Никита Филатов - Огненный лис
Тоже верно, - не стал спорить Семен Игнатьевич. - Однозначно бы погиб. Но все же, было бы вдвойне умилительно - на красивой молодухе, да с оружием в руках!
А чего ты, между прочим, в последнее время к Виктору прицепился? вспомнил вдруг
Ройтман. - Обложил его со всех сторон, как волчину, да ещё меня под это дело подписал...
Жадность, Паша, - развел серые лапки по сторонам Спиригайло. Жадность. И азарт, само собой. Золотишко хотелось повидать. И своими руками пощупать. Да не так, чтобы только колечки-цепочки копеечные с ярлыками. А горы несметные! Пуды... кучи... тонны!
А Витек-то здесь при чем? У него же, кроме дырявого кармана в пальто отродясь ничего ценного не было.
У него, может, и не было... а вот в роду его, по линии отца, кое-что водилось.
Ври больше! - Отмахнулся Павел от крысенка. - Уж я-то родню его знаю. Голь перекатная, рабочие с крестьянами, слаще морковки никогда ничего не пробовали. Витька рассказывал ещё про какого-то священника, но тоже, по-моему... Да они и не местные, к тому же - из какого-то Табурища на Днепре.
А про икону он тебе не рассказывал? - дернул хвостиком Спиригайло.
Про какую икону?
Которая Витькиным родичам по наследству досталась? Лик Божьей Матери Пресвятой
Девы Марии Доростольской.
Какой такой матери? - нехорошо осклабился Ройтман.
Доростольской. Был раньше такой город - Доростол, он в одиннадцатом или в двенадцатом веке столицей болгарской считался. Только икона-то ещё древнее! Князь Святослав её вместе с данью от греков вез в Киев, но по дороге сгинул. Если верить историкам, печенеги его вместе с малой дружиной вырезали, ради этой самой византийской дани. Кинулись обозы грабить глядь, а добычи-то и нет почти: куда-то большая часть сокровищ подевалась, и икона вместе с ними.
Здорово!
Говорят, кто-то из княжеских спутников все это из-под носа у печенегов увел, а потом зарыл клад близ села Табурище. А на иконе знак особый сделал, и письмена. Если их воедино сложить, а потом прочитать правильно - можно узнать, где сокровища князя Святослава спрятаны.
Легенда, - пожал плечами прапорщик. - А ты-то про все это откуда знаешь?
От отца Витькиного. Мы же дружили с ним когда-то... Он, когда ещё живой был, по - пьянке рассказывал, будто это его предок дальний, воевода Левшов, отличился.
И ты, стары хрыч, поверил?
Не сразу. Но потом, так уж вышло, на документики кое-какие наткнулся, на газетки, журнальчики... Оказывается, я не первый такой - там, в районе нынешнего Светловодска, кладоискатели уже чуть не каждый метр землицы перекопали. И любители-следопыты, и профессиональные археологи. Много чего нашли, но все по мелочи: черепушки, косточки, оружие, монеты... Старинные монеты. Серебряные! С изображением императора Цимисхия.
Чего? - Не понял Ройтман.
Не важно. Главное, что точно такую же монетку мне когда-то отец Виктора подарил.
Хвастался, что это их семейная реликвия.
Спиригайло внезапно замолк, растопырился, начал расти - и вдруг лопнул без звука, без запаха и без следа. Как будто не было его вовсе...
А в коридоре послышались тяжелые, уверенные шаги. Павел насторожился, втянул ноздрями больничный воздух и крикнул соседу:
Прикрой с флангов! Просто так не сдадимся, товарищ!
Дверь палаты душераздирающе скрипнула и открылась. В образовавшуюся щель вполз солнечный лучик и упал на стену. Потом световое пятно начало расти, набирая слепящую силу... Прапорщик ловко перемахнул через кровать, вскинул "маузер" и прицелился. Сердце его от волнения грохотало в груди, как разогнанный железнодорожный состав, а во рту пересохло.
Стой, стрелять буду! - громко выкрикнул он.
Да ладно тебе... свои же. Ствол-то опусти!
Ройтман занервничал ещё больше. Голос, лицо, походка появившегося в палате человека показались ему знакомыми с детства, но...
Нет, не может быть, - прошептал больной. - Ты же уехал? Совсем уехал же?
Ерунда. Ошибочка... - усмехнулся Виктор Рогов. - Я только собирался, да вот приятеля давешнего повстречал. Он и тебе не чужой, кстати. Не хочешь поздороваться?
Друг детства посторонился и пропустил вперед старика Пиккельмана.
Ну что, молодой человек, - искривил посиневшие, мертвые губы Марк Моисеевич.
Крутятся колесики-то? Резина хорошая, импортная...
Сгинь! - Отшатнулся в ужасе Павел. - Сгинь, убиенный! Не доводи до греха, шмальну ведь из "маузера"!
Стреляйте, молодой человек - довольно безразлично ответил Пиккельман. - Мне уже никакого вреда не прибавится. А вот дружка своего закадычного вы приговорили. Предали...
Да не я это! Не я... сколько же можно объяснять!
А кто же, Паша? - Спросил Виктор. - Кто? И зачем?
Спиригайло с Заболотным! Они икону искали, древнюю, вот тебя и... того.
Какая икона? Ну что ты опять городишь?
Павел Ройтман огляделся по сторонам и понизил голос до шепота:
Клянусь, братишка... зуб даю! Они все про икону знают - и о знаках тайных, и о золоте, и о монетах... И сколько крови людской на этой иконе знают!
Врете, молодой человек, - покачал головой Пиккелльман. - Обелить себя желаете?
Отмазаться, ускользнуть от ответа... но нет - не выйдет! На этот раз не вы-ыйдет!
Марк Моисеевич широко размахнулся и швырнул прямо в лицо пограничнику противопехотную гранату.
Ах ты, козел ты дохлый! - Прежде чем граната разорвалась, тот успел произвести из своего "маузера" два ответных прицельных выстрела.
"Свалил, - пронеслась в голове его мысль. - Свалил и того, и другого..."
Затем больной мозг Павла заполнился оглушительным грохотом, по глазам резанул ослепительный сноп огня, за которым потянулся вверх причудливыми разводами сизый тротиловый дым. Ройтман охнул и скорчился на полу, рядом с ножкой кровати.
Ну-с, что я вам говорил?
Облаченный во все белое главный врач укоризненно посмотрел на Яна Карловича:
Белая горячка. Никого не признает. Только лопочет все время о брате Викторе, об иконе... да ещё у какого-то Пиккельмана прощения просит. Ну, иногда ещё расстреливает медицинский персонал из этого своего "маузера".
Врач склонился над Ройтманом и почти без труда забрал у него из его ладони огрызок вялого парникового огурца. Затем выглянул в коридор и позвал санитаров:
Больного в постель.
Доктор, а ничего не надо... может, лекарство какое-нибудь? Укольчик? робко подал голос удрученный, и даже испуганный произошедшим Ян Карлович.
Нет. Минут через десять-пятнадцать он придет в себя. Относительно, разумеется. Но разговаривать с ним сейчас, сами понимаете...
Да, да, конечно! Конечно, доктор. Вы абсолютно правы. Не надо было мне Пашу беспокоить Зря я, так сказать, затеял...
Приходите позже, - посоветовал главный врач. - Месячишка через полтора-два. Может, состояние больного улучшится. Хотя, пока рано делать прогнозы...
Спасибо, доктор!
За что же?
За заботу и вообще... - Ян Карлович помялся немного, но потом все-таки протянул человеку в белом халате стодолларовую купюру:
Вот, прошу вас... на непредвиденные расходы. Может, лекарство какое понадобится...
Медик молча, с достоинством принял деньги, и тут же убрал их в карман. Дюжие санитары, тем временем, занялись Ройтманом, все ещё не подававшим признаков жизни: подняли его с пола, переложили на койку, устроили поудобнее под одеялом. А спустя всего несколько минут посетитель уже раскланялся на проходной с давно не бритым, мордатым вахтером и покинул территорию "психушки".
Вот и попрощался с Пашей, - грустно подумалось ему.
На улице Ян Карлович скорее по привычке, чем по необходимости, огляделся по сторонам.
Пыльная, вся в выбоинах, проезжая часть, по краям - остатки тротуара, покосившиеся фонари электрического освещения... Ян Карлович по прозвищу Карла неопределенно шмыгнул носом, шаркнул модным ботинком по сухой земле под ближайшим тополем и направился, куда глаза глядят.
До отхода пассажирского парома "Айслэнд", на котором он собирался отправиться в Швецию, оставалось ещё много времени. Вещи, собранные в дорогу, покоились в небольшом чемодане, в камере хранения Морского вокзала, карман пиджака приятно распрямлял свежей "корочкой" заграничный паспорт, в котором уже стояли необходимые визы.
В специальном поясе, под рубахой, лежали деньги. Немного, но на первое время должно хватить. С матерью Карла уже простился - решил, что заберет её позже, когда обживется и обустроится на новом месте. Жена? Да пес с ней, с этой крашеной стервой... Больше особо печалиться было не о чем. Оставалось только скоротать где-нибудь время до начала регистрации и - адье! Прощай, немытая Россия... Прощай, любимый город, прощайте, воспоминания юности, коммерческие успехи и любовные неудачи.
А заодно уж, прощайте и вы - опер со следователем прокуратуры, тщетно пытающиеся преодолеть наложенное "сверху" табу на раскрытие подлинных обстоятельств трагической смерти некоего гражданина Пиккельмана.
В сущности, Карла вовсе не был уверен в том, что в убийстве старого кладовщика виноват лично он. Ну, подумаешь, наподдал разок-другой ботинком под ребра... Евреи - народ живучий, их и ломом не разу зашибешь.
