Лабиринт отражений - Анна Николаевна Ольховская

Будь мороз посильнее, она бы и попрощаться с дочерью не успела, а так — всего-то минус пять. Есть время поговорить, рассказать последние новости, объяснить свое решение, попросить, чтобы дочка встретила ее там, в конце сияющего тоннеля.

И Светлана говорила, говорила, говорила…

Плакала, не замечая, что постепенно слезы начинают замерзать на щеках — на поддающихся морозу щеках.

Ноги уже не чувствовала, руки тоже стали непослушными. Неудержимо потянуло в сон. Ну вот и все, кажется…

Светлана улыбнулась дочери:

— Солнышко, я иду к тебе…

Показалось, что Алина смотрит на мать с испугом, словно просит одуматься. Глупости, реально показалось, она ведь все объяснила дочери, Аленька умничка, она должна все понять, она…

Ой, а вот и она!

Светлана радостно улыбнулась, потянулась навстречу дочери, Алина была точно такой же, как в тот ужасный вечер — в том же платье, такая же красивая. Тянула руки навстречу матери, звала, трясла, кричала…

Почему-то мужским голосом. Смутно знакомым голосом, и акцент тоже знакомый:

— Олененок, не спи! Не смей засыпать, слышишь?! Не смей!!!

Олененок?

Но так называл ее только один человек…

Вспомнить, кто именно, Светлана не смогла, не успела — тьма победила.

Глава 39

— Не сходи с ума, Димми! — пренебрежительно усмехнулась Атанасия, явно не воспринимая слова сына всерьез. — Такое ощущение, что передо мной подросток после первого сексуального опыта.

— Правильное сравнение, — одобрительно кивнул Костас. — И весьма точное, если задуматься. Только мальчишка в пик буйства гормонов может принимать столь импульсивные и от этого откровенно глупые решения.

— И что же глупого в моем желании жениться на любимой девушке? — невозмутимо поинтересовался Димитрис.

— В скоропалительности этого решения, — сухо пояснила Атанасия.

— Но прежде всего — в личности твоей избранницы, — добавил Костас.

— А что не так с ее личностью? По-моему, очень красивая личность. Во всяком случае, мне нравится.

— Только клоунаду не надо устраивать, — поморщился отец. — Ты прекрасно знаешь, о чем речь. Не спорю, твоя секретарша действительно очень хороша, неожиданно хороша. — Усмехнулся. — А ведь какой серой мышкой притворялась!

— И это как раз свидетельствует о том, что девица все заранее спланировала, — присоединилась к мужу Атанасия. — А также о том, что она прекрасно знает мужскую психологию. Ну а такое знание приобретается с опытом, большим опытом — если ты понимаешь, о чем я.

— Перестань, — настала очередь морщиться Димитрису. — Никакого опыта у Ники нет, поверь мне. Я, как мужчина…

— Ой, только не говори, что стал у нее первым! — фыркнула Атанасия.

— Хорошо, не скажу, — пожал плечами Димитрис. — Но для меня это было важным.

— Сын, — было заметно, что тема Костасу не особо приятна, но он продолжил, — ты же понимаешь, что операции по восстановлению девственности — не новость…

— Довольно! — спокойствие, так старательно удерживаемое Димитрисом, разлетелось вдребезги. Мужчина с шумом отодвинул стул и поднялся из-за стола — родители позвали его на воскресный обед. — Если не хотите со мной окончательно рассориться — больше ни одного плохого слова в адрес моей невесты!

— Димми, но ты же не всерьез… — а вот теперь Атанасия растерялась.

— Я очень серьезен, мама, — сухо треснул голосом Димитрис. — Серьезен, как никогда. Да, я понимаю, как это выглядит со стороны — мы с Никой вместе, по-настоящему вместе, всего десять дней, и еще рано…

— Не то слово! — Костас смотрел на сына с явным неодобрением. — И рано, и странно, и… Неправильно все это, Димитрис. Такое ощущение, что решил просто отомстить за то, что мы когда-то навязали тебе Дору Ифанидис.

— Отомстить?! Чем?

— Женитьбой на первой встречной.

— На первой встречной с сомнительной репутацией, — поддакнула мать. — Да, воспитывалась эта девица в хорошей греческой семье, но где она родилась и провела первые годы жизни? Кто ее настоящие родители? Чьи гены унаследуют мои внуки? Может, там болезни… Димитрис, не смей уходить, разговор не окончен!

Димитрис не ответил и на окрик матери не отреагировал. Он вообще больше не смотрел на родителей, молча вышел и вскоре под окнами послышался звук заработавшего двигателя.

Тишина, воцарившаяся в гостиной дома Кралидисов, раздраженно ждала, когда удалится и исчезнет и этот звук.

Удалился и исчез. Вот теперь все правильно, теперь тихо. И спокойно. Ну наслаждайтесь же, люди! Почему у вас лица такие перевернутые? Что опять не так?

— Что с ним не так? — повторила за тишиной Атанасия. — Взрослый ведь мужчина, а ведет себя, как капризный мальчишка. Надеюсь, вовремя опомнится.

— Боюсь, что не опомнится, случай безнадежный, — задумчиво произнес Костас.

— Нашел время для шуток!

— А я и не шучу. Наш сын, похоже, влюбился.

— Ну и что? В первый раз, что ли?

— Ты не поняла. Вернее, я не так выразился. Димитрис не влюбился, он полюбил. По-настоящему. Впервые в жизни.

— Надеюсь, ты ошибаешься…

Наверное, сейчас ему следовало злиться на родителей, снова и снова вспоминать, как они отреагировали на его слова, как пренебрежительно отзывались о его любимой, как пытались очернить и унизить Нику. Но он не мог злиться, не получалось — настолько солнечно все было сейчас в его жизни.

Солнечно, радостно, ярко, эмоционально насыщенно. Порой даже страшно становилось — вдруг ему всего лишь снится? И наступит утро, он проснется один, а его любимый Никушонок по-прежнему строгая, безликая, холодная Ника Панайотис, желанная не больше, чем манекен.

Но утро снова и снова заглядывало в окна его дома, и он просыпался, и млел от счастья, ощущая на своей щеке теплое дыхание его девочки.

Его, только его, родителям не стоило даже пытаться заразить его своим скепсисом. Да, он в курсе, что такое гименопластика, и даже была в его жизни такая «девственница», пытавшая таким вот способом превратить интрижку в что-то более серьезное. Но язык тела, интимную опытность операцией не удалить, как ни старайся.

И в том, что он стал у Ники первым, Димитрис ни секунды не сомневался. Да, все случилось очень быстро, в ту же новогоднюю ночь, но они оба меньше всего