Роберт Уилсон - Севильский слепец
15 января 1944 года
Р. объяснил А., что если бы тот согласился на цену, предложенную в Салобренье, то ничего не выиграл бы, а если бы заплатил столько, сколько всегда, за мазут, то понес бы убытки. Р. внушал ему, что перевозимый им груз чересчур громоздок и не слишком рентабелен для такого маленького бота, и убеждал его заняться сигаретами. «Сигареты — это новые деньги. За них можно купить все. Франки, рейхсмарки, лиры — ничто в сравнении с ними». А. прямо-таки побелел от страха. На сигаретах сидят итальянцы, и он не хочет с ними связываться. Р. показал на меня со словами: «Он бывалый солдат, из Легиона, воевал в России. Нет таких итальянцев, которые ему под стать». Р., видать, хорошо подготовился. Мы с ним это не обсуждали. А. вопросительно на меня посмотрел, и я сказал: «С одним дробовиком я не справлюсь. Если вы собираетесь перейти на сигареты, нам понадобится, как минимум, автомат». Услышав это, Р. покатился со смеху. «Один автомат! — воскликнул он. — Тот американец, что продал нам мазут и бензин… он может достать все, что душе угодно: гаубицу, танк «Шерман», бомбардировщик «Б-17»… хотя, как он говорит, придется чуть дольше повозиться».
29 января 1944 года
Союзники на прошлой неделе высадились в Анцио, и Р. очень обеспокоен тем, что с окончанием войны рухнет его драгоценный рынок. Я ему говорю, что союзникам придется еще попотеть и что немцы так легко не сдадутся. Р. рвется заиметь собственное судно, и я ему напоминаю, что мы еще не заработали даже те первые 10 долларов, не говоря уже о сумме, достаточной для того, чтобы купить хотя бы шлюпку. А., по настоятельной просьбе Р., учит его всем моряцким хитростям — как читать морскую карту, прокладывать курс, ориентироваться по компасу и звездам. Я тоже присутствую на этих занятиях.
20 февраля 1944 года
А. продолжал гнуть свою линию, и мы курсировали туда-сюда с турецким горохом, мукой и бензином, пока Р. не провернул одно необычное дельце, договорившись чуть ли не задаром перевезти на Корсику партию черного перца. Отправителем груза был немец, приехавший из Касабланки и купивший этот товар в городе у какого-то еврея. Я не мог взять в толк, зачем корсиканцам столько черного перца, но, когда немец узнал, что я говорю на его языке и сражался в России, он доверительно сообщил мне, что перец потом переправят в Германию, на военный завод.
24 февраля 1944 года
Мы прибыли на Корсику, и Р. ужасно доволен тем, что установил деловые связи с немцами и корсиканцами. Похоже, теперь мы сможем забрасывать сигареты на Корсику, перекладывая заботы о доставке их в Марсель или Геную на корсиканцев. Р. втолковывает А., что так мы получим большую прибыль при меньшем риске. А. с подозрением относится даже к такой простой операции. Он король, потому что у него есть корабль, и ему невдомек, что без смекалки Р. от его дурацкого корыта не будет никакого проку.
У нас с А. зашел разговор о том, в чем разница между крестьянами и моряками. В моряках живет страх перед морем. Могущество моря заставляет их держаться вместе. Они при любых обстоятельствах придут друг другу на помощь. У крестьян есть только их кусок земли, что делает их ограниченными собственниками. В них живет не страх, а подозрительность. Они молчаливы, потому что любое неосторожное слово может сыграть на руку их соседу. Им природой назначено охранять и расширять. Если крестьянин видит, что его сосед оступился и упал, он сразу начинает строить планы. Свои рассуждения А. завершает выводом: «Я моряк, а твой приятель Р. крестьянин».
Р. сводит меня с ума своими мечтами о собственном судне.
1 марта 1944 года
Сгрузившись у корсиканцев, мы порожняком пошли в Неаполь, чтобы Р. поискал там какого-нибудь итальянца, с которым можно вести дела. От корсиканцев он узнал, что сначала надо получить разрешение. А. не захотел сходить на берег, и я понял, как глубоко запала ему в память та стычка с итальянцами.
12 марта 1944 года
Р. вознамерился доказать А., какой прибыльной может быть хорошо организованная сделка с итальянцами. Наш бот был до отказа набит сигаретами «Лаки Страйк». Мы с трудом выгородили себе место для сна среди ящиков, коробок и просто наваленных грудами пачек. А. нервничал. Он вложил все свои деньги в эту партию товара. Под покровом ночи мы проскользнули в Неаполитанский залив и застыли во враждебной черноте неподвижного моря, поджидая. Р. пришел ко мне в каюту, где я возился с автоматом. Он велел мне быть наготове, не высовываться и при первом сигнале тревоги валить всех без разбора, не задавая лишних вопросов. «Разве у нас нет разрешения?» — спросил я. «Бывает, что право на такое разрешение приходится добывать с боем. Это люди непредсказуемые». Я поинтересовался, почему он в таком случае не предупредил А., а он ответил: «Каждый должен думать своей головой. Предоставляя думать другим, изрядно рискуешь».
Я проверил магазины — все четыре были полны — и задвинул один в казенник. О борт плеснулась вода. Через несколько минут раздался приближающийся рокот двигателя. Я погасил сигарету, поднялся в рулевую рубку и пристроился на корточках под треснувшими стеклами. Я почувствовал в Р. какую-то перемену, но у меня не было времени об этом задуматься. Чужое судно уже подваливало к нашему борту, светя прожектором. Буфера из старых шин взвизгнули и заскрипели, сплющившись от тычка. До меня долетел голос итальянца, певучий и совсем не угрожающий. Я осторожно приподнялся и посмотрел в стекло. А. и Р. стояли у носового леера метрах в трех от меня. Итальянец понимал по-испански. Вдруг двое мужчин перелезли через фальшборт на корму и нырнули за заднюю, глухую стенку рулевой рубки. Я сообразил, что дело пахнет керосином. Послышался шорох: те двое возились за стенкой, задевая одеждой доски. Не это ли первый сигнал тревоги? Кто-то вскрикнул, и я, недолго думая, прорезал короткой очередью стенку рулевой рубки. Потом выскочил наружу и одним прыжком перемахнул через два леера прямо на палубу к итальянцам. На нашей палубе не было ни души. Я быстро обежал корму итальянского бота. Неожиданно взревел мотор, и, полоснув очередью по рубке, я убил двух находившихся в ней мужчин. Потом заглушил мотор. Итальянский бот успел отделиться от нашего и по инерции продолжил движение. Я прислушался, осмотрел палубу и спустился вниз. В каюте никого. За дверью в трюм — пахнущая дизельным топливом чернота. Упершись спиной в борт, я направил луч найденного в каюте фонаря в проем. Ничего. Никакой стрельбы. В углу трюма сидел, скрючившись, мальчишка лет семнадцати. При нем оказался только небольшой нож. Мальчишка весь трясся от страха. Я вытащил его на палубу. Белая обшивка нашего судна все еще просматривалась в зыбкой темноте. В рубке зажегся свет, заработал мотор. У руля стоял Р. Итальянский мальчик упал на колени и стал молиться. Я велел ему заткнуться, но он уже явно ничего не соображал. Р. бросил мне линь. «Все убиты?» — спросил он. Я показал на мальчика, распластавшегося у моих ног. Р. кивнул и сказал: «Его лучше прикончить». Мальчик взвыл. Р., с которого, как я заметил, ручьем стекала вода, протянул мне пистолет.
«Для убийства мне нужна более веская причина», — заявил я.
«Он все видел», — пояснил Р.
«Пора бы и тебе наконец запачкать руки», — заметил я.
«Они и так уже запачканы», — ответил он.
Сжав в руке пистолет, я схватил скулящего мальчика и кинул его на фальшборт. Плач застрял у него в горле, голова свесилась через планшир.
Я выстрелил ему за ухо. Отдавая Р. пистолет, я подумал: «Вот, значит, на что я способен».
Та же рука, что нажала на спусковой крючок, теперь водит ручкой, выписывая эти слова, и я все так же далек от понимания, как эта рука может быть орудием творчества и смерти одновременно.
Мы взяли курс на Корсику, а трупы по дороге сбросили за борт. Сначала я подвел итальянский бот к нашему. Поднимать и перетаскивать трупы легче было вдвоем. Когда очередь дошла до А., я сказал, что надо бы почтить его память молитвой. Р. пожал плечами. Я повторил ритуал, который мы обычно совершали в Легионе над телами убитых товарищей: выкрикнул его имя и сам же ответил: «Здесь!» Когда мы переваливали тело А. через планшир, я увидел, что он получил две пули: в плечо и в затылок.
Мы выгрузили сигареты и поставили оба бота в сухой док в Аяччо. Там их нам подлатали и перекрасили за деньги, вырученные от продажи сигарет. Р. исчез на целый день и вернулся с документами на оба судна, оформленными на наши имена. Мы отправились в Картахену и зарегистрировали боты под испанским флагом, сменив их названия. Мы до сих пор не удосужились обсудить случившееся, но чем дальше уходит в прошлое тот злополучный инцидент и чем больше стирается память об А., тем лучше я понимаю, что один из талантов Р. заключается в умении «сжигать за собой мосты». Ко мне его привязывает то, что однажды он поделился со мной единственным важным для него воспоминанием о смерти родителей. По-моему, тогда же он решил, что воспоминания скорее вносят в отношения разлад, чем ясность, и компенсируют отсутствие близости лишь тоской по былому, а потому совершенно бессмысленны.
