косичкой. Потому что если он еще раз сунется в это место, его грохнут. Понятно?
— А-а, — сказал Тамбовцев.
Хотя наверняка ничего он не понял. Потому что в отряде проходил меньше года, потому что ушел в торговлю, потому что отпустил усики и косичку, потому что моет голову каждый день, пользуется дезодорантом за пятьдесят долларов и говна в своей жизни по-настоящему еще не нюхал.
Ну, а если честно… Леший тоже мало что понимал. И хрен с ним. Да, его это известие насторожило. Рации сами по себе не включаются. А на третьем уровне некому их включать. И если все же включили… Он чувствовал здесь какой-то напряг, возможную опасность. Просто сосредоточиваться на этом, гадать: а что это было? — нет ни смысла, ни желания. Впереди тяжелая работа, ему и так о многом приходится думать. В конце концов, они ведь идут туда — значит, все и увидят!
Перед спуском в «Бухенвальд» это еще раз повторилось: миллисекундная «воздушная яма» — и далекий гул. Рудь и даже Ринго опять ничего не услышали, не почувствовали. А ведь они боялись, нервничали, у них нервы на пределе. Должны были почувствовать.
Когда они подходили к месту перехода на четвертый уровень, даже у Лешего дрожали руки и ноги, а сердце яростно колотилось. Сказывалось отсутствие тренировок, да и в глубокий «минус» он давно не ходил.
— Вон, за следующим поворотом «Бухен», — сказал он, чтобы подбодрить спутников.
— Это модель такая бразильская, Бундхен звать… — отозвался Ринго. — Жизель Бундхен… Я видел фотки. Телка шикарная!
«Вот пижон, — подумал Леший. — Тут просто вздохнуть усилие нужно, а он то про свой рок-н-ролл, то про телок болтает…»
— При чем тут твоя модель?
— Так ведь место это тоже зовется — «Бундхен». Ну, куда мы идем…
Тамбовцев своими ясными очами посмотрел на Лешего.
— Я думал, вы спецом так эту яму обозвали… Этот уровень. Ну, типа: «глубоко, как у Бундхен в этой самой»…
— Ты лучше молчи, Ринго, — проговорил Леший сквозь зубы. — Возьми это за правило: как только у тебя какая-то догадка — сразу рот на замок. Понял? Про эту твою модель никто из нормальных подземщиков и не слышал…
— А чего тогда?
— Это не «Будхен», а «Бухен»! «Бухенвальд», Коля! «Бухенвальд»!
— А что такое «Бухенвальд»? — заморгал Тамбовцев. — Компьютерная игра, что ли? Или группа немецкая, да? Типа «Раммштайн»?
Леший не стал отвечать.
— Во, блин. А я, на крайняк, думал: «Бухен» — это потому что вы бухали здесь… — пробормотал Ринго.
Место Леший не узнал. Нет, даже не так… Он перевидал за жизнь немало: взрывы и их последствия, и как это выглядит спустя несколько дней — очень жарких дней. Но здесь, в «минусе», видимо, другая физика самого процесса…
Рудин вдруг вскрикнул и стал бить рукой по фонарю.
Свет как будто исчез.
— Леший, что за х…ня!!!
Или его стало мало, гораздо меньше.
Сперва он подумал: перегорели фонари. Все так подумали. Но три фонаря не могут перегореть одновременно.
— Тихо, тихо! Все нормально! Это сажа! Мы в «Бухене»!
Точно, сажа. Все вокруг, как черным одеялом, было покрыто жирной пленкой сажи. Каждый камешек, каждая песчинка. Взрыв, огонь — и все, чего они коснулись в этом тесном подземном пространстве, мгновенно превратилось в черную субстанцию.
И светлые пунктиры на ней, цепочки следов — Леший сразу обратил на них внимание, что-то отметил про себя, только… Только здесь ведь были еще Палец, и Середов, и Зарембо. Где-то посреди этого хлама.
— Так, сперва ищем и убираем в сторону тела! — скомандовал Леший. — Чтобы не топтаться по ним. Все остальное — потом. Поехали, быстро!
Почти ничего не видно. Но первое тело нашли легко — над ним, как памятник, стояла искореженная крышка люка. Кто это был, понять сложно, от лица почти ничего не осталось. Леший снял на камеру — пусть этот х… посмотрит: что факт, а что — не факт… Никто не произнес ни звука, все делали молча. Втроем они кое-как сдвинули железо в сторону, хотели перенести тело в глубь тоннеля, но там все расползалось и рвалось под руками. Бросили. Ничего не придумали, пошли искать остальных.
На Середова наткнулся Рудин. В буквальном смысле наткнулся, чуть не упал. О том, что это именно Середов, Леший догадался по остаткам бородки на обглоданном крысами черепе. Его, похоже, конкретно «почистили» — если при первом трупе был ранец и рация, то здесь даже пуговицы на комбинезоне были вырваны. Это было странно и страшно. Потому что в глубоком «минусе» нет мародеров. Во всяком случае, до сих пор не было.
«Кто мог так поработать?» — думал Леший, снимая крупным планом следы от вырванных пуговиц.
— Ё-о … Твою мать! — послышался сдавленный возглас Тамбовцева. — Еще один!
Леший повернулся в его сторону, и тут по барабанным перепонкам врезало: ба-бах!!! Яркая вспышка прочертила в тоннеле длинные тени, от бетонной стены в двух шагах с визгом отлетели осколки.
— Ложись! — проорал Леший. — Гаси фонари!
Он упал — не помнил куда. Надеялся, не на тело Середова. Все фонари погасли, и теперь в «Бухене» стало по-настоящему темно. В воздухе плавали невесомые клочки сажи, Леший чувствовал, как они щекочут нос.
Кто стрелял?
Нет. Главное сейчас не это. «Так, я повернулся налево к Тамбовцеву… Справа был колодец. Значит, стреляли оттуда». Он перекатился на бок, достал свой «стечкин», снял с предохранителя.
— Эй, все живы?
Это Ринго. Как дитя малое, ну честное слово. Голос испуганный и глухой, будто он говорит, уткнувшись лицом в землю. Возможно, так оно и есть.
— Эй, мужики! Вы где?
— Заткнись, б…дь! — рыкнул Леший. — Никому не двигаться, не шевелиться!
«Давайте же, шмаляй!» — мысленно приказал он невидимому стрелку.
«Ну!»
В какой-то момент ему показалось, что он видит впереди две слабо фосфоресцирующие точки…
И тут стрелок как будто услышал его приказ.
Бах! Бах! — с той же позиции.
Леший дважды выстрелил в ответ, очень надеясь, что стреляет не в Тамбовцева, открывшего огонь без команды…
Тихо.
Переполз на несколько метров, еще раз прислушался. И тут уши резанул резкий птичий клекот — совсем рядом! — от которого волосы встали дыбом.
Леший инстинктивно выбросил руку с пистолетом, выстрелил. Тоннель озарился вспышками. Одна, вторая, третья… Он перестал различать свои выстрелы и чужие, перестал слышать грохот и чувствовать толчки отдачи. В стробоскопическом режиме из темноты проявлялась уродливая длиннорукая фигура, разверстая пасть, пустые бельмастые глаза.
Леший опустил горячий ствол и перевел дух. В ушах звенело. Из этого звона постепенно выделился тонкий унылый вой. Непрерывный, жуткий.
«Я к этому никогда не привыкну. К этому нельзя привыкнуть».
Он поднялся на ноги и включил фонарь. Покрытая густой шерстью тварь дёргала в агонии ногами и таращила на него белые глаза. Леший подошел, поднял лежавший рядом пистолет. Это был двадцатизарядный «стечкин», автоматический пистолет, любимое оружие «фэйсов» и спецназовцев. У кого это существо взяло его? У Середова? Или у Пальца?
В обойме осталось всего два патрона из двадцати. «Хорошо погулял», — подумал Леший. Возможно, подземные обитатели в последние дни пережили небольшой армагеддон…
