Александра Маринина - Фантом памяти
Встреча с публикой прошла без сучка и задоринки, Муся сидела рядом, тихонько переводила мне вопросы и тут же подсказывала общее направление ответа. Понемногу я как-то ухитрился взять себя в руки и к концу мероприятия почти пришел в норму. Видеть, во всяком случае, я стал как обычно. И ощущение тумана в голове прошло.
Без четверти пять Муся проводила меня до выхода, с облегчением вздохнула, увидев, что очередь на такси совсем маленькая (дисциплинированные немцы - издатели и сотрудники ярмарки - ломанутся с ярмарки только в шесть), несколько раз повторила, где будет меня ждать в половине восьмого, и потребовала, чтобы ровно в семь я позвонил ей на мобильник, дабы она могла убедиться, что я ничего не забыл и не перепутал. Я обещал.
Сегодня Вероника показалась мне еще красивее, чем в понедельник.
- У нас мало времени? - полувопросительно произнесла она, обнимая меня.
- Два часа с небольшим, - ответил я, вдыхая запах ее духов. - В половине восьмого я должен быть здесь, в холле, в полной боевой готовности. Муся повезет меня на встречу с читателями.
Отчего-то мне казалось, что Вероника обязательно спросит, где будет проходить эта встреча, и пообещает непременно прийти. По пути в гостиницу я пытался понять, что ответить, иными словами: хочу ли я, чтобы она приходила. Решил, что, пожалуй, не хочу, и готовился убедительно соврать, что не знаю адреса и даже названия того культурного центра, куда Муся меня повезет. И сама Муся тоже его не знает, мы по дороге должны будем захватить представителя издательства, который и отвезет нас туда, куда нужно. Но Вероника ни о чем не спросила, и это оставило во мне некое странное ощущение облегчения, густо замешенного на обиде. Да, я не хочу, чтобы она была на этой встрече, но она-то почему не хочет?
Близость наша была столь же восхитительной, как и в первый день, и это еще острее подчеркнуло для меня чувство отчужденности. Хороша - да, несомненно, желанна - да, весьма и весьма, но чужая. Совсем, совсем чужая. В моей душе есть чувство благодарности к Веронике как к сексуальной партнерше, доставившей мне массу приятных ощущений, есть восхищение ее внешностью, но нет тепла. Что я такое? Я - Андрей Корин с тем жизненным опытом и мироощущением и с той личностью, которые сложились на момент июля 1999 года, плюс пять последних месяцев, из которых четыре проведены в санатории в режиме поддерживающего лечения и систематических спортивных тренировок. С Вероникой же я познакомился в октябре 2000 года, когда от нынешнего Корина меня отделяло больше года со всеми имевшими место за тот период событиями, переживаниями и мыслями. Что это были за события, мысли и эмоции? Сие мне неведомо, но ясно одно: я принципиально отличался тогда от себя нынешнего, ведь тогдашний Корин испытывал к Веронике нечто большее, нежели банальное влечение самца, а нынешний ничего подобного не чувствует. Вероника оказалась женщиной, подходящей для Корина-2000 и совершенно не интересной для Корина сегодняшнего. Мы ежедневно наблюдаем сами себя, и происходящие в нас перемены обычно проходят незамеченными, нам кажется, что сегодня мы такие же, как десять, пятнадцать и двадцать лет назад. Мы видим себя в зеркале каждый день и не замечаем, как сначала легкой тенью ложится, потом становится видимой, потом делается все глубже какая-то морщинка, и спохватываемся только тогда, когда человек, долго нас не видевший, восклицает: "А ты постарел!" Или когда вдруг достаем давнюю фотографию. Но с лицом всегда проще, а вот перемены во внутреннем мире заметить некому, особенно если жить так, как я, без друзей и откровений, беседуя исключительно с самим собой и своими рукописями.
Но мне повезло. Проклятая амнезия дала мне бесценный и уникальный жизненный опыт: я воочию вижу, сколь разительны перемены, происходящие с человеком всего за один год. И ничего удивительного, что умирают старые дружбы, распадаются браки, проходит любовь. Напротив, совершенно непонятно, как люди могут десятилетиями поддерживать отношения, не насилуя себя, не кривя душой, не теряя искренность. Ведь они так сильно изменились, и то, что было важно и интересно пять лет, да что там пять - всего год-полтора назад, сегодня уже не имеет никакого значения, раздражает, тяготит, а то и отвращение вызывает. Это великолепный материал для книги...
Таким вот неподобающим мыслям я предавался, разнеженно валяясь на широченной гостиничной кровати и машинально поглаживая бархатистую кожу лежащей рядом женщины.
- Тебе пора звонить, - полусонно пробормотала Вероника, приподняв голову, чтобы видеть часы. - Уже семь, две минуты восьмого.
Я послушно набрал номер Муси, отчитался, заверив ее, что все помню и никуда не опоздаю.
- Хочешь еще поваляться? - спросил я Веронику.
- А что, есть другие предложения?
- Можно спуститься в бар выпить кофе. Ни на что более интересное все равно времени не хватит.
Она рассмеялась, поцеловала меня и пошла в ванную.
Через пятнадцать минут мы уже пили кофе в уютном гостиничном баре и я старательно переписывал в записную книжку адрес и телефон человека, к которому ездил в прошлом году в Тройсдорф. Николай Яновский. Имя ни о чем мне не говорило. Но это и немудрено.
Еще через десять минут мы расстались, договорившись о завтрашнем свидании. Вероника пообещала встретить меня на вокзале.
- Ты наверняка захочешь ехать тем же поездом, что и в прошлом году, - сказала она. - Это проходящий из Берлина в Мюнхен, из Кельна он выходит в семь вечера, во Франкфурт прибывает в четверть десятого, и я встречу тебя точно так же, как год назад. Если уж восстанавливать ситуацию, то как следует, в полном объеме.
Я не мог с ней не согласиться. Вероника села в свой "Опель" и умчалась, а я остался прогуливаться у входа в гостиницу, поджидая Мусю, которая появилась буквально через минуту.
- Ну что, Казанова недобитый? - насмешливо спросила она. Нагулялся?
Еще одно потрясающее качество моей Кошечки - это ее умение произнести вполне невинное слово так, что оно производит впечатление абсолютно нецензурного. И как ей это удается?
* * *На встречу с писателем Кориным народу пришло на удивление много. Вообще-то оба моих немецких издателя вот уже который год высказывают глубочайшее удовлетворение тем, как продаются мои книги, а это означает, что люди здесь покупают их и читают. Мои встречи с читателями устраиваются регулярно, два-три раза в год, то в рамках каких-нибудь литературных фестивалей вроде "Русской зимы" в Нюрнберге, то сами по себе, и пустыми залы во время этих мероприятий ни разу не были. Но каждый раз меня это повергает в несказанное изумление. Особенно поражает меня такая вещь, как "чтение". То есть ответы на вопросы занимают всего лишь часть времени, отведенной на встречу, другая же часть, причем основная, посвящается тому, что автор сидит на сцене и читает отрывки из своей книги. Когда речь идет о немецком авторе, для меня нет вопросов, особенно если читается новая вещь, еще не опубликованная. Но что за радость слушать незнакомый язык, не понимая ни слова? Оказывается, радость есть, только русскому человеку непонятная. Более того, организаторы подобных мероприятий заранее оговаривают со мной (вернее, с Мусей), какие именно отрывки я буду читать, и отрывки эти должны быть непременно из книг, опубликованных на немецком. К моменту "концерта" из немецкого перевода выискиваются соответствующие страницы, ксерокопируются, подшиваются и выдаются каждому зрителю-слушателю. Я читаю по-русски, а они следят глазами за немецким текстом. Другим вариантом "чтений" были некие мини-спектакли, для участия в которых приглашаются профессиональные актеры или чтецы. Я читаю отрывок, а они потом со сцены читают или разыгрывают его же, но уже на языке, понятном всем присутствующим. Потом все повторяется. Обычно планируется 3 - 4 отрывка, минут на пятнадцать каждый. Я бы свял от тоски, заставь меня кто-нибудь в течение часа слушать речь на чужом языке без перевода. Смысл этого действа долго ускользал от меня, но мне объяснили, что читателям всегда интересно послушать, как звучит понравившаяся им книга на языке оригинала. Что ж, может быть...
Сегодняшние "чтения" были с участием артистов, а это всегда легче, нежели "чтения" с ксерокопиями, потому что, пока идет перевод, я могу расслабиться, попить водички и помечтать о приятном. В данном случае - о завтрашней поездке в Тройсдорф через Кельн. Ощущение близости "момента истины" не притупилось, наоборот, стало более ярким и выпуклым. Наверное, это случится завтра. Но где? В поезде? В Тройсдорфе, в доме господина Яновского? А может быть, в Кельне, перед великолепным Кельнским собором, расположенным прямо рядом с платформой, на которую я выйду из вагона? Хотя последнее маловероятно, ведь собор я видел неоднократно, и это зрелище не будет связано в моей голове исключительно с прошлым годом. Вообще я в Кельне бывал много раз, так что на него как на действенный детонатор рассчитывать не приходится. А вот Тройсдорф совсем другое дело. Там я был всего один раз, но и этого не помню.
