Франк Тилье - Атомка
Люси вспомнила сообщение в «Фигаро», строчку о «свинцовых гробах», которые «еще потрескивают», и договорила за собеседника:
— …наверняка такие же опыты ставились и на людях.
Толстяк пожал плечами:
— Она не просто так думала, она была в этом уверена. И была убеждена, что найдет об этом информацию в рассекреченных документах или даже не рассекреченных, а в папках, которые забыли уничтожить, — тех, что попросту заблудились, затерялись при пересылках из одного места в другое. Подобное часто случается, и такие документы больше всего интересуют нашу редакцию. Хотя, должен вам признаться, мне-то предполагаемые Эйлин эксперименты казались маловероятными… Но в любом случае после аварии Митганг почти ни с кем не говорила и сидела в своей норе с найденными ею документами совсем одна.
— Можете назвать мне точную дату несчастного случая с Эйлин? Аварии, которая едва не стоила ей жизни?
Хилл протянул Люси только что законченную схему проезда:
— Думаю, это было в апреле или мае девяносто девятого. Но если вам кажется, что тут есть связь с ее расследованием, то это не так. Никто не покушался на жизнь Эйлин. Она сбила ребенка среди бела дня на глазах у пяти свидетелей. К счастью для нее, токсикологи ничего особенного у нее в крови не обнаружили, не то сидела бы в тюрьме и сейчас.
— Знаете ли вы что-нибудь о документе, который она смотрела в архиве ВВС? В названии есть такие аббревиатуры: NMX-9, TEX-1 и ARI-2 Evolution… Это о чем-то вам говорит?
— К сожалению, нет.
— Известно ли вам, с кем конкретно Эйлин встречалась до увольнения? Не помните ли имен?
— Это все было так давно, и встречалась она с сотнями самых разных людей: с учеными, врачами, историками… Чаще всего я узнавал о том, чем она занимается и куда продвинулась, только в самый последний момент.
— Было ли у вас ощущение, что ей грозит опасность?
Хилл допил кока-колу и раздавил банку в кулаке.
— Да нет, пожалуй, никаких таких особых подозрений не было. Наши журналисты что ни день кого-нибудь разоблачают, они восстанавливают против себя людей, но все-таки не до… не до такой степени, чтобы.. вы понимаете, что я хочу сказать? Иначе ведь Земля перестала бы вращаться…
Люси задала бы ему еще кучу вопросов, но давно пора было мчаться к Эйлин. Когда главный редактор пояснил ей свою схему и рассказал, как лучше добраться до его бывшей сотрудницы, она пожала Дэвиду руку и, перед тем как уйти, сказала:
— Я тоже уверена, что эксперименты на людях на самом деле проводились. Человек, который был тут час назад, в курсе этих опытов и делает сейчас все, чтобы уничтожить свидетельства о них.
Она оставила Хиллу свою визитную карточку:
— Позвоните мне потихоньку, если этот тип снова здесь объявится. Его сейчас разыскивает вся французская полиция.
Оторопевший журналист не смог ничего ответить, потому что посетительница уже выбежала из редакции и села в машину.
Хилл утверждал, что до автофургона, в котором живет Эйлин, километров сорок. Мотор заурчал, Люси сорвалась с места и понеслась на северо-запад. У нее еще оставалась крошечная надежда оказаться там первой.
44
Лаборатория с новейшим оборудованием. Все тут — по последнему слову техники, даже мейнфрейм[48] с яростно гудящими вентиляторами имеется. Жужжат громадные принтеры, на деревянных полках разложены бинокулярные лупы, фотообъективы…
Когда Белланже с Шарко переступили порог, криминалист Янник Юбер, эксперт, специализирующийся на анализе документов, в том числе и изображений, сидел, склонившись над столом. Они обменялись парой фраз, и Янник показал сыщикам два сильно увеличенных снимка:
— Конечно, качество не выдающееся, но увеличение все-таки позволяет кое-что разглядеть. Смотрите внимательно. — Он положил фотографии рядом. — Слева — мальчик на операционном столе, явно бодрствующий и с нетронутым телом. Справа — тот же мальчик, но со швом на груди. Так? Теперь не обращайте внимания на ребенка и присмотритесь к тому, что вокруг. К мелким деталям обстановки.
Полицейские вгляделись в снимки. Собственно, вглядываться было почти не во что: изображение мальчика занимало примерно две трети площади фотографий…
Белланже высказался первым:
— Вроде бы плитка тут другая. — Он ткнул пальцем в едва видный кусочек пола под операционным столом. — Черт, а с первого раза я и не заметил…
— Действительно, на левом снимке плитка светло-голубая, как, впрочем, и на всех остальных, а на правом — темно-синяя и размер немножко другой. Часто тебе попадались операционные, в которых меняли бы плитку на полу во время хирургической операции?
Шарко и Белланже удивленно переглянулись, комиссар снова всмотрелся в снимок, нахмурился:
— Но остальное, кажется, полностью совпадает, да? Лампа, сам стол, тележки с инструментами… А не могли они перенести мальчика в точно такой же оперблок, но с другой плиткой?
Юбер помотал головой:
— Я и сам сначала так подумал. А потом… потом решил, что это могла быть та же самая операционная, но по прошествии времени.
— «По прошествии времени»? — повторил Белланже. — Честно говоря, пока не врубаюсь.
— Это еще цветочки по сравнению с тем, что я расскажу дальше. Вот послушайте… — Янник разложил перед собой несколько снимков обычного размера, не увеличенных. — Вчера я получил из Шамбери эти десять фотографий. На девяти из них — девять разных мальчиков, все с татуировками, и все, видимо, подготовленные к хирургическому вмешательству. Плитка на всех снимках светло-голубая. На последнем, десятом снимке — один из этих мальчиков после операции, со свежим швом на груди. Первое, что я подумал: мальчика только обследовали и сфотографировали, а потом, некоторое время спустя, сделали операцию и щелкнули снова. То есть ребенок дважды побывал в оперблоке в разные дни. Тогда было бы легко допустить то, что плитку в ходе ремонта поменяли.
— Ну да, я тоже так думаю, это вполне правдоподобное объяснение.
— Мне стало интересно, так ли все было на самом деле, и я связался с коллегой из Шамбери, у которого остались оригиналы снимков, найденные у Дассонвиля: у меня же — распечатки сканов, копии, а по ним не определить ни качества, ни, главное, датировки каждой фотографии — так сказать, «возраста» фотобумаги. И я попросил коллегу проверить, одновременно ли были напечатаны первая и десятая, использовалось ли для печати одно и то же оборудование, а кроме того, одинаковое ли зерно, одинаковое ли разрешение — словом, одинаковы ли все качественные показатели. Да! И еще, каким путем были получены оригиналы снимков из конверта: проявлялись они химическим путем или там была принтерная печать? В общем, я продиктовал ему целый список вопросов, ответы на которые помогли бы прояснить, когда сделаны фотографии, каким способом, то есть на каком устройстве или по какой технологии, ну и уточнить еще кое-какие детали, — иногда, если повезет, они тоже могут дать ценную информацию. — Юбер взглянул на свой лежащий на столе мобильник. — Коллега перезвонил мне около часа назад. И в том, что он рассказал, нет никакой логики. — Эксперт потеребил подбородок, вид у него был самый что ни на есть озадаченный. — Если ему верить, получается, что последний снимок — тот, где ребенок с большим швом, — был напечатан на струйном принтере. Там под лупой изображение становится нечетким, размытым. Он объяснил, что, судя по всему, снимок сделан недавно, самое большее — года два назад, и, скорее всего, цифровым аппаратом. Иными словами, если этот ребенок жив, сегодня ему не намного больше, чем было тогда, — лет десять, но… — Он поднял указательный палец. — Но, но, но… но что касается остальных девяти снимков, там дело другое. Отпечатки на глянцевой бумаге получены отнюдь не с помощью какого-никакого принтера, а по старинке: сначала проявляющий раствор, затем фиксаж. Это становится понятно, когда их сильно увеличиваешь: под лупой каждое зерно абсолютно четкого изображения распадается на неисчислимое количество совсем крошечных разноцветных зерен… Тогда как у отпечатков, полученных на струйном принтере, зерно крупное… Короче говоря, девять снимков из десяти проявлялись и печатались по старой, традиционной технологии, в кюветах с растворами или, возможно, в проявочной машине. Кадрировка весьма приблизительная, качество так себе — понятно, что снимал и печатал любитель. Вполне логично — я не представляю себе, чтобы кто-то отдал печатать снимки такого рода, довольно-таки подозрительные, в фотоателье…
— Ну и что ты хочешь всем этим сказать?
— Что девять снимков были напечатаны на бумаге, покрытой эмульсией с солями серебра. Помните, фотографы в добрые старые времена снимали на пленку, которая боялась света? Ну и с бумагой то же. И вот теперь я вас добью: снимки напечатаны на кодаковской бумаге, это помечено у каждого на обороте. А для печати снятых на пленку фотографий, ясное дело, используют фотобумагу, покрытую эмульсией, в состав которой входят галогенид серебра, сульфат бария и много чего еще. У каждого сорта бумаги есть определенные свойства: вид, плотность, толщина, белизна, она же яркость, влагостойкость, фактура поверхности — матовая или глянцевая, и так далее. Мой коллега обратился в фирму, и ему сказали, что бумагу, которая использовалась для печати того снимка, где ребенок еще без шва на груди, к две тысячи четвертому году перестали выпускать, поскольку мода на цифру сделала ее ненужной. То есть этот снимок самое позднее две тысячи четвертого года. Семилетней давности. — Он приложил указательные пальцы обеих рук к двум лицам на снимках. — Получается, мальчик попал на операционный стол вторично не раньше чем пять лет спустя. Пять лет! А посмотрите: он же нисколько не изменился!
