Бессмертные Вороны - Лера Сид
Туда, где нет преград, где солнце палит жаркой дымкой, где нет ни слухов, ни красивейших речей тех, что возвели себя почти что в абсолют. Есть только дух мой, страстный и трепещущий, что жаждет внемлить радости звезды. Звезды, что смотрит взором ласковым, но строгим. Звезды, что тайнами сверкает в бриллиантах росы роз. Звезды, что мечется из стороны куда-то ввысь, все дальше во тьму… не то небесную, а может, преисподни.
Мне трепет тот, что вызывает этот взгляд, дороже имени и силы. Таланты миллионов ссыплются к ее ногам. – Стася разжимает кулак, и по сцене разлетаются серебристые блестки, переливающиеся алмазами в свете софитов. И тут же девушка вскидывает растопыренную ладонь над головой. – Она, подобно грому средь чистейшей глади неба. Одна она, что внемлет нескончаемым потокам тьмы и света. Своею материнскою ладонью, что словно длань Господня, снизошла до Нас, – нежно произносит Стася, протягивая вытянутые пальцы к зрителям, – всю боль с лица умоет без иронии и горьких наспех брошенным словам. Ей, в чьих глазах найдется сила воли, на чьих плечах лежит вся мудрость и невинность этой жизни, не будет в тягость угостить меня щепоткой сладкой мощной силы прикосновением к устам.
И я, воспрянув духом, поднимаюсь в неведомую высь, ко звездам, где воспарю подобно гордой черной птице, аль может, лишь пушинкой в небесах. Неведом будет страх. Неведомо отчаяние. Под силу все, что на пути, за ним. Мне нет ни дела, интереса, жизни ко всем, всему, оставшемуся там – внизу. Лечу и ощущаю мощь природы, немыслимой неиссякаемой рекой миров. Я – есть судьба. Есть жизнь. Есть та Звезда. Что зажигает остальные звезды на черном полотне небес. Теперь ее неиссякаемая сила течет по венам, наполняя дух. Но то зудящий зуд невыносимой ноши, к которой не была готова, прыгнув так легко. Как кислород набухшими буграми вспенивает кровь. – Двигая руками, она говорит и говорит, словно исполняет интимный, чувственный танец, раскрывающий всю ее без остатка. – И я дышу, заглатывая воздух. Дышу и ощущаю несравнимый рык, идущий изнутри, из самой дальней части, от той, что не должно существовать вообще. Она, та часть меня, что родилась со мною, что оттеснилась Вороном внутри, кричит и мечется по узкой щели крохотного духа, взывая к милости Звезды. Я вижу ее зов, я слышу. Все слезы, пролитые ею, как и вы. Она такой ребенок, мышка, лишь пушинка. Не перышко, не одуванчик, даже не снежинка. Лишь импульс человека, потерявшего себя. Ей одиноко и тоскливо, больно. Она взывает к помощи добра. А вскоре обращает взор на тьму небес и зла. И где-то там, за шелухой обмана, за гранью нереального, за плотским, одиноким, слабым – лежит ответ, призыв к силе Стаи черного крыла.
И зов ее, отчаянный и громкий, доносится до глубины души и ранит точно в цель. Меня несет туда, на ее крик, в глухой туманной ночи. – Речь Стаси ускоряется вслед за трагизмом накаляющихся в ее истории событий. – Сквозь тысячи озер и желтых окон, к душе взывающего к духу той, что знает эту боль и это бремя, с желаньем растоптать сомнения и страх. Врываюсь метеором в жизнь, рву в клочья все, что было до и будет после. Уничтожаю одиночество, сжирающее дух. Вгрызаюсь в горло всем сомнениям, что отравляют ум. Топчу и развеваю пыль отчаяния, что отпугнуло дар. Ей предначертано быть как концом, так и началом. И в моих силах защитить и дать толчок пути. Так пусть же станет эпохальным ее последнее и первое желание: «Живи, моя хорошая! – кричит Стася, вскинув руки к потолку. – ЖИ-ВИ!»
Тяжело дыша, она замолкла, пряча лицо за белыми прядями, и замерла в этой позе. Несколько мгновений зал был погружен в тишину, чтобы в следующую секунду взорваться громогласными аплодисментами и свистом. Плечи девушки опускаются то ли в облегчении, то ли в благодарности. Алиса тоже встает вслед за залом, чтобы поддержать новую подругу громкими хлопками. «Невероятно», – думает она, только сейчас ощутив себя в своем теле с зашедшимся от трепета сердцем.
– Эта волшебная речь от несравненной Стаси заслуживает долгих оваций, – говорит появившийся на сцене ведущий.
Алиса не может оторвать восторженного взгляда от немного покрасневшего лица девушки, которая скромно благодарит собравшихся за внимание и затем спускается. Когда они встречаются взглядом, Стася с детской непосредственностью обращается к ней:
– Ну как?
– Нереально, – выдыхает Алиса. – Не знала, что ты пишешь.
Стася сделала несколько глотков из стакана и обернулась через плечо на окно в дальнем конце зала. Она пригибается и, лукаво подмигнув, предлагает:
– Давай сбежим.
– Сейчас?
Задорный кивок.
– А счет?
– На такой случай у них есть контакты Никиты. В кой-то веки от него польза будет. Ну что?
Алиса окинула взглядом зал и, ощущая поднимающийся в груди азарт, согласилась. Они поднялись из-за стола и, стараясь держаться непринужденно, двинулись к выходу. Уже у самой лестницы Стася прыскает, закрывает рот ладонью и в несколько быстрых прыжков белой пушинкой одуванчика вылетает за дверь. Алиса поспешно скрывается за ней.
Шум разбивающихся об асфальт дождевых капель. Волосы и одежда становятся мокрыми. Стася хохочет, и этот смех, легкий, как звон колокольчика, по-детски искренний, трогает душу нежностью. Она раскидывает руки и вытягивается вверх, подставляя летнему дождю лицо. Теплые капли стекают с подбородка и волос, а сияющие жизнью огромные голубые глаза смотрят на затянутое тучами серое небо.
– Обожаю такие моменты, – призналась Стася и, смеясь, закружилась, поднимая маленький вихрь.
Алиса сделала шаг назад, но не успела отойти далеко, как девушка взяла ее за руку и потянула за собой со словами:
– Неужели ты не ощущаешь? Давай, – предложила она, сняла туфли и кивнула на нее, – попробуй. Почувствуй эту легкость…
Недолго думая, Алиса следом за Стасей освободила ноги от обуви и носков. Ступнями она ощутила тепло влажного асфальта. Блестки с ладони Стаси остались на пальцах, и даже дождь лишь ласково касался, но не смывал их. Мокрые волосы и одежда не имели в тот момент значения. Только они двое, поддающиеся силе стихии. Но не успела девушка закрыть глаза и отдаться впечатлениям, как их окрикнул официант.
– Бежим!
Держась за руки, они сорвались с места. Алиса едва успела схватить кроссовки, мотнув ими в воздухе почти перед лицом оторопевшего от такой наглости официанта. Перепрыгивая лужи, они перебегали на красный свет, громко смеялись и неслись вперед, не разбирая дороги.
Волосы растрепались. Глаза горели озорством и ребячеством.
