Эрик Сунд - Голодное пламя
София Цеттерлунд, думала она. Как же так получилось, ужасно странно – вот я стою здесь и жду встречи с еще одной Софией Цеттерлунд.
Она приняла помощь Софии-младшей в случае, касавшемся отца Виктории Бергман. А совсем скоро она увидит Софию-старшую, которая тоже психолог и которая, быть может, даст дополнительную информацию о главном подозреваемом в ее, Жанетт, собственном расследовании – о самой Виктории Бергман.
Она отбросила окурок и позвонила в дверь пансионата для престарелых «Сольрусен».
Теперь речь о Софии-старшей.
После короткого разговора с заведующей Жанетт проводили в общую комнату.
По телевизору, включенному на изрядную громкость, шла серия из американского комедийного сериала восьмидесятых годов. Двое мужчин и три женщины сидели на диване и в креслах. Фильм, кажется, не особенно увлекал их.
В другом углу комнаты, возле балконной двери, сидела в инвалидном кресле, бездумно глядя в окно, еще одна женщина.
Очень худая, одетая в голубое длинное платье, скрывавшее ноги почти до косточки, совершенно седые волосы до пояса. Женщина была крикливо накрашена – голубые тени, ярко-красная помада.
– София? – Заведующая подошла к женщине в инвалидном кресле и положила руку ей на плечо. – К тебе гости. Это Жанетт Чильберг из полиции Стокгольма, она хочет поговорить с тобой об одном из твоих давних пациентов.
– Это называется «клиенты». – Старуха ответила быстро и несколько высокомерно.
Жанетт пододвинула себе стул с реечной спинкой и села рядом с Софией Цеттерлунд.
Представилась, рассказала, зачем приехала, однако старуха не удостоила ее даже взгляда.
– Вы уже знаете, что я приехала сюда, чтобы задать несколько вопросов об одном из ваших клиентов. О молодой женщине, с которой вы работали двадцать лет назад.
Ни слова в ответ.
Старуха не отрывала взгляда от чего-то за окном. Глаза были мутными.
Да у нее катаракта, подумала Жанетт. Может, она вообще слепая.
– Девушке было семнадцать, когда вы ею занимались, – продолжила она. – Ее звали Виктория Бергман. Это имя говорит вам о чем-нибудь?
Старуха наконец повернула голову, и Жанетт угадала улыбку на морщинистом лице. Оно немного смягчилось.
– Виктория, – произнесла София-старшая. – Разумеется, я помню ее.
Жанетт выдохнула. Она решила перейти прямо к делу и придвинула стул поближе.
– У меня с собой фотография Виктории. Не знаю, насколько хорошо вы видите, но как по-вашему – вы сможете узнать ее?
– Нет-нет, – широко улыбнулась София. – Я уже два года как ослепла. Но я могу описать, как она выглядела. Светлые волосы, глаза голубые, с пятнышками. Красивое лицо, прямой маленький нос, полные губы. Лицо особенное. Широкая улыбка, а взгляд – острый, внимательный.
София посмотрела на школьный снимок серьезной девочки. Внешне она соответствовала описанию, данному старухой.
– Что с ней было после того, как ваша работа закончилась?
София снова улыбнулась.
– С кем? – спросила она.
У Жанетт зашевелились некоторые подозрения.
– С Викторией Бергман.
На лице Софии снова появилось отсутствующее выражение, и через несколько секунд молчания Жанетт повторила свой вопрос.
– Вам известно, что стало с Викторий Бергман после того, как она закончила терапию у вас?
София снова расплылась в улыбке.
– Виктория? Да, помню ее. – Улыбка побледнела, женщина провела ладонью по щеке. – С помадой все в порядке? Не расплылась?
– Нет-нет, прекрасно выглядит. – Жанетт начала опасаться, что у Софии Цеттерлунд известные проблемы с краткосрочной памятью. Альцгеймер, например.
– Виктории Бергман разрешили сменить персональные данные. Вы встречались с ней после этого?
– Виктории Бергман? – громко произнесла София, при этом вид у нее был растерянный.
Один из стариков, сидевших на диване перед телевизором, обернулся к ним.
– Виктория Бергман – это джазовая певица, – картаво сообщил он. – Ее вчера показывали по телевизору.
Жанетт улыбнулась старичку, тот с довольным видом кивнул.
– Виктория Бергман, – повторила София. – Странная история. Не была эта Виктория джазовой певицей, и я никогда не видела ее по телевизору. К тому же от вас пахнет дымом… Не угостите?
Такой поворот сбил Жанетт с толку. Очевидно, Софии Цеттерлунд трудно удерживать нить текущего разговора, но это не значит, что долговременная память вышла из строя.
– К сожалению, здесь нельзя курить, – сказала Жанетт.
Ответ Софии был не вполне правдивым:
– Ну а у меня в комнате можно. Отвезите меня туда, и мы покурим.
Жанетт отодвинула стул, поднялась и осторожно развернула кресло Софии.
– Ладно, посидим тогда у вас. Где ваша комната?
– Последняя дверь направо по коридору.
София теперь выглядела пободрее – из-за того, что она скоро сможет закурить, или просто из-за того, что ей сейчас есть с кем поговорить.
Жанетт знаком показала заведующей, что они собираются на время выйти.
В комнате София настояла на том, чтобы пересесть в кресло, и Жанетт помогла старухе. Сама она села за стоящий у окна столик.
– А теперь покурим, – сказала София.
Жанетт протянула ей зажигалку и сигареты, София выбрала одну и зажгла.
– В шкафчике есть пепельница, стоит возле Фрейда.
– Возле Фрейда? – обернулась Жанетт.
В шкафчике у нее за спиной действительно нашлась пепельница – большая хрустальная штука, рядом с которой стоял стеклянный шарик, наполненное водой украшение, внутри которого, если его потрясти, начинал падать снег.
Задний план таких сфер обычно представляет играющих детей, снеговиков или еще что-нибудь зимнее. Но в снежном шарике Софии было изображение довольно серьезного Зигмунда Фрейда.
Жанетт встала, чтобы принести пепельницу. У шкафчика она не удержалась и встряхнула снежный шарик.
Фрейд под снегом, подумала она. Чувство юмора Софии Цеттерлунд, во всяком случае, еще не отказало.
– Спасибо, – сказала старуха, когда Жанетт протянула ей пепельницу.
Жанетт повторила свой вопрос:
– Встречались ли вы с Викторией Бергман после того, как ей разрешили сменить личные данные?
С сигаретой в руке старуха выглядела бодрее.
– Нет, никогда. Приняли новый закон о защищенных персональных данных, так что никто не знает, как ее зовут сегодня.
До сих пор – ничего нового, кроме того, что Жанетт удостоверилась в том, что с долговременной памятью старухи все в порядке.
– У нее были какие-нибудь особые приметы? Вы, кажется, очень хорошо помните, как она выглядела.
– О да. Она была очень красивой.
Жанетт подождала продолжения, не дождавшись, задала вопрос еще раз и наконец получила ответ.
– Она была очень умная девочка. Честно сказать, она была слишком умной для себя, если вы понимаете, о чем я.
– Не понимаю. Что вы имеете в виду?
Ответ Софии не был прямо связан с вопросом Жанетт.
– Я не встречалась с ней лично после осени 1988 года. Но десять лет назад я получила от нее письмо.
Терпение, подумала Жанетт.
– Помните, что было в том письме?
София кашлянула, поискала рукой пепельницу, и Жанетт придвинула ее поближе к старухе. На лицо Софии вернулось отсутствующее выражение.
– Как они ругаются, эти двое, – произнесла она, глядя куда-то мимо Жанетт, отчего та рефлекторно обернулась, хотя тут же поняла, что женщина говорит о какой-то непостижимой фантазии или о прошлом.
– Помните письмо, которое вы получили от Виктории Бергман? – Жанетт сделала еще одну попытку. – Где она писала вам, что сменила личные данные?
– Письмо от Виктории. Разумеется, я отлично помню его. – Накрашенная красным улыбка вернулась на лицо Софии.
– Помните, о чем она писала?
– Честно сказать – не знаю. Но могу посмотреть…
«Что на этот раз? – подумала Жанетт. – Она держит письмо здесь?»
София сделала попытку встать, но скривилась от боли.
– Я вам помогу. – Жанетт усадила старуху в кресло и спросила, куда ее отвезти.
– Письмо у меня в кабинете, дверь направо, когда мы будем в кухне. Можете подвезти меня к шкафу с документами, но я должна просить вас выйти из кабинета, пока я его открываю. Там кодовый замок, а то, что в шкафу, конфиденциально.
В комнате, где они находились, были, конечно, и шкафы, и полки, но это все. Только туалет.
Жанетт поняла, что София уплыла в прошлое, в свой бывший дом.
– Не обязательно показывать мне письмо, – сказала она. – Вы помните, о чем она писала?
– Ну не дословно, конечно. Но в основном там было о ее дочери.
– О ее дочери? – Жанетт стало любопытно.
– Да. Она была беременна, а потом отдала ребенка в приемную семью. Она очень неохотно говорила об этом, но я знаю, что она уезжала искать ребенка в начале лета 1988 года. Она тогда жила у меня. Почти два месяца.
– Жила у вас?
Старуха вдруг посерьезнела. Кожа словно натянулась на лице, и бесчисленные морщины разгладились.
– Да. У нее наблюдалась склонность к самоубийству, и присмотреть за ней было моим долгом. Я бы никогда не отпустила Викторию в дорогу, если бы не понимала: Виктории абсолютно необходимо снова увидеть ребенка.
