Хараламб Зинкэ - Современный Румынский детектив
— Я думаю, мы кое-что узнаем, коллега, — позволил себе заметить Дед.
Панаитеску, сидя на трехногой скамеечке, трудился в поте лица, пытаясь навести блеск на свои ботинки, столь же старые, но хорошо сохранившиеся, как и его «бьюик».
Любопытствуя, Панаитеску встал и, оставив ботинок в полузеркальной фазе, посмотрел в окно как раз в ту минуту, когда Прикопе решился войти. За окном стояла новенькая машина.
— Кто это, шеф?
Стук в дверь заставил Панаитеску обернуться. В дверях появилось лицо Прикопе. Дед, нисколько не сомневаясь в личности посетителя, сделал ему знак войти.
— Меня послал товарищ председатель, сказал, что я вам срочно нужен, — начал юноша, облизывая нижнюю губу кончиком языка.
— Здравствуйте, Прикопе, если не ошибаюсь, — сказал Дед и, не ожидая подтверждения, указал шоферу на стул.
— Я вернулся сегодня ночью из армии и утром…
— Товарищ Прикопе, спасибо, что ты пришел, действительно ты можешь быть нам очень полезен. Если тебя прислал председатель, вероятно, он сказал тебе зачем. — Дед неторопливо закурил сигарету.
— Да, он сказал, что в связи с Ануцей, вы знаете, мы с ней дружили…
— Насколько мы знаем, вы были более чем друзьями, — сказал внушительно Дед, и Прикопе, вертя в руках замызганную шапку, контрастирующую с его новыми брюками и курткой, утвердительно кивнул.
— Но я ничего не знаю о ее смерти. Я был за два дня до того, то есть с вокзала приехал прямо к Юстине, она там жила, у Юстины Крэчун. У меня была увольнительная на двадцать четыре часа; я на стрельбище завоевал первый приз полка, и товарищ командир…
— Тебя кто-нибудь еще видел, кроме Анны Драги, в тот вечер, когда ты приехал на побывку?
— Да как же не видел, я потом домой пошел, у меня дом в деревне, и по дороге домой меня видел Корбей, он мне дал прикурить и спросил меня, когда я приехал и где был.
По лицу Прикопе пробежала тень, на лбу углубилась морщина, и глаза стали как будто еще более раскосыми.
— Как ты узнал, что Анна умерла?
— Мне мама прислала телеграмму, но раз я не был ее… я не получил увольнительную, тем более что были праздники, и мы должны были идти на парад, я — танкист-пулеметчик. Я-то хотел быть шофером, я овладел этой профессией раньше… Но они не хотели, сказали, что не мешает подучиться и чему-нибудь другому…
Замешательство молодого человека росло, на лбу выступил пот, ботинками он ерзал по ковру, а шапку теребил в руках.
— Анна Драга, как ты, вероятно, знаешь, утонула при неизвестных обстоятельствах. Покамест версия такова: произошел несчастный случай, горестный для всех нас, и особенно для тебя. Поскольку ты был с ней в более чем дружеских отношениях, ты, несомненно, знаешь о ней больше, чем знаем все мы, вместе взятые. Как ты думаешь, были ли у Анны Драги причины для самоубийства?
Юноша распрямил спину, и кадык его нервно заходил вверх-вниз.
— Зачем ей было убивать себя?
— Я тебя спросил, были ли у нее на то причины, серьезные причины? Человек ведь ни с того ни с сего не кончает жизнь самоубийством.
— Что я могу сказать, товарищ майор? Думаю, не было… Анна мне нравилась, хотя я ей — не очень. Она видела меня несколько раз пьяным, мужчина ведь и выпить может, и потом я всегда пил из-за нее… Наверно, ей моя профессия казалась неважнецкой, может, так оно и есть, я окончил только начальную школу, был не таким, как она мечтала, но любовь ни с чем не считается, то есть, если бы Анна была простой птичницей, все равно бы она мне нравилась. Но она не собиралась долго засиживаться в деревне, так она говорила — поработает года два, утвердится и потом… Она хотела поступить в институт, у нее была мечта… И у меня были мечты, я думал о жене, о доме, о детях, я работы не боюсь, могу трудиться за семерых, но к учебе никогда не тянуло. И в армии по теоретической подготовке…
— О чем вы говорили в тот вечер, когда ты приехал на побывку? — спросил Панаитеску, прервав Прикопе. Шофер не терпел, когда собеседник отвлекался от главного, уходил от предмета разговора, а юноша, сидящий перед ним, так начал, что, похоже, во век мог не кончить.
— Я сделал ей предложение, сказал, что не могу жить без нее…
— Ты сказал, что не можешь жить без нее? — переспросил Панаитеску, и Дед мысленно похвалил сотрудника, вопрос был как нельзя кстати.
— Так говорят все парни, так и я сказал, не потому, что не мог жить без нее — как видите, я живу, но мне, правда, плохо без нее. Я жениться хотел. Анна была из тех девушек, которые могут парня заставить прыгнуть выше себя. В конце концов, я ей сказал, если ей не нравится, что я не окончил школу, я могу ее закончить, но только школу — не больше. — Прикопе нажал на последние слова, чтобы не возникло никакого сомнения в отношении усилий, которые он был готов предпринять ради Анны Драги.
— А она не говорила тебе в тот вечер ничего такого, что привлекло бы твое внимание, то есть я хочу сказать, не запомнил ли ты какую-нибудь деталь, которая заставила бы тебя призадуматься? Насколько нам известно, а тебе — и подавно, Анна Драга больше года работала в другом кооперативе. Почему она уехала отсюда и почему вернулась сюда, где у нее было довольно много неприятностей?
Прикопе помедлил: он не мог сразу ответить на несколько вопросов, тем более что эти вопросы не были прямо связаны друг с другом. Он заерзал па стуле, разгладил сильно измятую шапку и наконец ответил:
— Как я уже говорил, она не хотела оставаться в деревне, я это понял, и вообще она считала, что только она права, а другие нет, а здесь живут толковые люди, пусть не такие грамотеи, как она, но знают, что и как…
— Что ты имеешь в виду, когда говоришь о ее правоте? Может быть, ты можешь привести пример?
— Что было в деревне, где она работала, я не знаю, я был в армии, а здесь, у нас, она говорила, что надо иначе обрабатывать землю, если хотим иметь реальный прирост продукции…
Как это реальный? — поинтересовался Дед, радуясь, что наконец у него в руках слово-ключ, за которое он мог ухватиться.
Прикопе покраснел, желваки его напряглись, а две морщины на лбу так углубились, что Панаитеску, который внимательно смотрел на юношу, подумал, будто на его собрата водителя неожиданно напала зубная боль.
— Реальный, то есть настоящий, прирост — так я слыхал однажды на собрании, когда приезжал на побывку…
— Товарищ Прикопе, не забывай, что девушки, которой ты хотел посвятить всю жизнь, нет больше среди нас. С этой девушкой ты хотел создать семью, вероятно, хотел иметь детей и быть счастливым. Эта девушка умерла при неизвестных обстоятельствах. Мы находимся здесь как раз для того, чтобы выяснить все до конца, а ты, как вижу, самый близкий ей человек, человек, проехавший сотни километров, чтобы сделать ей предложение, и появившийся в деревне за два дня до ее смерти, ты уклоняешься и не говоришь всего, что знаешь. Естественно, ты имеешь право говорить только то, что хочешь, но не забывай, у каждого человека есть совесть и эта совесть раньше или позже может взбунтоваться, и тогда от ее угрызений не спастись!
Руки Прикопе чуть задрожали. Дед смотрел на его большие ладони, на узловатые пальцы, которые совершенно не вязались с его тонкими запястьями.
— Знаете, товарищ председатель сказал, чтобы я не долго, он меня ждет. Мы должны ехать в город заключать договор на поставку овощей.
— Ладно, юноша, если на все мои вопросы это твой единственный ответ, иди, мы тебя не задерживаем.
Прикопе торопливо встал, надел шапку и направился к двери.
— Да, я чуть было не забыл, погоди минуту, будь добр, скажи, а зачем Анна Драга меряла землю? У нее были особые на то причины?
— Разве я так говорил?
— Он говорил, Панаитеску? — попросил Дед подтверждения у своего сотрудника, и шофер понял, что майор решил проверить молодого человека.
— Да, да, конечно, говорил, — уверенно сказал Панаитеску.
— Как я мог такое сказать, товарищ, вы думаете, что я дурак и не помню, что говорю?
— Значит, мне показалось, хотя в тот вечер, когда ты шел с вокзала, Анна Драга возвращалась с поля с этим деревянным циркулем, с виду он безобиден, но свидетельствует честней, чем ты, дорогой Прикопе.
— Откуда вы знаете, вас ведь здесь не было! Я так понимаю, что вы издеваетесь надо мной…
— Знаешь, юноша, я думаю, ты не любил Анну Драгу, и, если она отказала тебе, она знала что делала, ты был ее недостоин.
— На какой машине ты раньше работал? Позавчера я видел в этой машине другого шофера, — поинтересовался Панаитеску, и юноша снова почувствовал себя не в своей тарелке.
— Мне ее дал товарищ председатель, раньше я водил грузовик, а теперь на нем — мой коллега.
— Как его зовут?
— Мы его зовем Илэ.
Молодой человек торопливо вышел, чтобы не попасть под град других вопросов, но, выйдя за ворота, как-то обмяк, медленно открыл дверцу машины и минуты две сидел в ней не шевелясь. Потом уехал.
