Андрис Колбергс - Ничего не случилось…
Он прикрыл окно, которое оставил вчера открытым, чтобы помещение проветрилось. Наступала мягкая теплая ночь угасающего лета. Человека все время клонило ко сну.
— Извини, что опять пришел поздно и нарушаю твой покой, но в другое время не могу. У меня много детей и, стало быть, мало денег, но лучше уж так, чем наоборот. Трое их. Нынче это много, хотя у тебя наверняка было три брата и три сестры, но даже столько раньше считалось «так себе — не много». Мастеров нанимать мне не по карману, потому и делаю ремонт сам.
Ему было жаль, что, пожалуй, никогда не узнает имени Хозяина, а также не узнает, за что тот имеет Лачплесиса третьей степени — орденом награждали исключительно за личную отвагу и вручали его вместе с описанием совершенного подвига.
— Довольно болтать, пора за работу!
Повернулся спиной к Хозяину, взобрался на стремянку почти под самый потолок и начал равномерно наносить клей на стену, размышляя об ордене и геройстве и о том, что геройство никогда не вознаграждается как следует: вот хоть ты — во фраке, а квартиру имел на шестом этаже. Вряд ли в те времена тебя заботило улучшение кровообращения и сердечной деятельности. Шестой этаж — пожалуй, признак скромного достатка. К тому же истинное геройство и не жаждет вознаграждения, а, скорее, является внутренней потребностью в конкретный момент. Те, кто не способны на геройский поступок и осознают это, считают его ограниченностью и даже глупостью. Если бы геройство шло от расчета, — размышлял человек, — то в жизни можно было бы встретить и такие предложения: «Проявлю смелость на столько-то рублей и столько-то копеек!»
Намазав стену клеем, он прилепил газету, разгладил ее сначала ладонью, потом старой, отслужившей свое одежной щеткой: обои держатся прочно, если под ними хорошая основа.
Ремонт человек начал с коридора, потом перешел в кухню — так понемногу набил руку. Он серьезно подготовился: прочел книгу о том, как своими силами можно сделать ремонт, побеседовал с теми, кто имел опыт. Теперь он работал не хуже квалифицированных мастеров. Может, медленнее, зато аккуратнее. «Глупо думать, что умеешь делать все, но еще глупее — что не умеешь ничего!» — похвастал он перед Хозяином, с которым подолгу разговаривал, коротая время.
Когда он приступил к делу, понадобилось много газет и друзья натащили ему целый воз, очистив свои чердаки и шкафы. Встречались тут и отдельные страницы из старых журналов — полуистлевшая коричневато-желтая бумага, которая быстро пропитывалась клеем и буквы на ней расплывались так, что ничего не удавалось прочесть. Наклеивая обрывки сведений о разных исторических событиях, порой он увлекался и зачитывался.
«Уже с 1890 года каждый новый день наполнял душу буржуазии смятением. Это чувство то усиливалось, то ослабевало — в зависимости от политического и экономического положения рабочего класса…»
«Не следует думать, что директор взморского казино Герде, который сбежал за границу в связи со своими неприглядными делами, обнаружившимися в игорном доме, не вернется. Ведь еще не приходилось слышать, чтобы рижские трактирщики вдруг с горя запили только потому, что вскоре вступит в силу закон об искоренении пьянства!»
«Следуя указаниям партии и требованию народа создавать высокоидейные произведения литературы, многие писатели, в свое время подвергшиеся критике за формализм и безыдейность, перестроили свою творческую деятельность и вступили на путь социалистического реализма, однако есть поэты, которые все еще не освободились от элементов формализма, такие как Чакс, Вилипс, Кемпе, Плаудис.»
«Историческое место в Бауске: камень на улице Калею. На нем Петр Великий, шведский и польский короли подписали мирный договор. Камень имеет треугольную форму, углы его обращены в стороны, соответствующие расположению государств.»
«Своеобразен язык Валдиса Руи. Есть лишь опасение, как бы актер не вытеснил в нем поэта. Было бы жаль! Еще следует упомянуть Таливалдиса Бричку, Давида Церса, Арвида Скалбе, Зигфрида Страута, из Вентспилса, Хария Хейслера из автономной республики Коми и работницу фабрики Эмилию Клушу.»
«На местном рынке крестьянское масло стоит 2,70 лата за килограмм. Повышенным спросом пользуются творог и казеин, на них постоянно есть покупатели. На рынке, где торгуют яйцами, без перемен, привоз небольшой. Цены — 9 — 11 сантимов, диетические — по 12 сантимов за штуку.»
«Наш Энвер — так называет его народ в свободной Албании. Все — от мала до велика. Он самый любимый, самый дорогой человек на свете. С именем Энвера Ходжи народ связывает свободу своей родины, победу над фашистскими захватчиками, землю, которую крестьяне получили в вечное пользование, первые заводы и фабрики, каждый метр железнодорожного полотна в стране, где до войны железных дорог вообще не было».
Перед человеком как бы проплывали давно забытые лица, воздвигнутые и поверженные монументы, стремительно возводившиеся воздушные замки, лежащие теперь в руинах, потопленные в крови и возродившиеся вновь народы, упорно шедшие вперед. Мы жили! Мы живы! Мы будем жить! Были вырублены языки и культуры, но из оставшихся пней пошли новые побеги. Мы живы! Мы будем жить!
И все это за неполное столетие!
История казалась ему длинной цепью ошибок и последующим исправлением их. Ей присуще одно удивительное свойство — она засыпает песком забвения войны и лозунги, почетные звания и высокие должности, даже кратковременные шабаши — все, только не честность и труд.
Окончив клеить, человек на минуту присел на нижнюю ступеньку стремянки и глянул на Хозяина в золоченой раме с виноградными листьями. Рама была широкая и тяжелая, и человек решил, что лишь поэтому ее не вынесли из квартиры — как остальные вещи. Когда он пришел сюда, то увидел только грязный, годами неухоженный паркет. Повсюду валялись клочья ваты и морской травы.
Хозяин мрачно и молча смотрел на человека. Словно имел об истории другое мнение.
В конторе домоуправления долго изучали полученный человеком ордер и неохотно дали ключи. Инженер эксплуатации устроилась туда на работу лишь затем, чтобы улучшить свои жилищные условия, и надеялась, что квартира достанется ей.
Претендентов на квартиру было много, и он совсем уж потерял надежду, но вдруг явилась какая-то депутатская комиссия. Она заперлась в кабинете и просто проверила; насколько обоснованы претензии желающих и полные воплей справки из различных учреждений. После этого человек стал в очереди вторым — за толстым гражданином в велюровой шляпе и лакированных туфлях.
«Шестой этаж без лифта… А за чей счет ремонт? Ремонт необходимо делать сразу! Думаю, я заслужил что-нибудь получше!» Сделав ударение на «я» и «заслужил», толстый гражданин от квартиры отказался.
В задней комнате лежали сколоченный из досок щит, на котором человек отмерял обои, линейка и сапожный нож. Человек потрогал стены и решил, что наклеенные газеты высохли.
«Кому сдать картину?» — спросил он у дворника, когда впервые переступил порог квартиры.
«А куда я ее дену?» — дворничиха замахала руками. — Оставьте, пусть висит! Ее и шевелить-то опасно — рама рассохлась, только прикоснешься — рассыплется!»
«Странно как-то… Портрет совсем чужого человека… Словно член семьи… Он тут жил?»
«Не знаю — сама тут недавно… Только не вздумайте выставить на лестницу! Отнесите во двор и прислоните к помойке. Кому понадобится — возьмет. Да не намусорьте на лестнице. И подметите, а то гипс растащат по всему дому, потом не домоешься!.. И не забудьте взять в домоуправлении расчетную книжку!»
— Начнем резать обои, — сказал человек и подмигнул Хозяину. — Еще с часок выдержу! — Хотя отяжелевшие веки смыкались сами собой.
Он знал, что прежде надо нарезать все полосы обоев, но, отхватив первую, не удержался от соблазна ее приклеить.
Чистая белая полоса с серым орнаментом перекрыла Всероссийскую олимпиаду в Киеве, где «рижане завоевали пять первых мест и одно второе в следующих видах спорта: Бирзниекс из «Любителя» в толкании ядра, Руке из «Марса» — в спортивной ходьбе на десять километров, Краузе — в выжимании гири — 230 фунтов, Полис — во французской борьбе, Краузе — в штанге — 356 фунтов и Аунс из «Марса» в велопробеге Киев — Чернигов.»
«Лес вокруг шумит,Трудовой порыв гудит:Эх, вы пилы, топоры,Повалите все стволы!Нет печали, нет заботы —Есть дрова — итог работы!»
«Кришс Кюкис — самый серый депутат сейма. Ходит в деревенской одежде — другой у него нет. Едва заканчивается заседание сейма, в пятницу вечером спешит на вокзал. Дома пашет, боронит, сеет, точит косы и чинит хомуты, смазывает телеги — и так до самого вторника. Утром опять в сейм.»
«Поэзия должна способствовать познанию жизни, у Гревиня же мы читаем различные вариации на загробную тему. В книге тридцать раз повторяется слово «могила», не говоря уже о песке и других символах смерти, поэтому мы с уверенностью можем сказать: советскому читателю с такой поэзией не по пути.»
