Крейг Макдоналд - Убить Хемингуэя

Это был старый, но надежный прием. Гектор с силой наступил каблуком на ногу агента, Криди взвыл и ударился коленом о внутреннюю поверхность стола. Гектор схватил Криди за шею и ударил его лицом об стол.

Улыбкой извинившись перед посеревшим от страха хозяином, Гектор швырнул десять долларов на стол и сказал:

– Извините за беспокойство, приятель. Когда он придет в себя, ему наверняка понадобится лед для остатков его носа.

Книга шестая

Как все было

44. Соавторы

Я такая, как есть,

А не такая, как хочет Папа.

Разве это моя вина,

Что я такая?

Когда Ханна снова увидела Мэри, ей пришло в голову, что жена Папы вполне могла бы его перепить, если бы он дожил до этих дней.

Ханна просидела с пожилой вдовой менее часа, но она уже пила свой четвертый коктейль.

Этим утром бледно-лимонные волосы Мэри были зачесаны назад, и такая прическа демонстрировала ее большие, почти комические уши. Она явно не отошла еще после вчерашнего, казалась худее, чем когда Ханна видела ее в последний раз, глаза сильно ввалились, а выпирающие скулы и торчащий вперед подбородок ее не украшали. Глубокие морщины от ввалившихся глаз до больших ушей теперь присутствовали постоянно, а не только когда она улыбалась с закрытым ртом для камеры.

Вдовы прибыли в Кетчум с разницей в один час. Полагая, что Мэри устала после длинной дороги из пентхауса в Нью-Йорке до Кетчума, Ханна предложила отдохнуть перед интервью.

– Может быть, нам повезет и, когда вы проснетесь, Бриджит опять будет спать, как сейчас. – Ребенок спал в своей походной кроватке в соседней комнате.

Старая вдова улыбнулась:

– Бог мой, как же она на тебя похожа. Абсолютно ничего от Дикки. И нам не надо ждать, можно сразу начинать. Я недостаточно устала, чтобы спать, и мне хочется скорее взяться за дело. Вот выпью, и можно приступать. Пожалуйста, скажи мне, что теперь и ты что-нибудь выпьешь.

Ханна закусила губу. Перед отъездом она сцедила молоко, чтобы не делать этого при Мэри. Она боялась, что, если начнет кормить девочку грудью при вдове, это может напомнить ей о ее попытке родить ребенка, которая едва не закончилась трагедией. Так что в холодильнике Мэри стояли три бутылочки с грудным молоком. Ханна решила, что к тому времени, как Бриджит потребует наполнения «источника», ничего из выпитого уже не останется в организме.

– Ох, – сказала Ханна, поднимая бровь, – разве что самую малость.

– Вот и умница. Какой яд предпочитаешь, душечка?

– Как насчет стакана вина? Лучше бы красного.

Мэри с сияющим видом потянулась за пачкой сигарет «Кент»:

– Чудесно. Я, пожалуй, тоже выпью. Полагаю, нам лучше взять это дивное «Бароло». Папа его тоже очень любил.

Постоянно присутствующая горничная поспешила открыть бутылку, не дожидаясь указания.

– Я собиралась разместить тебя здесь, но мы снова открываем дом, и кое-где надо покрасить, – сказала Мэри. – Я заказала тебе номер в гостинице «Бест Уэстерн». Годится?

– Конечно.

– Ты уверена?

– Да.

– Гектор с тобой?

– Да. Он называет себя моим водителем.

– Я и ему закажу номер. Он ведь тоже на меня работает, верно?

Ханна улыбнулась:

– Полагаю, Гектор сам решит, где ему остановиться.

– Разумеется. – Ханна не сумела прочесть ее улыбку, но она явно была недоброй.

Горничная подала Ханне ее стакан вина.

– Ваше здоровье, – сказала Ханна, поднимая стакан.

Мэри проигнорировала ее и сказала:

– Мори сказал, что ты заезжала.

– Да, – ответила Ханна, язык которой пощипывало после первого глотка вина за долгие месяцы. Крепкий напиток – с дубовым привкусом, дымком и корицей. – Давненько не приходилось пить. Ух!

Мэри вытряхнула из пачки сигарету:

– Как он? Я имею в виду, Мори? У него все хорошо?

– Вроде бы да. Говорит, что работает над своими собственными мемуарами.

– Он говорил Папе то же самое в пятьдесят третьем году.

– Надеюсь, он их допишет. Знакомство с подобной жизнью, безусловно, нечто, чего есть смысл желать, и не важно, сколько времени уйдет на то, чтобы закончить и сделать это правильно.

– Ну конечно. У меня мои мемуары занимают значительно больше времени, чем я рассчитывала.

Ханна улыбнулась:

– Откровенно говоря, я хочу, чтобы ты поторопилась. Ведь выходят уже две неофициальные биографии Папы – одна написана человеком, о котором я уже могу сказать точно, что он меня ненавидит. И еще выходит эта книга про корриду и отредактированный «Сад»… Я вполне могу потеряться среди всего этого шума, который поднимется вокруг Папы. Мне действительно необходимо выдвинуться на передние позиции. Поскорее.

– Конечно, – сказала Ханна.

– У тебя есть рукопись Дикки – сколько он там успел написать?

– Ага, – сказала Ханна. – Здешние власти уложили все в коробки и отправили в Мичиган вместе с другими вещами.

– Кстати, хочу сказать, что мне очень жаль, что все так случилось. Я никак не хотела, чтобы он умер. Из-за тебя и маленькой девочки. Дочкам нужны папы. Я уверена, что ты найдешь мужчину для этой должности. Какого-нибудь молодого красавчика. – Ханна улыбнулась. Мэри улыбнулась в ответ: – Ты как себя чувствуешь? Постепенно привыкаешь?

Ханна знала, что ей не стоит говорить Мэри, что саморазрушительная смерть мужа стала для нее желанным избавлением – благодеянием в страшной упаковке. Ханна пожала плечами:

– У меня все хорошо. Я знаю, что Ричард сам покончил с собой. Такое случается. Что еще можно сказать по этому поводу?

Мэри выпустила тоненькую струйку дыма:

– Верно. – Странная улыбка – и редкая, с демонстрацией зубов. – Ты по-испански хоть немножко говоришь, дочка?

– Только по-французски. И довольно неплохо на кельтском.

– Sic transit hijo de puta[41].

Ханна нахмурилась:

– Что это значит?

– О нем будут помнить, – сказала Мэри, криво улыбаясь. – Есть еще одна хорошая фраза: Dame acit, cono que a los mios los mato yo!

Ханна снова нахмурилась:

– А это как переводится?

– Дай это мне, черт возьми, и я убью своего!

Ханна опустила глаза на руки.

– Вот как, – сказала она, внезапно немного испугавшись.

Мэри пожала плечами и затянулась сигаретой:

– Прежде чем мы оставим эту скорбную тему, скажи, есть там что-нибудь, что ты могла бы использовать? В рукописи Дикки, я хочу сказать.

Ханну передернуло, как от озноба.

– Может быть. Там примерно двести рукописных страниц. В первом черновике почти вся ваша ранняя биография. Большая часть сороковых годов, затем тот период, когда вы встретились с Папой и вышли за него замуж. Пятидесятые годы только в отдельных заметках. Довольно понятно, как он хотел построить книгу. Вот только его и мой стиль прозы сильно отличается. Мне придется многое переписывать.

– Душечка, так оно всегда и бывает, – посочувствовала Мэри. – Господи, сколько же мне пришлось переписывать в последних работах Папы – уму непостижимо.

Ханну снова передернуло.

Мэри застонала:

– Боже, что мне пришлось сделать, чтобы подготовить к печати «Праздник, который всегда с тобой»! Даже вспоминать не хочется.

– Тяжело пришлось, не так ли? – Ханна почувствовала, как напрягаются ее челюсти, и испугалась, что Мэри заметит.

– Вынуждена была изменить последовательность глав, чтобы все получилось так, как мне хотелось. Соответственно возникли проблемы неразрывности, с которыми мне пришлось сражаться. И его заголовки в книге… – Мэри закатила глаза. – Ты не представляешь, какими они были ужасными. Он вообще хотел назвать эту вещь «Глаз и ухо». Можешь представить себе такое название вместо «Праздник, который всегда с тобой»? Можешь?

– Нет. – Ханна действительно не могла.

– И все это пустяки в сравнении с тем, что понадобилось для того, чтобы закончить «Острова в океане». – Вдова вздохнула. – Что-нибудь еще? Что-нибудь, говорящее о том, что у него было все что нужно, чтобы закончить книгу? – Ханна встретилась взглядом с Мэри. Старуха вглядывалась в нее, пытаясь определить, не врет ли она. – Я спрашиваю, – продолжила Мэри, – потому что Ричард довольно ясно дал понять той ночью накануне, ну, ты знаешь, о чем я, что мы закончили. Он заявил, что у него имеется великолепный конец. Я все пытаюсь вспомнить, что такое я могла сказать в нашем последнем интервью, что дало бы ему эту уверенность.

Эти ищущие пьяные глаза… Ханна отпила глоток вина:

– У Ричарда, скорее всего, не было возможности все это записать. Его первый набросок весьма неубедителен, кончается где-то в середине пятедесятых.

Мэри тяжело вздохнула. Затем тихо засмеялась себе под нос:

– Это… это плохо. – Она покачала головой и снова зубасто улыбнулась: – Ладно, к черту. Наверное, мне надо постараться вспомнить, что было сказано в тот последний вечер. Знаешь, у меня ведь довольно хорошая память. Выше средней.