Дарья Дезомбре - Тайна голландских изразцов
Славик был сама любезность, но беседа явно подходила к концу. Маша могла бы еще спросить, как утонул в стылом мартовском канале в Брюгге Шарниров или как он сумел повесить дюжего прораба… Но почувствовала его нетерпение, подспудную дрожь – время было не для досужих разговоров. Время было убивать. Славик – убийца безо всякой рефлексии и часто – без повода. А ей надо было протянуть в живых хотя бы еще полчаса, если, конечно, мама успеет связаться с Андреем, а Андрей…
– Забавно, – сказала она сухо, делая усилие, чтобы не забиться в угол. – Мы с вами в некотором роде коллеги.
– Коллеги? – Он замер, а Маша, кивнув, продолжила: – Или вы правда решили, что я раскрыла настоящего убийцу в том, первом своем деле?
Ревенков ухмыльнулся:
– Я вам не верю.
Маша пожала плечами – она чувствовала себя актрисой, борющейся за «Оскар» и каннскую «Пальмовую ветвь» одномоментно. Тоньше, филиграннее, никаких лишних движений. Маньяк встретился с маньяком – уникальное совпадение, игра случая.
– Конечно, не верите. – Она улыбнулась почти вежливо, одними губами. – Никто до сих пор и подумать не может. Проще поверить, что юная выпускница МГУ обладает уникальными способностями, чем допустить, что на самом деле эти способности лежат в сфере неназываемого. Видите ли… Считается, что женщин-маньяков по сравнению с мужчинами крайне мало. Но это не так. Нас просто меньше ловят. Присядем? – Она светски показала ему на единственное кресло, стоящее в противоположном углу, а сама села на край кровати.
Славик несколько секунд пытливо глядел на нее, а потом все-таки опустился в кресло. Маша выдохнула – она смогла захватить его внимание. Теперь главное – не ошибиться в том, что она будет нести. На телевизоре таймер показывал время – прошло восемь минут с того момента, как она положила трубку, поговорив с матерью, а он отнял у нее телефон и сразу его отключил.
– Почему? – спросил Славик, склонив голову на плечо.
– Почему нас реже ловят? – Маша тихо, почти кокетливо рассмеялась. – Хотите выведать все женские секреты? Хитрец! Ну да ладно. Слушайте. Мы слабее физически, поэтому вынуждены действовать более обдуманно и дольше готовиться к операции. А как известно, главное в нашем деле – не проколоться. Так у полиции не будет никакой возможности вычислить нас среди прочих, вполне законопослушных, граждан. Мы – тихие серийные убийцы. Никаких ваших взрывов, – она презрительно повела плечом, – языков пламени и прочей театральщины. Методичность и осторожность. Мы больше думаем головой, а не членом, вы понимаете? Есть, конечно, убийства на почве страсти… Вы насилуете нас, а потом из изнасилованной школьной учительницы вырастает маньяк-убийца, убивающий мужчин с тем же базовым набором признаков – к примеру, нетрезвых и немолодых…
– Но ведь вы, Мария, не такая… – Он подался вперед, а Маша вспомнила, что ей рассказывал Андрей про свой визит в Екатеринбург.
– О нет. Мне, чтобы убивать, не нужен повод. Знаете, врожденное расстройство психики, проблема с эмпатией. Мне необходимо было громкое дело, чтобы сделать карьеру на Петровке. А если громкого дела нет, то…
– То? – качнул ногой Славик, подталкивая ее рассказ вперед, будто речь и правда шла о чем-то светском вроде выбора шляпки на королевские скачки в Аскоте.
– То – создай его сам. Я сама создала своего маньяка, придумала ему мотивацию, свой стиль. – Она снисходительно улыбнулась. – Все достаточно шаблонно. Нужно было что-то яркое, возбуждающее воображение обывателя. То, что точно попадет в газеты: знаете, начальство на Петровке очень чувствительно к прессе. – Ей показалось или за окном с тройными рамами промелькнула фигура в черном? – Так сказать, сам себе режиссер. Сам убиваешь, сам расследуешь. Двойное удовольствие и польза.
– Но ведь… – сощурился Славик, и Маша впервые прочла в его глазах настоящий, жгучий интерес – так один выходец с иной планеты, закамуфлированный в человеческом обличье, встречает другого, узнавая соплеменника по мельчайшим деталям: вертикальным зрачкам, слегка раздвоенному языку, ядовитому дыханию, – в этой истории погибли ваши близкие?..
Маша сглотнула – только бы не выдать себя ни дрожью пальцев, ни внезапной влагой в глазах:
– Близкие? Разве у таких, как мы, есть близкие?
Славик задумчиво кивнул, склонив голову и не отводя от нее взгляда: это был правильный ответ, но что-то не давало ему расслабиться.
– Что использовали? – наконец спросил он. Маша нахмурилась.
– Где?
– Ну, вы же подожгли одного, разве нет? – Славик улыбнулся, почти доброжелательно. – Что было в запале: бензин, скипидар, мазут?
– Что? – откликнулась слабым эхом Маша. Не подозревая о том, что проверяет ее совсем не на наличие технических знаний, Славик ударил туда, где было всего больнее. Секунду Маша продолжала смотреть в его небесно-голубые глаза. А потом не выдержала – закрыла лицо руками. О господи! Все кончено, она проиграла – она не может больше, это выше ее сил!
– Ясно. – Славик усмехнулся, лениво потянулся и встал. – Ну что ж, пора?
Маша мгновенно вскочила и забилась в угол рядом с окном.
– Не подходите ко мне! – сказала она тихо, дрожащим голосом, окончательно сбросив личину бывалой маньячки.
Он хмыкнул:
– Мда… Ну надо же… А я даже в какой-то момент засомневался.
Он схватил ее за шею и бросил в кресло – руки у него были сильными, теплыми. А глаза – ледяными. Маша подняла на него пустой от ужаса взгляд: спокойным хозяйским жестом он вынул из кармана куртки рулон скотча. «Наверное, такой же, что использовал, чтобы привязать и пытать Гребнева», – подумала Маша и скосила глаза на ручки кресла в своем мини-номере: темного дерева, неширокие, очень удобные… Славик тем временем сосредоточенно искал кончик бесцветной клейкой ленты, а найдя, поддел его коротко остриженным ногтем. Маша же от липкого ужаса впала в состояние, близкое к сну или гипнозу – все действия Славика казались ей замедленными, и в том же замедленном темпе она осознала, что впервые с того момента, как он вышел из ванной, она оказалась ближе него к двери. «Сделай это! – приказала себе она. – Сейчас, пока его внимание занято скотчем, или будет поздно!»
Она резко выдохнула, будто вынырнув на поверхность, и с силой ударила Славика двумя ногами в пах. От неожиданности он сделал шаг назад, но в мини-номере не было места, за его спиной находилась кровать, на которую он и повалился. В ту же секунду Маша вскочила, в один прыжок преодолела расстояние, отделяющее ее от двери, распахнула ее и… Упала на руки вооруженного человека в черном камуфляже. Другой человек с грохотом ввалился в окно. Третий и четвертый вбежали в номер, прижав Славика к кровати. Но Маша уже не видела их. Она была в глубоком обмороке.
Андрей
Наталья позвонила ему, когда он закрывал дверь кабинета – время еще оставалось, поздним вечером можно было не опасаться пробок, но он мечтал оказаться за рулем своего старенького «Форда», чтобы ехать как можно быстрее в Шереметьево, навстречу нестерпимому желанию видеть Марию Каравай.
– Андрей, – тихо сказала Наталья. – Вы не заедете за мной? Я бы тоже хотела встретить Машу, но… боюсь сейчас садиться за руль.
– Конечно. – Андрей с трудом сдержал вздох разочарования. Он надеялся увидеть Машу первым и желательно тет-а-тет, но ведь вполне естественно, что после происшедшего мать тоже как можно скорее захочет обнять дочь… Он доехал до Машиного дома, связанного для него с таким многообразием воспоминаний, и, отзвонившись Наталье – мол, я тут, – хотел было выкурить сигарету. Но не успел даже пару раз затянуться, как Наталья спустилась вниз. Галантно открывая перед ней дверь своего замызганного авто (пусть не держит его совсем уж за вахлака!), он вскользь подумал, как Маша, наверное, страдала в девчачьи свои годы, что не похожа на маму – Наталья до сих пор оставалась откровенной красавицей: темные гладкие волосы в длинном каре, светлые глаза, чуть удлиненное лицо. Ничего общего с дочерью, которая явно переняла отцовскую генетику. Но, трогаясь и выезжая со двора, Андрей сам себе же и возразил: да нет, вряд ли Маша страдала по поводу внешности. У нее в голове всегда были мысли поинтереснее. Он вздохнул, смущенно глядя прямо перед собой: даже при том, что сегодня произошло, он не знал, о чем говорить с Натальей. О светском не хотелось, да Андрей и не мастак был поддерживать светский треп, а нормального человеческого разговора у них отродясь не было. Наталья его не любила, и Андрей с этим уже смирился и просто добросовестно выполнял роль таксиста, довозя ее до аэропорта. Машина мать тоже не делала никаких попыток заговорить, а смотрела в окно на развертывающуюся перед глазами перспективу Ленинградки. И вдруг глухо произнесла:
