Ночной мотоциклист (сборник) - Виктор Васильевич Смирнов
— Петюк не интересовался этими записями?
— Нет.
Дверь неожиданно распахивается, и на пороге появляется маленький хозяин метеостанции с деревянной лопатой в руках. Лицо Тани светлеет. Она улыбается той доброй, чистой улыбкой, какой улыбаются все мамы на свете.
— Вот и мой защитник. Познакомьтесь.
Малыш очень серьезен. Он спокойно кладет сосульку на стол, стаскивает мокрую варежку.
— Вася.
— И я Вася. Значит, тезки.
Глазенки у него от матери — темные, как перезревшие вишни, в черных обводьях ресниц. В окна уже заглядывает вечер. Пора ехать.
— Таня, мне нужно познакомиться с этими записями.
Она приносит блокнот. «Памятка агитатору», — вдавлено золотом по красному ледерину. Цифры, диаграммы. На обложке единым росчерком — «Г. Березовский».
Последняя весть от Жорки.
На чистых страницах, помеченных сверху «Для заметок», Жорка набросал несколько неразборчивых фраз. Наверно, писал, сидя в кабине, положив блокнотик на колено.
«К выступлению на комсомольском собрании во второй колонне (уточнить со Стрельцовым дату)».
«Где-то прочитал: „Жизнь не те дни, что прошли, а те, что запомнились“. Это верно. Надо, чтобы каждый день был полновесным. Бывает, оглянешься назад — и не можешь вспомнить ни одного дня. Что сделал хорошего? Не знаешь. Значит, существовал, а не жил».
«…Прочитал в „Курьере Юнеско“, что на земле ежедневно от голода умирает десять тысяч человек. Мы сыты, но разве можем забывать о них? Еще не уничтожено зло. Я только шофер. Но кое-что зависит и от меня. Работать, работать так, чтобы как можно скорей для всех наступило счастье».
«Если бы каждый как следует сознавал, что живем мы за счет тех, кто погиб в 1917, 1941-м… Они отдали нам все, что могли, — молодость, жизнь. Мой батя убит в 42-м. Странно подумать — я его ровесник. Ему тоже было двадцать четыре».
«Не тем страшны ворюги и негодяи, что наносят материальный урон. Их немного. Страшно, что они портят людей. Шелкопряд объедает самые нежные листья. Так и они хотят уничтожить в людях самое лучшее. „Чего тебе, больше всех нужно?“, „Спокон веков своя рубашка ближе к телу“, „Сам живи и другим дай“. Это же над погибшими издевательство!»
Жорка, Жорка, узнаю тебя… Смогу ли я пройти по жизни так чисто и незапятнанно, как ты?
Последняя строчка в блокноте, помеченная девятым апреля, кажется мне несколько несуразной. «Выяснить с покрышками. Роль П. 46-я».
Какое отношение имеет запись к тезисам выступления? И что это за «П»? Не случайно последняя строка присоединена к фразе о «ворюгах». Видимо, Жорка хотел рассказать ребятам о каких-то темных махинациях.
Все это, впрочем, лишь предположения. Мне не разгадать смысл последней строки, пока я не познакомлюсь по-настоящему с жизнью на тракте.
Но кое-что я могу узнать и в ближайшие дни. Таня говорит, что авария произошла близ Наволочного перевала. Надо разузнать, кто проезжал через перевал в одно время с Жоркой. Если преступник тоже был на машине, он должен был ехать за Жоркой, выслеживая его, как хищник выслеживает добычу.
— Таня, кто живет близ Наволочного перевала?
— Там целый поселочек, — отвечает она. — диспетчерский пункт, заезжая изба для шоферов.
Это как раз мне и нужно. У диспетчера должен быть журнал, где записаны номера проезжавших машин и фамилии шоферов.
— Если вам что-нибудь понадобится, Таня, вы скажите, я буду заезжать.
— Ничего, я справляюсь.
Она провожает меня к машине.
— Вы поосторожней на этих дорогах…
Высунувшись из кабины на повороте, я вижу желтое пятно света, падающее из окна на снег, и маленькую фигурку на необозримом белом пространстве.
Машина под обрывом
В Наволочном не больше двух десятков изб. Еловый лес — наволок — подступает к домам, он словно отодвинул горы, залил темной зеленью широкую дорогу.
В сумрачной конторе пухленькая девушка, укутанная в шерстяной платок, ставит на путевой лист штемпель. Мусоля пальцы, листает диспетчерский журнал.
— Чтой-то я вас раньше не видала?
— Я новенький.
— Новенький?.. За Наволочным езжай осторожно: километров пятнадцать узкого пути. Второй год ремонтируют.
Я не свожу глаз с диспетчерского журнала. Это плотная, увесистая книга, в ней наверняка записи за целый год. Шестнадцатое апреля, шестнадцатое апреля… Как мне познакомиться с этой книгой чтобы не вызвать подозрений?
Белесые ресницы моргают из-под платка. Девчурка, наклонив голову, старательно вписывает в журнал номер моей машины.
— Сколько вам приходится трудиться, — завязываю я нелепый разговор. — И пальцы в чернилах.
— Да я только помогаю диспетчеру, — охотно откликается девушка. Она поправляет край платка, выпуская на лоб светлый локон.
— Все равно работы много… Небось машин сто в день проходит?
— Что вы! Откуда столько?
— Я же вижу по журналу.
— А что журнал?
Мои вопросы она воспринимает как неуклюжую попытку завязать знакомство.
— Ну, дайте я посмотрю по записям. Наугад, любой день.
Самые невинные и глупые хитрости иной раз действуют безотказно.
— Посмотрите. Все равно ошибаетесь.
Я листаю журнал, всем своим видом демонстрируя легкомысленность этого занятия, а девчурка, украдкой достав зеркальце, поправляет свой локон. Перед «новеньким» ей хочется предстать в лучшем свете.
Страница за страницей: тринадцатое апреля, четырнадцатое, пятнадцатое… За шестнадцатое записей нет! Вся страница вырвана так, что не осталось и корешка…
— Вы правы, девушка. Смотрите, шестнадцатого апреля не было ни одной машины! Не записано.
Девушка отставляет зеркальце и испуганно хлопает ресницами.
— Как нет записей?
Я показываю журнал. Она искренне взволнована:
— Ой-ой! Я же отвечаю за журнал! Сейчас сбегаю за диспетчером.
— Постойте!
Но она исчезает в дверях и через минуту приводит с собой маленького веснушчатого человека в пыжиковой шапке. Полунчик, «саянский гномик»! Он еще не успел сменить контору на новую автомашину, обещанную Петюком.
— Привет! — радостно улыбаясь, он трясет мою руку. — Что за пожар случился?
Девушка объясняет. Полунчик разводит руками:
— Вырвал кто-нибудь на сигарки. Такой народ эти шофера, только и гляди за ними…
— Да у нас никогда такого не было! — возмущается его пухленькая помощница. — Это же просто безобразие!
Полунчик успокаивает ее:
— Ну, что тут страшного?
— Конечно, — поддерживаю я его. — Раскурили небось страничку.
А в голове волчком вертится неотвязная мысль: «Не может быть, чтобы листок вырвали случайно. Из всего журнала этот „курильщик“ выбрал страницу именно за шестнадцатое апреля. Необъяснимое совпадение…» Ощупью, в потемках, но я иду по верному следу.
— Ты заезжай, парень, — говорит на прощанье Полунчик. — Корешам всегда рады…
Машина, преданный друг, встречает ласковой воркотней мотора. Заснеженный тракт липнет к колесам.
Сразу за Наволочным один за другим выстраиваются столбы с грозными надписями: «Обгон строго воспрещен», «Ремонт пути».
Груды щебня и песка свалены на правую сторону дороги. Все ближе и ближе 442-й, последний
