Наталья Солнцева - Яд древней богини
Тот согласно кивнул.
- Через пару кварталов поймаю такси, - выдавил он напряженную улыбку. - Пожалуй, мне стоит обеспечить себе алиби. А?
- Попробуй, - пожал плечами сыщик. - Не лишнее.
Майор промолчал, пристально глядя, как «дворники» убирают с лобового стекла потоки воды. По дороге, смывая грязь и мусор, бежали бурные ручьи, устремляясь к стокам.
- Останови здесь, - попросил он, выскочил и ожесточенно замахал рукой подъезжающему такси. Одежда вмиг прилипла к телу.
Всеслав повернул в сторону улицы, где проживал Ершов. Следующей сегодня будет встреча с ним. Хорошо бы, журналист оказался дома, а не в редакции. Увы, так не получилось. Сыщик позвонил, постоял у запертой двери квартиры Григория.
- Что ни делается, все к лучшему, - прошептал он. - Съезжу к знакомому фотографу, проявлю пленку.
Парень впустил его и ахнул.
- Вы промокли до нитки! Быстро в ванную.
- Некогда. Мы можем срочно проявить пленку?
Он на ходу сбросил мокрые рубашку и брюки, закрылся в лаборатории вместе с фотографом.
- Не смотри, - предупредил парня. - Меньше знаешь, крепче спишь. И проживешь дольше.
- Убедили. Печатать и сушить снимки сами будете?
- Как всегда. Ты иди, поставь чайник!
Спустя минут двадцать Всеслав вышел из лаборатории. Парень развесил его одежду, приготовил горячий чай.
- Вот деньги, - сыщик положил на стол пару купюр. - Не в обиде?
- Да нет, спасибо.
Чай был с бергамотом и медом, густой, мутноватый, но очень вкусный.
- Я утюг включил, - сказал фотограф. - Если вы свои вещи прогладите, можно будет их надеть.
Всеслав с благодарностью воспользовался его предложением. Натягивать на себя мокрую, холодную одежду было бы неприятно.
Проделывая все эти бытовые действия, он поймал себя на том, что перед ним стоит красивое, мертвое лицо Карины.
От фотографа Смирнов поехал к редакции, из машины позвонил, попросил к телефону господина Ершова.
- Хочу с вами поговорить! - без обиняков заявил он. - Еще раз.
- А мы разве уже разговаривали? - удивился журналист. - Вы, собственно, кто?
- Я сыщик. Помните? Расследую случаи, похожие на смерть вашей матери.
Ершов вспомнил.
- Я уже ответил на ваши вопросы и считаю…
- Вы не поняли! - перебил его Всеслав. - Я был у Карины Серебровой. Она мертва. Вы убили ее?
Повисла пауза, после которой журналист издал нечленораздельное бульканье.
- Вы в своем у-уме? - отдышавшись, выдавил он. - Как… мертва?
- Если вы отказываетесь от разговора со мной, я сейчас же звоню в милицию! Там у вас состоится беседа со следователем. Только вы, скорее всего, окажетесь обвиняемым, милейший Григорий Александрович. Причем единственным! Знаете, чем это вам грозит? Так да или нет?
- Хорошо! - едва слышно вымолвил Ершов. - Где мы встретимся?
- Выходите на улицу, через дорогу, за табачным киоском - моя машина. У вас есть зонт? Жду не более трех минут.
- Да-да! Уже бегу…
Смирнов не успел закурить, как журналист, красный, возбужденный и взъерошенный, постучал в тонированное стекло окна. Он шумно дышал, возился с зонтом и порядком вывел из себя и без того сердитого сыщика.
- Да садитесь же!
- Я никого не убивал, - выпалил Ершов, со стуком закрывая дверцу. - Я… не знаю никакой… Карины.
- Однажды вы мне уже солгали и тем запутали следствие, - грозно сдвинул брови Всеслав. - Будете снова лгать, поплатитесь! Вот, полюбуйтесь! - он протянул журналисту фотографию, сделанную оперативником покойного Межинова. - Узнаете себя? За вами следили!
- Кто?! - дернулся приемный сын Мавры. - По какому праву? Я ничего противозаконного не делал.
- А Карина убита.
- Вы меня на понт берете! Не выйдет.
И так комично прозвучало в устах Ершова жаргонное словечко, что сыщик засмеялся.
- «На понт»! - передразнил он и перешел на «ты». Достал снимок мертвой женщины. - Да ты герой, братец-кролик! Гляди, коли такой храбрый!
Журналист взял фото - его рука ходила ходуном, подбородок отвис, а на лбу выступил пот.
- Н-не может быть… - прошептал Ершов, когда обрел дар речи. - Я даже в к-квартиру не заходил. Не решился. Постоял и… ушел. Я несколько раз приходил, но… позвонить так и не смог. Вы мне не верите?
Он положил снимок на колени, снял очки и начал тереть глаза. Смирнову показалось, он вот-вот заплачет.
- Откуда ты знаешь адрес Серебровой и ее саму? - в той же напористо-фамильярной манере продолжал сыщик. - Почему ты ее преследовал и убил? Любил, ревновал, не стерпел оскорбления, да?
- Что вы?! - замахал руками Ершов. - Не знал я ее вовсе! Познакомиться только хотел…
- Следователь будет долго смеяться, а ты - долго сидеть в тюрьме.
Журналист позеленел от ужаса, но стоял на своем:
- Не входил я! А про Карину Сереброву мне мать рассказала… перед смертью. Я ей слово дал, что никто, кроме меня, об этом не узнает.
- И что же она тебе такое рассказала?
- Это исповедь умирающего человека, - с мольбой глядя на Всеслава, патетически произнес Ершов. - Как я смею разглашать? Впрочем, разве у меня есть выбор? - Он помолчал, вздыхая с несчастным видом. - Когда мама почувствовала себя совсем плохо, то позвала меня…
- Не тяни! - подстегнул его Всеслав. - Времени в обрез!
- Она… была не в себе, и половину сказанного я не понял. Мама, вероятно, бредила… упоминала какую-то богиню то ли смерти, то ли вечного сна… ей-богу, я не сумею повторить дословно! В общем, смолоду она якобы занималась магией, и ей в ночь полной луны было видение… что через нее придет в мир жрица Гулы. Да, она так и произнесла - «Гулы»! Мне врезалось в память. Вы только не принимайте меня за помешанного, я повторяю речи умирающего человека… возможно, то были галлюцинации, рожденные агонизирующим мозгом…
- Я сам разберусь! Ты продолжай.
- Ну… потом мама призналась, что судьба забросила ее в какой-то Березин, где она встретила одного очень красивого мужчину и влюбилась в него. Она зарабатывала на жизнь разными приворотными зельями, гаданием… скрывая все это от него. Вдруг она обнаружила, что забеременела, и вспомнила пророчество…
Рассказывая, Ершов все более увлекался, картина предсмертной исповеди приемной матери разворачивалась перед ним, как наяву.
В комнате стоял полумрак, пропахший лекарствами. Мавра Ильинична была очень слаба, каждое слово давалось ей с трудом, а приступы кашля надолго прерывали ее речь.
- Я знала, что в нее перейдет вся моя сила, - шептала больная. - Она опустошит меня. И я решила избавиться от ее появления. Срок оказался слишком большой… я поняла, что придется рожать. У меня созрел план… Я начала заранее к нему готовиться. Одна обманутая женщина, Катерина Зотова, прибежала ко мне за приворотным зельем. Я дала ей то, что она просила, только… добавила туда немного ядовитого порошка. Этот порошок достался мне от моей прабабки, великой колдуньи и знахарки. Секрета порошка она мне не открыла, потому как сама его не знала - сказала только, что это корни «травы Медеи» и что с ним надо обращаться осторожно. Порошка было совсем чуть-чуть, и я весь пустила в зелье. Я совершила большой грех, сынок… за что и несу наказание. Человек тот, которому Катерина тайком подсыпала в вино зелье, умер. По городку поползли страшные слухи. Наверное, лишь мои заклинания и сила темной Луны спасли меня от расправы разъяренных людей. Я осознала, на каком пути я стою… и ужаснулась. Она должна была появиться совсем скоро!
Мавра начала задыхаться, и Григорий испугался, бросился к телефону. Она остановила его жестом, отдышалась, сказала сурово:
- Не суетись, сынок. Смерть моя не придет, пока я все не выскажу. Я с самого начала знала, от чьей руки умираю, а вид делала испуганный нарочно, тебя обманывала, не хотела впутывать в худое дело. Да, видно, придется. Врачи мне не помогут, так что беспокоить их попусту не нужно. Думала, пожертвую самым дорогим, чтобы от зла откупиться, - откажусь от своей любви! Начну жизнь заново, отмолю грехи… Только зло, как смола, прилипло - не отдерешь, не очистишься. Не так это просто! Не успеешь ноготок опустить, как уж сам с головой нырнул. А вынырнуть-то не получается - все сильнее тебя вниз тянет, засасывает. Та женщина, медсестра Зотова, жених которой умер, оказалась в моей власти - слухи слухами, но только я знала достоверно, что и как на самом деле было. Боялась она меня, как огня. У нее начались неприятности, с работы едва не выгнали, переходить пришлось с места на место. А мне - того и надо! Рожать время пришло - Катерину как раз в акушерки перевели, потому что не хватало их. Я накануне ворожила, сложится ли все, как задумано? Выпала карта! Сложилось. В роддом я сама пришла, в Катеринино дежурство… и произвела на свет девочку-красавицу. Взглянула в ее глазенки, а там… черный блеск. Она явилась! Меня в дрожь бросило, сердце захолонуло. Только никуда не денешься.
Мавра Ильинична закашлялась. Григорий подал ей лекарство, на нем лица не было.
- Тебе плохо, мама, - зашептал горячо. - Ты бредишь. Поспи лучше.
