Валерий Воскобойников - Татуировка
— Нехорошо стариков обижать, — начал было он, но договорить не успел, потому что тот же бык, который целил в печень, теперь обрушил кулак ему на голову. И снова мужичок испуганно уклонился от удара, так что бык сам чуть не грохнулся на пол. — Я говорю, нельзя обижать старших.
Л старик, услышав подмогу, негромко простонал:
— Помогите!
— Сучара! В свидетели лезешь! — проговорил, зло улыбаясь, другой бык, который добивал в дверях квартиры молодого парня. — Кончай его на хрен!
И тогда первый вынул заточку. Но вид ее заступника не испугал, а даже как бы обрадовал.
— Физкультпривет! — сказал он и, смешно подпрыгнув, нанес правой ногой такой удар в подбородок, после которого заточка полетела на ступеньки, а сам бык опустился на четвереньки и молча, по-собачьи, быстро-быстро побежал к распахнутому окну. Так и не произнеся ни слова, он зацепился руками за подоконник, перевалил тело и плюхнулся со второго этажа на землю.
— Я ж говорил! — мужичок повернулся ко второму быку, который на мгновение растерянно прижался к стене, и, назидательно подняв палец кверху, добавил: — Считала Машка, что Ленку выпорет, да сама зад подставила. — Он вгляделся в быка и вдруг спросил доброжелательно: — Тебе колено ломать или сам уйдешь?
— Сам, — хрипло проговорил бык, оторвался от стены и, проскочив вниз ступенек десять, перемахнул через перила на следующий проем.
— Спрячьте нас где-нибудь на ночь, — попросил старик, едва двигая разбитыми губами.
В небольшом одноэтажном зале вылета международного аэропорта «Пулково» только-только включили свет после ночного перерыва. Автобус-экспресс подвез первых утренних пассажиров. Все они улетали в Анталию. За столиками в середине зала началась обычная суета — те, кто первый раз в жизни оформлял декларации, подсматривал у соседей. Успевшие это сделать, выстроились в очередь к проему в стене на таможенный контроль.
Серая «Нива», стремительно тормознув, остановилась напротив входа в здание. Из нее вышли старик и молодой мужчина со старательно загримированным синяком под глазом. Мужчина нес в руке современный длинный рюкзак. Водитель, посидев несколько минут за рулем, тоже покинул автомобиль и остановился недалеко от раскрытых дверей так, чтобы видеть одновременно происходящее на площади и в зале.
Молодой встал у столика, прислонив к ноге багаж и, почти не отрывая шариковой ручки от бумаги, стремительно заполнял декларацию. А старик, заняв очередь на контроль, смотрел на него и вдруг вспомнил: давным-давно, когда сын был пацаненком лет десяти, сердобольная соседка с лестницы назвала его сиротой казанской. И пацан яростно закричал:
— Не сирота я, не сирота! У меня есть отец родной! А потом прибежал домой и потребовал:
— Скажи им, слышишь! Скажи им, что ты — родной!
Старик тогда несколько дней улыбался от счастья.
Очередь продвигалась быстро, и, когда сын принес заполненную декларацию, на прощание им оставалось несколько секунд.
— Все, отец, держись там. А через год вернешься, и все будет нормалек. — Молодой улыбался, .но в улыбке его не было веселья.
— Спасибо тебе, Гриша, — прохрипел старик и, отвернувшись, хлюпнул носом. — Может, и правда доживу. Ты, главное, сам-то держись. И спасителю — тоже спасибо. — С этими словами он подхватил рюкзак и скрылся за непрозрачной стеной.
Водитель продолжал стоять в дверях, равнодушно наблюдая за суетой в зале.
— Все чисто, — сказал он молодому. — Поехали.
Ночь они провели в другой квартире у Николая. Квартира была тоже в спальном районе и тоже на краю города, но только край был другим — там, где проспект Ветеранов переходил в улицу Пионерстроя. И пока молодой спал, старый таксидермист доверил едва знакомому человеку то, чего не сказал сыну.
— Привезли насильно. И говорят: снимай с него кожу, и чтоб ни одного пореза! У меня руки трясутся. Тело еще теплое, но кожа, она быстро портится на трупе. Я им говорю: «Не буду!» А они мне: «Тогда с тебя сейчас снимем. Разрисуем и снимем».
. Николай — по этому адресу он, правда, был записан как Алексей — кивал головой, но слушал вполуха до тех пор, пока старик не назвал адрес. Тут-то Николай-Алексей и сделал внутреннюю стойку. Адресок был тот же самый, который он как раз в эту ночь собрался проверить. Именно его переслал ему Координатор от «Февральских друзей».
— Чеченцы наверно, — предположил Николай. — Нам их обычаи не понять: кровная месть, всякие тейпы.
— Не, чистые братья-славяне. Но один кавказец у них есть, это точно. Я, когда в другой раз работу заканчивал, один парень, Волк — имя такое, сказал: пойду доложу чеченцу.
— Ага, — подтвердил Николай. — А я что говорил: русский с чеченом — братья навек. Ну и сколько раз работать пришлось?
— Четыре. Сегодня был бы пятый, если б не вы. Я потому и отчаливаю так срочно…
— Да, везли Мендельсона на свадьбу, а он похоронный марш сыграл, — подвел итог рассказу старика Николай. — Предлагаю несколько часов соснуть. А насчет этих пацанов — больше они вас не потревожат. Ни чечен, ни славяне, — пообещал он. — Так что покантуетесь там у ласкового моря месяца два и возвращайтесь.
То же самое Николай сказал и при прощании молодому, когда они подъезжали к метро «Московская».
— За отца не болей. Месяца через два его тут уже никто не обидит.
— Не знаю, как вас и благодарить! — Григорий протянул визитную карточку. — Если каких детей в спортивную секцию — я их сразу устрою.
— Преподаватель физкультуры. Серебряная медаль на Олимпиаде в Мельбурне, — прочитал вслух Николай и рассмеялся. — Такие люди! Учтем.
ЖИЗНЬ СРЕДИ ГОЛЫХ МУЖЧИН
— Мама, а когда нам отопление включат? — спросил Петр как-то утром, складывая конспекты в папку. — Они что, навсегда его отключили?
— Петя, ты же знаешь, я не спец по водопроводным и отопительным делам. — Ольга Васильевна не любила, когда сыновья отвлекали ее от поглощения в Интернете биологических новостей. — Водопроводчик сказал, что завтра-послезавтра придет. Найдет новую батарею, поставит ее и все подключит. Видно, пока не нашел, так что терпи. Да и вообще, в конце концов, кто у нас в семье старший мужчина? Сходи в жилконтору и поторопи.
Слова насчет старшего мужчины Петя пропустил, видимо, ему было комфортнее, чтобы все осталось так, как было эти годы: после исчезновения Геннадия мать представляла для сыновей сразу все взрослое человечество. Он высек из ее монолога только нескорый срок.
— С отоплением — ладно, черт с ним. Но ведь заодно отключили и горячее водоснабжение. Не знаю, как вы, а я привык мыться каждый день.
— Угу, каждый день и каждый год, — то ли подумала, то ли ответила вслух Ольга.
В тот вечер у нее не было работы в институтской лаборатории — требовался жидкий гелий, а дьюар, в котором его хранят, доставляли только по пятницам, и она вернулась домой довольно рано. Младшего сына, Павлушу, мать застала сидящим за уроками. Или изображающего, что он за ними сидит.
— А Петька в баню пошел, — сказал он с веселым удивлением, словно эта новость его сильно забавляла. — Взял чистое белье, а полотенце отложил, сказал, что он узнавал: там простыни дают. Мам, а правда в бане дают простыни?
— Что-то не припомню. Я же в бане давно не была. Хотя, да, дают! Помнишь, в фильме «С легким паром» — герои в простынях сидят?
Петя вернулся приблизительно через час. Но не один, а с парнем по имени Данила. На голове парня были дикие заросли кудрей, да и вообще вид он имел диковатый.
— Так, это, значит, мамочка, — произнес он, едва войдя в прихожую, и окинул Ольгу Васильевну раздевающим взглядом бывалого мужчины. — Смотри, какие хорошенькие мамочки тут ходят!
И хотя Ольга постаралась изобразить на лице строгое выражение, как-никак — ученая дама и педагог, но стало ей не по себе, съежиться хотелось под этим грубым взглядом самца. И чувствовала она себя в те мгновения не взрослым человеком, а беспомощной девочкой Олей, к которой однажды в девять лет приставал противный дядька, как она поняла позднее — педофил. Ольга ушла в свою комнату, причем стук захлопнутой двери прозвучал чересчур вызывающе.
Прежде в банях Петр никогда не бывал, но от кого-то слышал, что сейчас там каждый посетитель моется в отдельной кабинке. Может, где-то так и было, только не в том отделении, куда он попал. Вообще, едва он вошел в общую раздевалку, так сразу пожалел, что явился сюда. В принципе, еще можно было повернуться и уйти — мало ли что заплатил деньги и уже протянул билетик банщику в белом халате и пляжных тапках на босу ногу, никто ж насильно не заставит его раздеваться. Но Петр отчего-то засмущался и. решил хотя бы кое-как наскоро вымыться.
Стеснялся он своей татуировки. Про нее, решив сходить в баню, он попросту забыла теперь вспомнил. Однако, оглядевшись, увидел, что с татуировкой он здесь не один. У одного пожилого мужчины на груди был орел, у двух парней — наколки на правых предплечьях. Конечно, то, как изукрасил Петра художник Антон Шолохов, было несравнимо с ними, но все же он перестал чувствовать себя здесь чересчур особенным.
